Прислушиваясь: «Не идут еще?..», Архипов торопливо свернул цигарку и сделал несколько глубоких затяжек: ах, хорошо... Хорошо жить, курить, но - пора! Он поднес цигарку к кончику бикфордова шнура, и яркий снопик искр тотчас трескуче вырвался из его упругой сердцевины. Сжав зубами цигарку, Архипов уложил шашку между ящиками и откинулся затылком к штабелю.
Он глядел на огонек, а в голове метались обрывки каких-то мыслей, в памяти возникали и исчезали дорогие лица... Грачев, Костя Крапивин... Володя Седой и Нина. Идут рядом, решили немножко проводить его на это, последнее, как оказывается, в его жизни, задание...
Огонь обжег губы - какая досада, свернуть бы новую самокрутку, да уже не успеет. «Прощай, Вика, кто еще будет помнить тебя?» - подумал Архипов и представил ее. Наклонив голову, выходит из моря, выжимает руками воду из густых, золотистых, как песок прибалтийских дюн, волос. Улыбается ему, капельки воды на смуглом лице, плечах, руках. Архипов закрыл глаза, застонал от острой боли, словно ударившей в сердце: нет уже Вики, и братишки ее, Альгиса, нет, пройдет несколько мгновений и его не будет. Но как это так: его не будет? Архипов открыл глаза и качнулся к штабелю ящиков, между которыми весело сыпал искры бикфордов шнур. С тоской подумал: - «Скорее бы уж!»
Загромыхали, раздвигаясь, створки стальной двери. Послышался гомон многих голосов, лай собаки, торопливые шаги. Идите, идите! Не успеете! Архипов заглянул в щель между ящиками: вот сейчас и вы будете в воздухе!
По тесному проходу бежали к нему солдаты. Архипов поднялся, чтобы встретить смерть стоя, и в то же мгновение огненный смерч будто всосал его в свое ревущее, воющее, громыхающее нутро. Словно комета упала на холм, в чреве которого затаился бетонный город. Гигантская огненная вспышка осветила окрестности. В небо взлетели стальные балки перекрытий, деревья, грузовики... Взрывы следовали одни за другим. Они сдваивались, троились, а потом прогремел последний, самый мощный взрыв, от которого полопались стекла в домах города Тапиау. Тысячи тонн земли, деревьев и искореженного бетона вспучились дымящимся бугром и обрушились в невероятных размеров пылающую воронку. Некоторое время в сыром воздухе еще роились яркие искры. Одной из них, может быть, и стал бывший пограничник, разведчик из группы «Буря» Геннадий Архипов...
«Перед нашим выходом к Восточной Пруссии немцы привезли новую партию бронированных колпаков, чтобы укрепить подступы к реке Шешупе. Мы были в двенадцати километрах от реки, от границы, из них восемь километров были солидно укреплены... В первый день вместе с танками и с помощью артиллеристов мы прорвали оборону немцев и прошли четыре километра, на второй день - еще шесть. А там бросок, мы вышли к реке и закрепились. Немцы бросили резервы, танки. Но народ у нас бывалый. Мы нажимали так, чтобы немцам не дать опомниться. Наступали двумя эшелонами. А на третий день, когда противник был измотан, я ввел... свежую часть, которая только ждала сигнала. Успех полный: сожгли танки врага, пушки захватили, пехоту частью перебили, частью утопили. С тем и вышли на границу Восточной Пруссии».
Из воспоминаний командира 184-й стрелковой дивизиигенерал-майора Б. Б. Городовикова.
«В то утро, о котором рассказал Б. Б. Городовиков, весть о знаменательном событии облетела всю армию, фронт. О нем узнала странна, весь мир. Ведь это, действительно, было событие огромного значения: советские войска, победоносно наступавшие от Москвы и Сталинграда, вышли к границе Восточной Пруссии - той самой земли, откуда враг в июне 1941 года вероломно напал на нашу Родину. И была во всем этом еще одна немаловажная особенность: первой отбросила противника за довоенную границу та самая 184-я стрелковая дивизия, которая три с лишним года назад на этом же участке фронта одной из первых приняла на себя удар вторгнувшихся на нашу территорию гитлеровцев... И это как-то особенно ярко подчеркивало неотвратимость ожидавшего фашистов возмездия за все их преступления перед нашей страной, перед всем миром».
Н. И. Крылов, Н. И. Алексеев, И. Г. Драган.
«Навстречу Победе».
«...Уже к середине августа общая длина всех траншей и противотанковых рвов была такова, что ее можно протянуть от Восточной Пруссии до Тихого океана. Тут были вынуты миллионы кубометров земли. «Мы копали до тех пор, - заявил ответственный за строительство гауляйтер Эрих Кох, - пока не убедились в том, что последний большевистский танк не запутается в тенетах нашего Восточного вала».
Корреспонденция из газеты 3-й танковой армии «Панцерфауст».
«...Для защиты Восточной Пруссии сформировано пятьдесят новых заградительно-гренадерских дивизий. Сражаться они должны до последнего человека. Ни один солдат не имеет права сдаться в плен даже в том случае, если он будет окружен десятью русскими! Слово «плен» исключается! Исключается признание какого бы то ни было безнадежного положения, при котором сдаются врагу. Исключается и положение, при котором бросают оружие. Оно может выпасть из руки раненого только вместе с самой рукой или при потере сознания. Всякий, кто во время атаки врага будет встречен за артиллерийской позицией, тут же расстреливается! Всякий, кто побежит с поля боя, должен быть сейчас же застрелен любым человеком. Офицер, который не застрелит бегущих солдат, должен быть расстрелян сам. Бегущий офицер застреливается любым солдатом! Семьи тех, кто окажется плененным на восточно-прусской земле, навсегда репрессируются. Не будет пощады ни для малого, ни для преклонного возраста, а обстоятельства пленения не станут рассматриваться...»
Из выступления Гиммлера на совещании старшего офицерского составагруппы армий «Центр» в г. Торн.
...Сколько прошло дней? Три? Пять? Неделя? Все перемешалось в голове. Рогов сидел, привалившись спиной к обгорелому стволу яблони, держал на коленях котелок с горячей гречневой кашей, а сам глядел в небо. От страшной усталости даже есть не хотелось, хотя последний раз довелось перекусить вчера на западной окраине Кубелеле. Бой утихал. Танки немцев, сдерживавшие с утра городок, частью были уничтожены, другие откатились к реке Шешупе, упрятались, как звери в берлоге, среди каменных построек хуторов, в лесочках и оврагах приграничья... Какие тяжелые бои, сколько потерь!.. Вчера утром, во время очередной атаки, погибли Петр Галанов и весь его экипаж. Их танк попал под выстрел затаившейся в саду немецкой самоходки. Ах, Петро!.. Все что осталось от ребят, зарыли в том же саду, возле развороченной взрывом «тридцатьчетверки».
Рогов воткнул ложку в густую, как глина, кашу. «Прости, Петя, за тот дурацкий спор из-за «тигра», - подумал он с досадой на себя. - Прости, дружище...»
- Командир, надо есть. Слышь, командир? - заряжающий Шурик Панкин тронул Рогова за плечо. - Может, масла добавить?
- Ем я. Отстань. - Рогов ковырнул ложкой кашу. На зубах что-то хрустнуло, Рогов выплюнул кусочек металла и отставил котелок: - Что, поваришка, вместо мяса осколков накидал?!
- Не сярчай, дружок! Пуляли по мне, пока катил свою кухню. - отозвался пожилой повар, с лицом, побитым, как шрапнелью, оспой. Под угрюмым взглядом Рогова, он стал неловко оправлять на себе длинную гимнастерку, подтянул брезентовый ремень. - Качу по улке, а ктой-то по мне с автомата, с подворотни: «та-та-та!» Слышу: бам-бам-бам по кухне. Хлестнул я свою лошаденку, кричу: «Бяги, .Машка, постряляють!» Какой-то наш пяхотинец орет мне: «Худы прешь, рябой? Бой там!» А я яму: «А хто танкистов моих кормить будет?» Пронясло. А уж железки - не мой это навар, извиняй.
- Извини, брат, - хмуро сказал Рогов и, увидев, что к ним направляется комроты, поднялся. - Кончай жевать, ребята.
- Топливо получили? Боезапас? - подходя к танкистам, торопливо спрашивал Свиридов. - Сейчас двинемся, гвардейцы. Задача - перескочить на ту сторону реки... В Германию пойдем, ребята! - Свиридов пожал руки Рогову и Семену Водорезову. Нервно закурил, протянул пачку танкистам. Был он черен лицом, густо росла по щекам и скулам жесткая щетина, лихорадочно сверкали белки глаз. Сказал, глубоко затягиваясь: - Шесть машин от всей роты осталось... Но подходит подкрепление. Слышите, гудят моторы?.. Осторожнее в бою, ребята. Хоть кто-то да должен прорваться за реку Шешупе. В Пруссию!
- И до Кенигсберга дойдем, - пообещал Водорезов. - До Берлина!
...За домами натужно взревели «катюши». Пушечно-минометный гром прокатился над городком, и в небо взметнулись стаи птиц. Рогов надел шлем, перчатки и почувствовал, как усталость отходит, тело опять наливается силой, обостряются зрение и слух.
Сокрушая заборчики, подминая кустарники и мелкие деревья, «десятка» Рогова выкатывалась на исходную позицию. Шли и бежали пехотинцы. И на броне танка сидел десант - восемь парней- автоматчиков. Курили, передавая друг другу гигантскую самокрутку, говорили про какого-то Петруху, в бедро которому угодила маленькая противопехотная мина, да не взорвалась. Так его с той миной и повезли в госпиталь. Рогов выглядывал из люка, прислушивался к разговору автоматчиков, шлем был сдвинут на затылок, но он слышал в наушниках, как комроты перекликался с экипажами танков: «Исходный рубеж для атаки: сады на западной окраине Кубелеле!.. Все меня поняли? Основной ориентир для атаки - приметный холм у реки! Его берут пехотинцы, мы обходим холм с флангов...»
Вот и сады, исходный рубеж. Танки остановились, пехотинцы на броне притихли. Рогов осмотрел лежащую впереди местность: справа лесок с вывороченными снарядами деревьями, холм. Вспаханная минами и бомбами, в черных воронках, земля, тяжелый грузовик «студебеккер», запрокинувший колеса вверх. По сырой рыхлой земле вокруг него рассыпаны желтые, похожие на большущие зерна, снаряды. Возле сорванного взрывом заднего колеса лежит лицом вверх шофер. Рыжеватые волосы, нос картофелиной. Неужели тот самый, что давал им снаряды у костела? Значит, снова на передовую двинул, не пошел в госпиталь. Ох, батя! Ведь у тебя же в России пятеро малышей осталось!