- Война кончится, заберу тебя к себе, в Бары, - пообещал Коля. - Построим новый дом, новую лодку и начнем рыбачить.
Они подошли к костру, возле которого тихо переговаривались девушки, сушили выстиранные в ручье гимнастерки разведчиков. Коля поставил котелок, сел на обрубок дерева, Люся пристроилась рядышком.
- О чем беседуем, сестренки?
- Да вот, Коленька, жизнь свою вспоминаем, - ответила Зоя. Она стала вынимать из котелка грибы. - Итак, сегодня у нас опять грибы - на первое, второе и третье... А вспоминали мы, как с Толей Пургиным с парашютом прыгали, а Нина в цирке по проволоке разгуливала.
- И про то, как мы с Вовкой Волковым пять раз «Остров сокровищ» смотрели, - вздохнула Нина. - - «Джим, дай мне твою правую руку!..» Школа, пионерские сборы, первомайские демонстрации... Какая была удивительная, прекрасная жизнь.
- Не Джим, а «Билли, дай твою руку», - поправила ее Люся. - Этот фильм и я четыре раза видела, а еще «Большой вальс»... Ой, Коля, ты ведь про море обещал рассказать?
- Про море? Про море, дорогие мои, не расскажешь. Его видеть надо... - Коля вздохнул, улыбнулся. - Видели бы вы нашу шаланду, как она скользит по волнам! Вода играет, блестит, дельфины к нам подплывают, здороваются...
- Здороваются? - удивилась Люся, бровки ее выгнулись двумя крутыми дугами. - Дельфины?
- Ага. Думаете, что треп морской? Подплывают и переговариваются с нами тоненьким таким свистом: - «Эй, люди-и! Расскажите, что вы делаете на суше-е?» Они такие тугие, будто воздухом накачанные, а глаза хитрющие и веселые. Свешиваюсь я, к примеру, с шаланды, кричу: «Эй, дельфины, а где большущие косяки кефали шастают? Знаете, да? А купеческий корабль, полный золота, где лежит?»
- И они отвечают: «Лежи-ит корабль на дне, но где - тайна-а... Но вы ищите и найдете»!
- Ну и как? Искали? - - засмеялась Нина. - Нашли?
- Искали... Но только не золото, а кефаль.
- Ой, а я бы так на самое дно нырнула! - воскликнула Люська. Она не отводила от Колиного лица своих серых глаз, готова была хоть целый день слушать его рассказы. - Коля, я приеду к тебе... Вот кончится война, разыщу маму и папу - и приеду обязательно! Ну рассказывай.
- Что золото, нам рыбка нужна, - продолжил Коля. - Ставим мы сети, сбиваются шаланды табунком - выждать надо, пока кефаль в сети не попадет, а мы с Анкой прыгаем в веду и...
- Анка? Это кто? - ревниво спросила Люська.
- Анка?.. Сеструха моя. Так вот, мы прыгаем в воду и плывем за дельфинами: может, они и впрямь покажут нам такие косяки кефали, что весло воткнешь, а оно торчком стоит? Плывет рядом Анка... - Коля замолк: - Ну и дым, все глаза выел... Не сети бы выбирать, все бы море с ней переплыли!
- А где она, сестренка-то твоя? - спросила Нина.
- Фашисты, подлюги, убили, - опустив голову, ответил Коля. Поднялся. - Вот и наш мамонт сквозь чащобу ломится, смена вахтенных.
Закинув автомат за плечо, он направился навстречу Феде.
- Как там? Штиль?
- Все тихо, - ответил Федя. - Брр, холодрыга!
- Феденька, костер гаснет, подуй, а? - позвала его Зоя. - И сам погреешься. Садись вот сюда. Феденька, сделай так, чтобы горело, а?
- Подуй... чтобы горело... - проворчал Федя. Костер был устроен в песчаной яме у основания могучей ели, прикрывшей яму и девушек, спрятавшихся от дождя под ее лохматыми ветвями. Сизый дым жидким столбиком поднимался вдоль дерева и терялся в зеленой хвое. Встав на колени, Федя стал мощно дуть в основание костерка, и огонь веселее заплясал на сырых дровах. Вытирая глаза, разведчик устроился на толстом корневище, вылезшем из песка, уныло поглядел на свою обувку. Сбегав тем временем к ручью за водой, Люська стала помогать девушкам чистить грибы.
А вот нам Коля опять про море рассказывал, - сказала она Феде. - Ого, как он плавал вместе с дельфинами! Федя, а ты кем до войны был, а? Расскажи.
- Сапожником.
- Сапожник и без сапог! - усмехнулась Нина. - Что ж это ты, а? Вот и мне бы починил: видишь, правый ботинок тоже прохудился?
- Починил бы! Да я бы вам новенькие, - что там ботинки, - туфельки бы сшил, будь хоть какой-нибудь инструмент. А, что говорить! Девчонки, я в палатку. Зачахнет костришко, кликните.
- Погоди, побудь с нами, - попросила Нина. - Мы тут про мирную жизнь вспоминали... Федя, а ты сапожничал, значит?
- Сапожничал! Да мы с батей две деревни обувкой обеспечивали! - Федя протянул к огню руки. - Видите, пальцы черные? Это от вара и дратвы, до сих пор не отмыть... - Федя вздохнул. - Хотите верьте, девчонки, хотите нет, но нет для меня вкуснее запаха, чем запах кожи и дратвы. - Федя подложил смолистую коряжку, опять мощно подул в уголья. - Мирная жизнь... И у меня она была, да еще какая! Из Белоруссии я, хоть и русский. С Витебщины. А деревуха наша называлась Большой, на холме раскинулась. Кругом - леса, внизу - озеро и другая деревуха. Нижняя. Посередке - новенькая школа, как раз перед войной отгрохали. Клуб. Базар... Какой это был базар! Масло, сливки, сметана, колбаса... - Федя сглотнул слюну, пожал плечами. - Вот ведь, о чем ни вспоминай, все к обеду клонится. Так вот, девчонки, хотите верьте, хотите нет, но лучше нас с батей вряд ли кто обувку шил да починял. Утро ли, вечер - сидит батя за низеньким столиком, стучит молотком, тягает просмоленную нитку через кожу. И я, как прибегу со школы, рядом с батей сажусь и тоже: тук-тук-тук, молотком. - Федя понюхал ладони, словно пытаясь уловить дорогие ему запахи. - Стучим. Ага, бежит кто-то: «Федюшка, пристукни каблучок», «Мужики, подмет отлетел, присобачьте». Все просят, для всех мы с батей - нужные люди. Ну вот, батя шьет, я - на подхвате. А вот и Юлька из Нижней деревни бежит...
- Сойка вскрикнула, порхнула среди елей, сверкнули на ее угольных крыльях голубые «зеркальца». Все сидящие у костра притихли, проследили за полетом птицы.
- Федя, ну что же ты? Рассказывай про свою Юльку, - тронула Крохина за локоть Зоя. - Самая, наверно, красивая во всей твоей деревухе, да?
- Федя махнул рукой: «Отстань!» - и пошел в палатку. Скинул ботинки, повалился на сырой лапник. Юлька... Зачем рассказывать девчатам про нее?.. Бежит она, спешит к его дому. Синеглазая, густобровая, в красной клетчатой юбке. Хотя не бежит, нет, идет неторопливо и гордо, будто бы и не к ним, а куда-то по своим делам мимо их дома. Отец толкает его в бок и ухмыляется в прокуренные усы, а сердце в груди Федьки начинает стучать чаще, - вот так, как и сейчас, когда он опять вспомнил про нее.
Молотил в сырую ткань палатки дождь, шумел ветер, а Федя слышал голос Юльки. Не прошла мимо... «Вот, совсем распались!» - говорит она, зайдя в мастерскую и не глядя на Федьку, сует ему завернутые и газету туфли. «Юлька, чегой-то у тебя туфли каждую неделю рассыпаются?» - ворчит Федор-старший. Покраснев, Юлька сердито щурит свои глазищи: «А потому, Федор Петрович, что сын ваш никудышный мастер! Опять плохо сделает, ноги моей тут больше не будет!» Батя смеется, а Юлька наклоняется к Феде и, покраснев еще больше, торопливо шепчет: «Сегодня в восемь. У Большого карьера...» - и, не дожидаясь ответа, мотнув толстой косой, уходит. «Если завтра война-а! - запевает Федя, разглядывая Юлькины туфли: целые! - Если завтра-а в поход...» Батя весело подмигивает: «Поход-то завтра, как всегда, в восемь вечера, а?» Он насаживает на «железную лапу» ботинок и говорит задумчиво: «А что, не пригласить ли и мне Софью, матушку Юлькину? Она одинокая, да и я... Вот и будем гулять - ты с Юлькой, а я с Софьей. Она еще молодая, красивая». «Вот-вот! С края карьера в яму песчаную прыгать будем!» - смеется Федька...
- Федя, костер гаснет, - сказала, заглянув в палатку, Нина. - Замучились, исплакались все. Подуй, а?
- Что? Ах, костер. Иду. - Федя потянулся к «обуви», отшвырнул, полез из палатки. - Иду.
Кенигсберг, Остполицай- президиум
Скрипнув тормозами, возле западного входа серого пятиэтажного Полицай-президиума на узенькой Хендельштрассе остановилась забрызганная грязью серо-зеленая армейская машина. Шофер выключил зажигание, но перегретый мотор еще некоторое время работал. Из машины вышел командир отряда «Адлер» Кугель. Буркнув шоферу: «Отдыхай, Карл», он толкнул тяжелую железную дверь и поднялся к себе на третий этаж.
Сотрудники штаба отряда, постоянно дежурившие в отделе, вскакивали, приветствуя его. Кто-то спросил, как дела? Кугель не ответил. Дежурный офицер предложил чашку кофе, и штандартенфюрер кивнул: пожалуйста, да побыстрее! Проходя мимо карты Восточной Пруссии, занявшей всю стену, он остановился и, раскачиваясь с пятки на носок, понаблюдал, как две девушки в солдатской форме, слушая выкрики телефонистов, растягивают по карте черные шнуры. Сеть пеленгаторных станций, раскинутая по границам провинции, засекала работу вражеских раций на территории Пруссии и, сведения о координатах радиопередатчиков немедленно поступали в эту комнату.
Кугель стиснул зубы, ярко выделился крестообразный шрам на щеке: одновременно работали три станции! Что, обнаружена еще одна?! Девушка-солдат потянулась к верхнему краю карты, ее короткая юбка задралась, открыв стройные, сильные ноги, затянутые в черные чулки и подвязки с какими-то бантиками. Кугель хмыкнул: солдат! Однако эта картина несколько взбодрила его. Телефонисты выкрикивали координаты озабоченно-бодрыми голосами, а девушка все никак не могла дотянуться до края карты. Кугель резко обернулся, все четверо дежурных безотрывно глядели на девчонку, на ее длинные ноги.
Здесь что, ночной клуб? Смирно! - во всю мощь своих легких гаркнул командир отряда «Адлер». Телефонисты вскочили, и девушка тоже застыла, прижав руки к упруго изгибающимся под юбкой бедрам. - Вольно. Продолжайте работу!
Он распахнул дверь в кабинет и изменившейся тяжелой походкой двинулся к столу, расстегнул ремень, воротник, повалился в кресло. Легкой тенью в кабинет впорхнула все та же девушка-солдат, поставила перед ним чашечку с кофе, выжидательно заглянула в лицо. Кугель махнул рукой - иди! Открыл дверку бара, достал бутылку шнапса и стакан, палил полный и выпил. Посидел несколько минут, откинувшись головой к высокой спинке кресла, допил коф