- Пали, Кеша! - дал команду Грачев.
Бубнис нажал курок. Карабин дернулся в его руках, послышался негромкий, будто переломилась сухая ветка, выстрел. Под колесом грузовика поднялось белое облачко - воздух вырвался из пробитой пулей покрышки. Колесо осело, сплющилось. Солдат выглянул из окна кабинки, замолотил ладонью по дверке: стой, покрышка лопнула! Машина проехала еще метров двадцать, а потом, освобождая проезжую часть шоссе, свернула вправо. Солдат и шофер вылезли из кабинки. Шофер присел возле колеса, поднялся, зло пнул его: менять надо!
- Викентий! Остаешься тут. Прикроешь, если что. - Грачев застегнул верхние пуговицы комбинезона и поправил ремень. - Отлично, в кузове никого нет! Обоих будем брать. Однако...
- Ну что я говорил - легковуха охранения катит, командир! - зоскликнул Костя. - Вот так музыка!
Пятнистая военная легковушка круто развернулась, съехала с шоссе возле грузовика. В ней сидели трое солдат и два офицера. Один из офицеров, толстый, как туго набитый мешок, неповоротливо застыл возле шофера. Второй, не открывая дверки, упруго перемахнул через железный борт машины, - ловко так, красиво получилось. Немец был очень строен: широк в плечах, узок в талии, туго затянут ремнями портупеи, лаково блестел шлем, сияли начищенные сапоги. Похлопывая прутиком по голенищу, офицер подошел к машине, о чем-то спросил шофера, тот вытянулся, развел руками. Офицер коротко взмахнул прутиком. Грачев поежился: на побелевшем лице шофера вспухла багровая полоса. Толстяк заворочался в сидении, грузно, багровея, обернулся, сказал что-то и махнул шоферу: поехали! А, этого лощеного красавчика оставляют тут... Грачев облегченно вздохнул и посмотрел на шоссе - пустынно, лишь легковуха, треща двигателем воздушного охлаждения, быстро удалялась, догоняя колонну. Выждал еще несколько секунд, кивнул Косте: за мной! - и, выйдя из кустов, направился к офицеру.
Солдат и шофер возились с колесом. Похлопывая прутиком по голенищу, офицер нервно вышагивал по полянке: туда - обратно. Наклонился, сорвал цветочек, понюхал. Весь такой чистенький, наглаженный. Обостренным чутьем уловил разведчик даже тонкий запах одеколона. Заслышав шаги, офицер обернулся и, раскачиваясь с носков на пятки, уставился на Грачева. Лицо доброжелательное, но взгляд настороженный.
- Добрый вечер, господин лейтенант. Простите, но служба! Почему остановились здесь? - произнес Грачев по-немецки. - Разве не видели запрещающего знака? Прошу документы.
- Да вот покрышка лопнула, - проговорил офицер и потянулся к верхнему карману куртки, но тут же опустил руку, положил ее на кобуру пистолета. - Какой еще к черту знак?! Я офицер службы «АО», езжу по этому шоссе, сопровождая автоколонны, уже пятый месяц и...
- Следуйте за нами, - приказал Грачев и ткнул офицера дулом своего «шмайссера» в бок. Крикнул шоферу и солдату, которые в растерянности стояли возле машины. - Эй, и вы подойдите сюда. Быстро!
Офицер резко шагнул в сторону и рванул из кобуры пистолет. Грачев, коротко взмахнув рукой, ребром ладони ударил его по шее. Офицер упал. Подбежавший Крапивин подхватил его и поволок в кусты. Шофер дико вскрикнул и, замахнувшись тяжелым разводным ключом, бросился на Грачева. В кустах, где затаился Бубнис, послышался резкий хлопок. Солдат качнулся, схватился ладонью за левую сторону груди и упал. Бубнис уже бежал навстречу, и вместе с Крапивиным они понесли офицера в лес. Громко бухая сапогами, убегал по шоссе шофер.
Удача! Они захватили «абляуф-офицера», то есть офицера частей, регулирующих движение наиболее ответственных автоколонн и обычно участвующих в их сопровождении. Уж он-то знает все! И пункт начала движения, и где находится конечный пункт, а им могут быть только склады боеприпасов, и, надо полагать, именно те, нужные им, централизованные склады группы армий, обороняющих Восточную Пруссию!
«Удача! Удача!» - радостно размышлял Грачев. Офицерик молоденький, совсем пацан. Это не опытный, продырявленный пулями фронтовик, с теми «беседовать» трудно. Они упрямы, стойки, редко какой зубы разожмет. А лейтенантик, небось, и пороха-то еще не нюхал. Ни наград, ни ранений! На мундирчике ни одной бляшки «абцайхен» - значков «За участие в атаке», «За боевой поход», «За бой врукопашную». Тыловичок надушенный: такого стоит лишь чуть припугнуть, как все что знает выложит!
Ветка хлестнула по лицу. Быстро как стемнело! Небо затянуло тучами: ни звездочки, ни проблеска лунного. Чертыхнулся Коля, ойкнула Зоя, все шумно дышали. Идти офицер отказался, и Бубнис тащил его на себе. Может, тут и допросить?.. Нет, надо еще немного в лес углубиться.
- Давай языка, моя очередь, - командир присел, и Бубнис взвалил немца на его широкую спину. Грачев распрямился: - Ходу, братки!
Костя Крапивин шел впереди, предупреждая: «...Осторожнее, яма... ноги выше: коряга!..», а Грачев ломился за ним следом, как лось. Он чувствовал себя невероятно сильным: наверное, он смог бы протащить этого гансика и еще несколько километров. Удача воодушевляла. Однако отчего этот лощеный юнец отказался идти? Грачев встряхнул обмякшее, как куль, тело офицера, споткнулся, выругался. Упрямство пленного вдруг встревожило его. А, ничего! Видел он и таких! Задирают гордо голову: мы, арийцы, а потом...
- Стоп, братцы, река! - сказал Костя Крапивин. - Да вот и полянка, ельник.
- Дальше не пойдем. - Грачев разжал руки, и офицер мягко повалился на землю. Прокопенко, осмотри местность. Допрос начнем немедленно. Документы. Костя.
- Вот они. Офицерская книжка, фотоальбомчик. Держи.
- Зоя, набрось-ка на меня плащ-палатку. Костя, читай, ты ведь лучше знаешь немецкий.
Грачев сел, достал фонарик, рядом пристроился Костя, и Зоя накрыла их плащ-палаткой. Крапивин открыл офицерскую книжку: Вальтер Гейнц... 1921 год рождения, б июля... ариец... лейтенант спец-подразделения «АО»... Полистал, просматривая служебные отметки: поощрение за добросовестность в работе, благодарность командира за четко выполненное задание... так, что тут еще? Отметки спецраспределителя Кенигсбергской военной комендатуры на получение дефицитных товаров... ишь ты! Карманный фотоальбомчик был небольшим: Вальтер в детстве - симпатичный худенький мальчуган на палубе яхты: Вальтер в училище, в саду, наверное, своего дома - роскошный особняк с колоннами на заднем плане. Костя ткнул пальцем в одну из фотографий и выразительно поглядел на Грачева: а вот и белокурая Лотта. Она же в купальнике. Хороша! «Все расскажет, - окончательно уверился Грачев.
- Ради такой девчонки стоит жить!» - и он потушил фонарик.
Плотные облака над лесом прохудились, сквозь них будто протек свет луны, высветивший белое, напрягшееся лицо лейтенанта. На щеках пленного поблескивали две сырые полоски: э, да наш герои плачет! Грачев выдернул изо рта лейтенанта платок, и немец шумно, жадно задышал. Грачев взглянул на Костю Крапивина, тот кивнул: понял, командир! - и сказал по-немецки:
- Не вздумай кричать.
- Что толку кричать, - прошептал офицер. - Что толку!
- Несколько слов, и мы отпустим тебя. Откуда шла колонна и куда! Ты понял? Где находятся склады - знаешь?
- Знаю. - Тяжело, обреченно вздохнул офицер и, как ребенок, шмыгнул носом: - Боже мой, я все знаю.
- Вот и хорошо. - Грачев улыбнулся: какой молодец! все знает и готов все рассказать. Развернул карту, осветил ее зажатым в ладони фонариком. Приказал: - Зоя, выходи на связь. - И наклонился к пленному: - Отпустим. Вернешься к своей Лотте.
- Габриэли, - пробормотал пленный. - Габби.
- Да-да, Габби! - нетерпеливо проговорил Грачев. - Ну?!
- «Центр» на связи, - сказала Зоя. - Что передавать?
- Я жду, - сказал Грачев. Смутное беспокойство вдруг вновь охватило его: эта обреченность в голосе офицера! Торопливо заговорил: - Где склады? Отвечай быстро! И мы отпустим тебя. Ну что ты молчишь?.. Где?
- Я так просился на фронт, так жаждал настоящего боя, но меня держали в тылу! - страстно, с горечью и злостью на кого-то, заговорил офицер. Качнувшись, он поднялся на колени, глянул, кажется, в самые зрачки Грачеву, сузил глаза, скривил рот в ненавидящей гримасе. Выкрикнул: - Хотел в бой, чтобы уничтожать вас всех своими руками, а меня держали в тылу! Но я дождался открытого боя, понимаешь ты, большевик?! - Он истерично хохотнул. - Да, я все знаю, но не скажу! Это мой бой с вами, и я выиграю его!
- Молчать! - Грачев шумно вздохнул, усмехнулся. Сказал спокойно: Послушай, Вальтер, не сегодня, так завтра мы все же разыщем склады. И они взлетят на воздух, но тебя уже не будет... Понимаешь? Через три-четыре месяца война кончится, наступит мирная жизнь, но ты...
- Это мой бой! – выкрикнул офицер в лицо Грачеву. - Все знаю, но не скажу!
Грачев отпрянул. Стоя перед ним на коленях, немец захохотал. Руки у него были связаны за спиной, голова запрокинулась вверх. Грачев видел черную яму рта и темные впадины глаз, сверкнувших вдруг остро и вызывающе... Ничего! Сейчас он успокоится и... Вдруг, что-то сдавленно выкрикнув, немец ударил Грачева головой в живот. Грачев упал, но тут же вскочил. Офицер уже был на ногах. Крапивин попытался схватить его, но тот увернулся и бросился к реке.
Топот ног. Треск веток. Зойкин голос: «Центр» на связи, что передавать?!» Крик: «Га-а-абби-ии!» - и всплеск воды. Грачев прислушался: возвращались Костя Крапивин и Викентий Бубнис.
- Омут тут. Глубина, - сказал Костя, - бросился в реку и ушел, как камень, на дно. Вот ведь, а? - Грачев молча свернул карту и сунул в планшетку. Зоя опять спросила его, что передавать «Центру». Грачев буркнул: «Закрывай связь... Собралась? Пошли, братки!» - и поднял рюкзак. За ним поспешили Костя, Зоя, Коля-моряк и Бубнис. Путь предстоял не ближний, в район лесного массива Швентой-вальде, где в одном из глухих, заросших мелким, плотным ельником оврагов находился базовый лагерь группы. Там предстояло завтра собраться всем разведчикам.
Как же могло такое случиться?! Грачев ударил изо всей силы кулаком о ствол дерева, да так, что расшиб пальцы до крови... В свои двадцать три года он вдруг почувствовал себя разбитым, едва волокущим ноги стариком. Слишком понадеялся, что склады уже в кармане? Эти мальчишечьи слезы, вопли... Утопился. Какая неудача! Теперь вся надежда оставалась на группу Архипова. Может, им повезло и они что-то выведали?