А рядом с ним Валентин и Петька, старшие Колькины братья, - такие же прокопченные, как и батя, солнцем, кареглазые, белозубые. Латают сети, зыркают горячими глазами по сторонам: вон Анка за водой пошла, ишь как запокачивала бедрами. Ух, какая она вся ладная, глаз не оторвать! И Колька глядит на соседку, щурится в ее сторону из-под разломанного надвое козырька кепки. «Краса», - говорит отец, провожая взглядом гибкую, сильную фигуру Анки. «Мировецкая деваха!» - вторит старший брат Валентин. «Краля», - вздыхает Петька. «И чего вы в ней углядели? - сплевывает Колька. - Обыкновенная деваха». Все дружно смеются над его словами. «Завязь ты зеленая», - улыбается отец.
Скрутив большущую самокрутку, он распаляет ее и окутывается облаком дыма. «Теленок», - ласково говорит Валентин. «Сосунок», - добавляет Петька и натягивает Кольке кепку на уши. «И чего вы в ней такого, особенного узрели?» - упорствует тот и щелчком пальцев откидывает кепку на затылок, вглядывается в улицу: возвращается.
Все четверо оставляют работу, поворачиваются в ее сторону, а соседка идет еще плавнее - ведра полны-полнешеньки, и ни одна капелька не упадет в белую дорожную пыль. Плывет, как шаланда под легким ветром, упруго всколыхиваются груди под голубой кофточкой, будто там под тканью две крутые волны всплескивают. «Ну что, соседи, уставились? Кофтка сейчас задымит», - говорит Анка и улыбается всем сразу: и полиному отцу, - тот сразу распрямляется, крутит тугой ус, - усмехающемуся Валентину, покрасневшему Петьке. Только ему, Кольке, не достается улыбки. Взгляд Анки равнодушно скользит по его лицу, как вода по углаженному песку: вроде и зацепиться не за что.
«Бать, дай курнуть, - окликает отца Валентин и добавляет раздумчиво: - А не слазить ли мне сегодня к Анке, а?» «Я те слажу!» - взрывается отец и показывает свой мослатый кулак, но отдаст Валентину цигарку. «Не усасывай всю», - просит Петька. Пощипывая усики, он посматривает в окна соседки, где двигается легкая синяя тень. Говорит мечтательно: «И то дело: сговорюсь-ка я с ней сегодня. Может, и отправимся под вечерок в плавни. Лилий белых ей нарву, а она...» Отец сердито пыхтит, схватывает иглицу и спрашивает Кольку: «Может, и ты к ней на сеновал попросишься, а?» Немного помедлив, тот отвечает: «А на что она мне сдалась? Одному спать куда лучше». Все хохочут: ну, завязь зеленая, ну, телок, ну, сосунишко!.. «Петруха, оставь же хоть на одну затяжку», - просит Коля, но Петька делает такие глубокие вдохи, что самокрутка укорачивается на глазах. Все ж остаток протягивает Кольке, но в последний момент бросает на землю и давит черной от лодочного вара пятой. «Будешь мужиком, тогда и дымить табаками станешь», - говорит он. «Я и так мужик», - отвечает Коля. «Ты ишшо пацан, - произносит отец и прикрикивает на сыновей: - Ну что остановились? Эдак и до ночи ничего не сделаем...»
...Откуда было знать тогда отцу и братанам, что он уже почти месяц встречался с Анкой?
Собака лает. Коля насторожился: нет, не показалось! Отодвинув от лица ветки, он окинул взглядом большую поляну, расстилающуюся перед ним. Лай приближался, стали слышны еще какие-то звуки, будто бежали несколько человек. Вот и чьи-то фигуры мелькнули в дальнем, с того края поляны, перелеске. Коля поднял автомат, поморщился... ну и боль!, с тревогой всмотрелся в деревья на противоположной стороне поляны кто бежит? Наши? Может, фрицы выследили? Хотя вряд ли кто из разведчиков поведет врагов к «базе»... Тогда кто же это?
Кусты всколыхнулись, и на поляну выбежал человек, за ним показались еще двое. Оглядываясь, направились в его сторону, к лесу. Коле были хорошо видны их белые от усталости лица и черные провалы ртов, жадно хватающих воздух. Что за люди? На беглецах - выцветшие солдатские гимнастерки и продранные брюки, двое - в ботинках, третий, русоголовый парнишка, босиком. Свои?! А, вот и собака! На поляну вымахнула черная коротколапая овчарка, вслед за ней, сдерживая рвущегося с поводка пса, проломился через кусты жандарм. Пес вскидывался на дыбы, жандарм остановился. Беглецы, оглядываясь и спотыкаясь, бежали все медленнее, шумно, хрипло дышали.
- Хальт! Рус, хальт! - заорал жандарм. - Хальт!
Э, и жандармов трое! Пес рвался, танцевал на задних коротких лапах, и Коля невольно поежился: видывал он таких зверюг. Это особая порода немецких овчарок. «Черные дьяволы» - выносливые и необыкновенно злобные псы, не раз и не два шли они и по его следу, это чудовище не испугаешь, не остановишь, пока не убьешь. Жандарм наклонился, отстегнул поводок.
- Дик, фас! - прозвучала новая команда.
Пес стремительно метнулся через поляну. Один из бегущих остановился и крикнул:
- Уходите! Задержу гадов! Мишка, Ванюшку спасай!
- Каким-то судорожным движением он сунул руку за пояс и взмахнул ею. В руке остро сверкнуло лезвие ножа. Вва-а-а-а! - с хриплым, нетерпеливым лаем ринулся на него пес и пружинно взметнулся. Мужчина ударил ножом, пес увернулся. Выстрел! Мужчина упал...
- Сюда, ребята! Ко мне! - позвал Коля. «Что я делаю? Не имею права... - мелькнула запоздалая мысль, - но нельзя же их без помощи оставить!» Раздвигая колючие ветви, вскинул автомат. - Сюда!
Русоголовый Ванюшка уже преодолел поляну и подбегал к спасительным зарослям боярышника. Увидев Колю, он вначале бросился в сторону, но тут же понял, что свой это, свой. Выкрикнув что-то захлебывающимся, восторженным голосом, он вдруг остановился и, прижимая ладони к груди, опустился на колени, а потом повалился лицом в траву. Бежал, видно, из последних сил! Все это длилось мгновение, на его зов обернулся Мишка и тоже что-то закричал. В это мгновение пес, роняя из пасти хлопья пены, взметнулся беглецу на грудь. Тяжко бежали следом за ним, к лесу, еще не понимая, что произошло, жандармы.
Коля сделал шаг, второй навстречу, красный туман поплыл в глазах: ух вы, гады фашистские! Автомат дернулся, выстрелы тупой болью отдались в пораненной руке. Один из жандармов, глухо взвыв, согнулся пополам и повалился, будто боднув землю головой в шлеме. Второй попятился, позвал: «Дик! Цурюк!», но пес не слышал приказа. Пальба, хриплый лай, крики.. Следующей очередью разведчик свалил второго жандарма. Отбросив пса, беглец Мишка поднялся на ноги и тут же упал: третий жандарм выстрелил в него из карабина, да не успел еще раз нажать на курок - Коля прошил его короткой очередью. Жандарм распластался в высокой траве, шевельнулся и затих. Рычащим шаром накатывался на Колю «черный дьявол».
- На, жри свинец! - моряк в упор изрешетил пса. Позвал: - Ванюшка, а ну, глянь, жив ли Мишка? Быстрее!
Шатаясь, побрел через поляну спасенный русоголовый паренек. Из леса, перебегая от дерева к дереву, спешили радистки. Коля отер вспотевшее лицо. Ванюшка опустился на колени и прижался ухом к груди неподвижно лежащего Мишки, поднялся, развел руками: убит! В наступившей тишине звонко стрекотали кузнечики, деловито жужжа, пролетел над поляной толстый, мохнатый шмель.
- Колька? Что случилось? - выкрикнула запыхавшаяся Зоя.
- Не видишь, что ли?! - растерянно и отчего-то зло проговорил Коля. - Жандармы наших ребят... Ну-ка, помогите! Всех убитых - быстро в овраг! Ах, ч-черт... Ванюшка, ко мне! - И пробормотал, переводя взгляд с одного жандарма на другого: - Семьдесят второй... Семьдесят третий... семьдесят четвертый. Быстро всех в овраг!
- Семьдесят четвертый... четвертый... четвертый, - повторял он про себя ожесточенно, когда вместе с Ванюшкой волок последнего из убитых, толстого, откормленного, видать, на тыловых хлебах, жандарма. - Ну ничего... Грачев поймет... не сдержался я! Да и как можно было не защитить своих?.. Ах, ч-черт, место базового лагеря раскрыл, уходить придется.. Семьдесят четвертый... Ч-черт, ребят жалко... семьдесят четвертый!
- Это был его личный счет мести. А поклялся Коля Прокопенко отправить на тот свет восемьдесят шесть врагов. Именно столько, сколько жителей было когда-то в маленьком приморском поселке Вары, сколько погибло от фашистских пуль и снарядов на рассвете двадцать второго нюня.
- Тебе бы только стрелять! - Грачев быстро ходил взад-вперед, бросая яростные взгляды на стоящего перед ним с опущенной головой Колю Прокопенко. - Понимаю, что трудно выдержать, когда жандармы... - Он закашлялся, остановился. - Но ведь ты разведчик, ты был в охранении радисток и лагеря! А если бы это была провокация?
- Командир, исключено, - вступился за товарища Костя Крапивин. - Придумать такой сюжет? Побег русских, стрельба?..
- Сам знаю, что не провокация, но все же на будущее учти! - буркнул Грачев, остывая. - Объявляю выговор! Давайте сюда поляка. Седой, веди его.
- Послышались шаги, хрустнула ветка. Да, Ванюшка оказался поляком, это выяснили еще Коля и девушки и доложили Грачеву. Теперь командиру предстояло принять решение, что же с ним делать.
- Пан офицер, прошу бардзо меня выслушивать! - торопливо, возбужденно заговорил Ванюшка, увидев Грачева. Догадался, что это командир группы: - Я говорю немного по-российски, меня научили бардзо хорошо говорить мои российские други Мишка и Евдокимов. Мы вместе убегали из фашистский лагерь Хауенбрух, мы убегали с земляной работы, мы убегали...
- Стоп, стоп! - остановил его Грачев. - Отвечай только на вопросы.
- Так есть! - с готовностью отозвался Ванюшка, вытянулся и, прижав руки к бедрам, притопнул голыми пятками.
- Имя? Фамилия? Откуда родом? Почему звать - Ванюшка?
- Янко мой имя, а мой российский друг Мишка поймовал меня Ванюшка, понимайте, да? Янко Конопка с Поможья, Панове, с берегу Фриш-Гафа... - Паренек передохнул, лицо его с глубокой царапиной на щеке сняло от счастья. - Там моя родзина, а лет мне - шедемнасте...
- Поморье? - переспросил Грачев. - Где это?
- В двадесте тши километр на захуд... на запад от город Хайлигенбайль, пан офицер. Там мой отец и шостра Зоська, а оратек мой, Ежи, он повиетрзни... воздуховый...
- ...воздушный, - подсказал Бубнис.
- ...так есть! Воздушный стржелец на боевой английский самолет «Ланкастер»... А вы? Российские воины? Советские? И я могу сказать вам: я был связной из отряда армии Людовой. Я шел с заданий, но меня арестовали - так есть! И найперво я был в лагере Штуттгофф, а потом... - голос его задрожал. Облизнув языком губы, Ванюшка закончил свой рассказ: - а потом вот сюда, в этот прцекленский...