Н. И. Крылов, Н. И. Алексеев, И. Г. Драган.
«Навстречу Победе».
«...Я вступил в войну, как и весь наш полк, 22 июня 1941 года. Мы с тяжелейшими боями прошли весь путь отступления до Сталинграда. Задержали немцев и разгромили их на Волге, освободили Донбасс, Крым, Белоруссию, Литву, Эстонию, Латвию... И вот она - граница!
Вот оно - логово фашистского зверя! На нашем участке фронта мне было доверено сделать первый выстрел из пушки по Восточной Пруссии!»
Из письма командира орудия 9-ой батареи 7-го гвардейского пушечногоКраснознаменного артиллерийского полка М. И. Тюльпанова.
Два фронтовых письма.
«Ленка, милая, привет! Вот-вот и мы пойдем в бой. Ленка, это будет необычный бой. Мы идем к границе. Отсюда, где мы находимся, - а находимся мы... (зачеркнуто цензурой) - можно докатить до границы за пять-шесть часов. Честное слово, мне кажется, что я слышу, как сопит фашистский зверь в своей берлоге! Прости, соврал - это сопит Шурик Панкин, мой заряжающий. Спит, положив голову на пенек, и сопит, как морж, вынырнувший из проруби.
Ленка, милая, чертовски хочется тебя увидеть. Часто думаю о тебе. Смеешься? Вот ты пишешь, что я, наверно, «кручу» с девчонками из санроты или телефонистками. Вот честное мое слово - нет. Конечно, бывают там какие-нибудь шутки, но и только. Да и когда нам крутить-то, а? Война! Так что ты за меня не беспокойся. Был опять немного ранен - одна пуля-дура задела плечо, а другая шаркнула по черепу над левым ухом. Ух и обожгло! Физиомордия у меня теперь - люди в сторону шарахаются! Хорошо хоть, что покарябана только с левой стороны, а правая - нормальная. Когда встретимся, то всегда будешь ходить от меня по правую руку. Эх, знать бы, где ты, а? Может, совсем рядом?»
Твой друг Герман Рогов».
«Гера, дорогой, здравствуй! Пишу тебе совсем коротенькое письмецо, всю последнюю неделю мы не знали ни минуточки покоя. Целыми сутками на ногах, и эти последние три дня - ну просто ужас! Готовимся (тут несколько слов зачеркнуто)... чувствую - будет большой бой. Произношу это слово и сразу слышу страшный грохот, свист пуль и жваканье осколков... Гера, ужас какой-то! Устаю до смерти. Кажется, вот-вот и стоя засну, но спать страшно - знаешь, и во сне все одно и то же, ползу по полю и вижу белые лица раненых, слышу их голоса: «Сестричка, миленькая, помоги!», «Я умираю, сестричка, спаси меня...» Ах, это бесконечное, все в воронках поле. Представляешь, когда я ползу, то кажусь себе огромной-огромной, а все пулеметы и винтовки нацелены лишь в меня и солдата, которого я волоку к своим, чтобы спасти для той, которая ждет его. Страшно все это, Гера, так страшно выбираться на поле боя, но всего для меня страшнее - когда танки горят. Как они жутко, трескуче горят. Железо, а горит! Увижу горящий танк, и сердце обрывается - не твой ли?! Только бы снаряд миновал твой танк, Гера. Хватит того, что ты уже получил. Целую много-много раз!
Лена».
Телефонограмма. «Командиру отряда «Адлер» штандартенфюреру СС Вальтеру Кугелю. Принята в 22 час. 4 мин. По сообщению хозяина хутора Ейхорн. В десять часов вечера группа вооруженных лиц, одетых в маскировочные куртки и комбинезоны, следуя из леса Красные сосны, прошла в стоящий на отшибе сушильный сарай. Полагаю, что это русские бандиты. Начальник районного отделения гестапо штурмфюрер СА Ганс Редер».
Телефонограмма. «Гансу Редеру. Немедленно соберите отряд в двадцать человек, с которым ожидайте меня в трех километрах севернее хутора Ейхорн на шоссе Гросс Скайсгиррен-Ауловснен. Выезжаю с группой в двадцать человек. Кугель».
- Командир, не нравится мне это место. Позади сарая болото, и на вид-то непроходимое, поля. - Костя Крапивин показал рукой в сторону леса. - Стоит этот лесок заблокировать - и мы в ловушке. Конечно, сено тут... Устроить бы музыкальный момент с храпом, а?
- Мне тоже это место не нравится. - Грачев выглянул в приоткрытые ворота. Метрах в ста от сарая виднелись постройки хутора. Крепкий, красного кирпича дом, каменный же, на фундаменте из могучих валунов, хлев. - Принимаю решение: после связи с «Центром» уходим на северную опушку леса Круквальде. Сейчас я приготовлю текст и - мотаем отсюда!
- Опять бег с препятствиями... Володя, помоги! - Нина раскрыла рюкзак, стала вынимать «Северок». Седой взял антенну, кинул ее на одно из стропил. - Командир, дашь ты нам немного отдохнуть?
- Отдохнем... Вот отбежим километров на двенадцать...
- Послушай, Паша, пока то да се, может, мы с Костей на хутор сгоняем? Ребята, я же подохну без харча! - Федя Крохин с надеждой поглядел на Грачева. Луна светила в приоткрытую дверь, на лицах разведчиков лежали резкие тени, и, может быть, поэтому лицо Крохина, да и других ребят, выглядели еще более утомленными, чем днем. Федя придвинулся к Грачеву и, зачем-то понизив голос, зашептал: - Рано или поздно, понимаешь? Все равно придется идти на хутора! В конце концов, они столько лет нашу страну грабили, так что - свое берем.
- Хорошо. Крохин, Бубнис, Волков и Крапивин - быстренько на хутор! Брать самое необходимое: хлеб, масло.
- ...грудинку, - жарко выдохнул Крохин. - Картоху, сало! Да и обувку бы какую! - Федя задрал ногу, пошевелил пальцами, торчащими из развалившегося ботинка. Засмеялся: - Даже ботинок каши просит.
- ...Повторяю - самое необходимое. И чтоб без пальбы! Петров и Прокопенко - в дозор на окраину леса, за дорогой поглядывайте!
Володя потуже затянул ремень, заправил под кепи прядки выбившихся волос. Усталость от тяжелого, длительного перехода как рукой сняло: идти на задание - это не то что уходить от жандармов, постоянно ощущая за спиной дуло автомата. «Быстрее же, Кроха, не передумал бы Грачев. Все в порядке? Потопали».
А командир устало опустился на сено - так хотелось лечь и хоть немного подремать, но он пересилил себя, крепко, до боли растер лицо ладонями, достал из планшетки листок бумаги и фонарик, окликнул Зою, и та накрыла его плащ-палаткой. Невозможно, как клонит в сон! Грачев мотнул головой, как усталая лошадь, отгоняющая надоедливых слепней, и начал составлять отчет. «На участке от Карпау до Куглек траншеи полный рост, через каждые двести метров сооружаются доты. Толщина наружных стен два метра, боковых - полтора. Каждые пятьсот метров бункеры вместимостью примерно двести человек, толщина потолка - два метра...»
Хутор обошли справа по низинке, тянущейся от болота. Костя кивнул на телеграфный столб: «Седой, связь!» Володя вынул нож, зажал его в зубах, вскарабкался наверх и перерезал телефонные провода, ведущие к хутору. Прижимаясь к стенам хлева, двинулись к дому. Взбрехнул, загремел цепью пес. «Рекс, вас ист дас? Фу!» - послышался чей-то голос. Собака затихла, потом залилась еще громче. Хлопнула дверь, звякнул засов. Свет в окнах дома потух. Пригибаясь, выставив автомат, Костя подбежал к хлеву, выглянул из-за угла. Громыхая цепью, пес носился по двору. Ч-черт! Сколько шума поднял. Пристрелить, что ли?
- Не надо, - остановил его Викентий Бубнис. - Здесь есть еще одна дверь. Я и тут работал, картошка выкапывал.
- Да на кого ты в Пруссии только не работал? - удивился Костя.
Хоронясь за дворовыми постройками, обошли дом с тыла, перелезли через забор в сад, по выстланной желтым кирпичом дорожке направились к каменному крыльцу. Темный, с крепкими, из толстых досок, ставнями дом таил в себе опасность и угрозу: может, кто-то из них уже взят на мушку? Федя зацепился ногой за лейку, она с громом опрокинулась, пес опять взлаял, загромыхал цепью. Костя метнулся на крыльцо и встал возле двери, Володя кинулся за ним, прижался к стене. Федя продрался к нему сквозь кусты крыжовника, легкой тенью скользнул к одному из окон Бубнис. Костя постучал в дверь прикладом автомата, глухой гром разнесся по дому. Володя крикнул по-немецки:
- Эй, откройте! Нам нужны продукты, и мы уйдем!
- Уходите, а не то будем стрелять! - донеслось в ответ и все услышали лязганье затвора. - Уходите, никто вам тут ничего не даст.
- Взломаем дверь! - крикнул Володя, а Костя еще раз стукнул в дверь прикладом автомата. - Открывайте!
- Р-рах! - громыхнул в доме выстрел, и из двери вылетела, выбитая пулей, щепка. Вот это да! За кусок хлеба - рисковать жизнью?! Костя потянулся к «лимонке», висевшей на ремне, но вдруг все услышали испуганные детские крики и плач. Федя приподнялся, схватил рукой железную скобу, на которую были закрыты створки ставен, и рванул. Посыпался шлак, вывороченный вместе с железом из стены, ставни распахнулись, и тотчас грохнул второй выстрел, в сад полетели стекла. И еще громче закричали, заплакали испуганные дети. Костя взглянул на Володю, Викентия Бубниса, тот махнул рукой – подождите - и, сложив ладони рупором, крикнул:
- Хозяин! Мы никого не тронем, слышишь? Но если через три минуты не откроешь дверь и не выбросишь ружье... - он передохнул, такая длинная речь, - подожжем хлев! Слышишь? У тебя там два десятка коров и пять лошадей?
В доме послышались чьи-то взволнованные голоса, кто-то с кем-то спорил. Шорохи, шепот, всхлипывания. Костя нетерпеливо ждал - время идет, такое драгоценное время идет! Если Нина вышла на связь, значит, они уже запеленгованы и через полчаса или чуть больше в район хутора примчатся ландверовцы или жандармы.
Вдруг в окно вывалился и упал в цветы карабин. Звякнул засов, дверь распахнулась, из дома пахнуло домашним теплом, запахом хлеба и детей.
- Зажечь свет! - приказал Володя. - И всем стать посредине комнаты. Быстро, черт возьми! - Он шагнул было в темный проем коридора, но Костя удержал его за руку: не спеши.
Вспыхнул свет. Оттесняя Седого, Костя ринулся в дом. Обитатели его - пожилая и две молодые женщины, угрюмый, лохматый парнишка лет пятнадцати, крепкий на вид, очкатый старик и трое детей - столпились посредине большой комнаты. На полу валялось короткоствольное охотничье ружье и топор. Володя окинул взглядом просторную, обставленную хорошей мебелью комнату с массивной кафельной печью в углу, шагнул к кухне и распахнул дверь. Щелкнул выключателем. В углу, возле корыта с бельем, застыла девочка лет одиннадцати. Худенькое, глазастое лицо, испуг, удивление и радость - все это мгновенно промелькнуло на нем, и девочка кинулась к Володе, закричала: