идимо, потеряв всякое терпение ждать, шагнула на проезжую часть. Взвизгнули тормоза, лязгнула распахнувшаяся дверка, и недовольный голос сурово произнес:
- Жить надоело, милая?
Выглянул офицер в черном мундире, в машине, очевидно, были и еще пассажиры, послышался веселый говорок: «Возьмем толстушку, Герд, только на колени! Садитесь, красавица». Возня, смех, тихий кокетливый вскрик, девушку потянули за руку внутрь, дверка захлопнулась, и машина сорвалась с места.
- А я тут второй час торчу, - сказал парнишка и улыбнулся Волкову. По этой робкой и просящей его улыбке Володя понял, что немец не прочь познакомиться с ним - полагает, наверное, что с фронтовиком он не останется без транспорта. - Б-рр, какая холодина, не так ли?
- И то не Африка, - Володя с неприязнью оглядел хлипкую, узкоплечую фигуру. Парнишка кривил свое застывшее лицо, изображая приветливость. Володя сплюнул: «Ах ты, немчура». Еще не хватало ему связаться с этим дохляком. А тот с надеждой заглядывал в его лицо и молча умолял: «Давай же подружимся, пропаду я тут один, пропаду». Что-то вроде жалости шевельнулось в душе разведчика, но он грубо сказал:
- А ты попрыгай, ручками помаши.
- Я шел к шоссе восемь километров, нитки сухой нет, - доверительно проговорил парнишка. - И прыгал, и руками махал. О-оо, какой холод!
- Скоро погонят в армию, закаляйся... прыгун.
- Карл меня звать. Да-да, Карл. А тебя?
- Меня? - Володя окинул взглядом шоссе. Промчались несколько легковых машин, но вот вдали, там, где соединялась аллея деревьев, росших вдоль асфальтовой ленты, показались несколько грузовиков. Володя пригляделся внимательнее - неужели колонна?! И тут же мелькнула мысль: «А может, вдвоем нам будет легче? Мол, знакомые. Уж этот-то настоящий фриц!» Идея понравилась ему. Он толкнул парнишку плечом, улыбнулся: - Что ж, держись возле меня, Зигфрид, и мы разыщем твою Брунгильду! Меня зовут Курт. Гляди, колонна!
Володя нетерпеливо и напряженно вглядывался в контуры мощных машин, в легковую, едущую впереди, та ли это колонна, которая ему нужна? Кажется, та! Офицер в легковой открытой машине высунул руку из-под плащ-накидки, энергично отмахнулся: «Прочь! С дороги», но Володя побежал рядом, выкрикивая:
- Я с фронта, заберите нас, я...
- Это мой брат, господин офицер! - подхватил парнишка. - Он с фронта, а я...
- ...после ранения! - выкрикивал Володя. - Разыскиваем свою мать!.. Дом наш разбомбило... Господин офицер, ночь уже...
- Хорошо! Документы! - офицер выхватил из руки разведчика солдатскую книжку и закутался в плащ. - В пятую машину!
- За мной, Карл! - весело и отчаянно позвал Володя, остановился, подождал пятый грузовик и вспрыгнул на подножку.
- Стекло кабины было опущено, и он прокричал шоферу:
- Командир колонны разрешил! Нам до... Кенигсберга.
- Но мы до Тапиау, - отозвался тот и потянулся к ручке: - Лезь, пехота.
Карл бежал рядом с машиной. Володя поймал узкую сырую ладонь, потянул, и «братишка» плюхнулся рядом на заскрипевшее сидение.
- С тебя пачка сигарет, приятель, - сказал шофер. - Найдется?
- С фронтовика сигареты берешь? - Володя достал пачку. - Хватит с тебя и пяти штук. - Шофер засмеялся, неторопливо сунул в рот сигарету, Володя щелкнул зажигалкой, дал прикурить. Парнишка теснее прижался к нему, его трясло: промок, бедняга, насквозь. Володя обнял его за плечи, - родственничек! - спросил шофера: - Где высадишь-то нас?
- Где высадим, там и высадим, - проворчал шофер, и стекла его очков настороженно блеснули. Был он не молод, на дряблых щеках неряшливо кустилась седая щетина. - Воевал уже? Ранен?
- Воевал, - охотно ответил Володя. Ему надо было кое-что рассказать, чтобы Карл хоть что-нибудь узнал о своем «брате». - Был добровольцем в пятьсот шестьдесят первой Восточно-Прусской дивизии народных гренадеров, ну и шарахнули нас «Иваны» под Жвиргждяй... тьфу, что за варварский язык... ждайчай. Эти их «катьюши»! Будто небо рухнуло на позиции. Так грохотало, что мои барабанные перепонки лопнули, как бумажные! Очнулся - лежу по горло в земле, вся наша рота с камнями и железом перемешана! Уж кто меня оттуда выволок - не знаю. Подштопали, дали два месяца отпуска. Прикатил домой, а дома нет... - Володя покосился на Карла: Хорошо, что братишка уцелел. Вот едем к знакомым: говорят, мать жива, но вроде немного не в себе, да еще отыскать ее надо.
- Дерьмовая воина, - проворчал шофер. - А братишка-то где был?
- А я на трудовой повинности был! - торопливо проговорил Карл и толкнул Володю кулаком в бок. - Возвращаюсь, а от дома одни головешки. Соседи сказали - брат твой с фронта вернулся, раненый. А тут и...
- Дерьмовая война, правда? - повторил шофер. - И скоро она кончится, правда? И придут русские... Эй, что молчишь? Так вот, придут русские, а мне наплевать. Я просто шофер. Мне сказали: вези! - я и везу, а что везу, какое мне дело, правда?
Володя промолчал, зло подумал: «Ух ты... «правдолюбец»... «Сказали: вези!» Сейчас вы все, наверное, уже обдумываете, что будете говорить, когда наши придут сюда».
- ...А тут и брат идет, - повторил Карл. - Вот мы и поехали!
- Вот мы и приехали, - прервал его шофер. - Нам направо. А вам прямо. Там через мост, с километр, - Тапиау. Автобусная станция. Э, пока выходить нельзя. Видишь, командир наш идет с жандармами? Сидеть!
«Да, так и есть... Идут! Выскочить? Бежать? Вдруг что-то в документах не так? - лихорадочно размышлял Володя. - Ведь ясно уже, куда сворачивают грузовики». Он видел и шлагбаум, перегородивший шоссе, и светлую щебенчатую дорогу, уходящую вправо, - вот, оказывается куда держит путь колонна! - и командира колонны в сопровождении двух жандармов, быстро идущего вдоль вереницы машин. Выскочишь тут! Хлобыстнут из автоматов вдогонку, и поминай как звали. Да не просто тебе: делу конец, разгадке нахождения «объекта» конец, а он, кажется, на верном пути... А, была не была. И он обнял Карла, шепнул ему на ухо:
- Да-да, я твой братишка, Карл. И мы...
- Я сбежал с трудовой повинности... - торопливо, жарко зашептал тот. - Я больше там не могу, не могу!
- Удружил! Ну, Карл! Выпорю.
- Выходите. Быстро!
Дверка распахнулась. В неясном свете синих маскировочных фар застыли фигуры жандармов в черных, до пят, прорезиненных плащах. Командир колонны протянул одному из них документы «Курта Хейле», тот осветил их фонариком. Володя спрыгнул на асфальт, подал руку Карлу. Парнишка растерянно жался к нему, и Володя как-то непроизвольно опять обнял его за худые плечи, быстро, громко проговорил:
- С фронта я! В отпуске! Вот вернулся, а дом наш...
- Чего орешь? - проворчал жандарм, листая солдатскую книжку. - Хейле?
- Так точно! По голове меня трахнуло. Контузия! Плохо слышу!
- Заткнись! - прикрикнул на него второй жандарм. - Видно, здорово тебя трахнуло, если не знаешь, что существует приказ о запрещении передвижения всем гражданским лицам, а также отпускникам по шоссейным и прочим дорогам после двадцати ноль-ноль.
- В крепость обоих! Фриц!
- За что я проливал свою кровь? - обиженно вскричал Володя.
- Да! Вот именно?! - подхватил и «братишка». - За что?!
- Молчать. - Устрашающе тихо произнес жандарм. - Фриц! Да где ты запропастился, навозная твоя душа?
- Иду-иду... - Долговязая фигура выплыла из дождя. - Иду.
- Отведи задержанных в крепость. Вздумают бежать - стреляй.
- Есть! А ну, путешественники, вперед.
Дождь лил и лил. Карл чихнул, споткнулся, что-то жалобно пробормотал. Володя осторожно повернул голову: длинный, как столб, шуршащий плащом жандарм шел в четырех шагах позади, автомат в руках. Повел стволом - не оборачиваться! Да, чуть что - всадит в спину пол-обоймы... И куда бежать? Справа - река, слева - черная гладь залитой водой низины. Впереди вырастали из мрака башни и стены Тапиауского замка.
Тревожно было в эту ночь в лагере Грачева. Сильный дождь загнал разведчиков в палатку. Ребята улеглись, тесно прижавшись друг к другу, ворочались, курили, переговаривались. Сыро было в палатке, зябко. Зоя кашляла, а Федя ворчал, что ботинки его совершенно развалились, надо просить «Центр», чтобы забросили новые, да и есть нечего. Слова его были адресованы командиру, но Грачев делал вид, что не слышит Федю: трижды уже сообщал он «Центру» о нехватке продуктов, да и про ботинки Федькнны. В ответ «Центр» обещал выполнить эту просьбу, но чуть позже, и благодарил, правда, весьма скупо, за обнаруженную группой несколько дней назад оборонительную линию вдоль западного берега реки Дейме и вновь требовал усилить поиск складов боеприпасов.
Уставившись в провисшую над головой ткань палатки. Грачев пытался представить себе, как складываются обстоятельства у Волкова. Удачным ли будет его поход? Хоть бы на этот раз повезло! На своей щеке он ощутил теплое дыхание Нины. Спит? Грачев повернулся к ней. Похудела-то как девчонка, осунулась. Он вздохнул: «Эх, взять бы тебя на руки и нести, нести, нести. Как тогда в пуще... Только не раненую, измученную болью, а веселую, смеющуюся». Да, трудно забыть Черную пущу, тяжелый, с ожесточенными боями, выход из окружения. Сразу после боя - и передохнуть-то они тогда не успели - вместе с двумя разведчиками Грачев, по приказу командира отряда, вернулся в глубь леса. Надо было выяснить, что с партизанским лагерем. «Выяснили!» - Грачев кашлянул. На другой же день их группка наткнулась на карателей. Оба его товарища в перестрелке были убиты, он ранен, но легко. За ним гнались, однако он обманул преследователей, отлежался в густом ельнике, замотал бинтом предплечье левой руки, пробитое пулей. Наверное, следовало идти к своим - как говорится, «один в поле не воин», да и в лесу тоже, но Грачев знал, что Нина не вышла из окружения...
Нина шевельнулась, открыла глаза, поглядела на него.
- Вспомнил, как я нашел тебя. Ну тогда, в болоте, у лагеря, - зашептал Грачев. - Как нес тебя. В глазах все плывет: деревья, кочки, рука от боли отламывается. Ты слышишь?