е.
Чувствуя, как по всему телу побежала горячая живительная волна, Кугель закрыл глаза. И тотчас перед ним замелькали деревья, поляны, черные настороженные хуторские постройки. Более двух суток гонки по шоссе, дикой скачки в мотоцикле по раскисшим проселочным дорогам, беготни по сырым лесам, полянам и перелескам, хлюпанье по болотам... Охота! И с каждым днем все более ожесточенная охота. К сожалению, дичь не похожа ни на зайца, ни на косулю. Говорят, что югославы отличные бойцы, он, Кугель, этого не знает, не бывал в тех краях, но во всей остальной Европе отчаяннее, беспощаднее к себе нет бойцов, чем русские. Вот это он знает точно.
Кугель потянулся за бутылкой, налил еще. Все в нем бушевало: столько усилий и такие ничтожные результаты! Двое убитых бандитов - слишком слабое утешение...
- Ну кто там еще?
В кабинет вошел заместитель Кугеля штурмбаннфюрер СС Ганс Легниц, вскинул руку в приветствии и положил на стол несколько листков бумаги. Вид у него был утомленный: щеки впали, глаза лихорадочно блестели из-под темных надбровий. Он со вторым взводом прочесывал сегодня леса и болота северо-восточнее Лабнау. Одного русского подстрелили - троих своих парней потеряли!
Кугель достал другой стакан, налил, чокнулся с Легницем - он верил в него, как в самого себя: шутка ли, рядом, плечо к плечу с победных дней двадцать восьмого года, когда в этой затхлой сонной дыре они создавали штурмовые отряды. Кугель вздохнул: да, лихое промчалось времечко... Они были молодыми, сильными, как кабаны хитрыми, как гиены, бескомпромиссными в борьбе за свое Движение! Все ушло. Русские загнали их в угол. Сколько продлится агония? Месяц, два? Полгода? Ну что ж, это - последняя битва. Бежать некуда И он не побежит, как крыса с дырявого бота. Он вырос вместе с Движением и будет биться до конца, до последнего вздоха за идеи национал-социализма, он утащит за собой в могилу еще не одного русского!
- Работающие радиостанции бандитов. Видишь, сколько их! Засечены сегодня под Тильзитом, Тапиау, Лабнау и Млавой, - доложил Легниц и повел плечами, словно под китель попала колючка. Он все время подергивался: то поднимал, то опускал плечи. - Я уже связался с командованием полиции, СС и гестапо этих городов, потребовал, чтобы в районы, где обнаружены русские, были направлены отряды. Но плохо шевелятся наши, Вальтер, плохо! Что?
- Там, откуда ведет работу рация «Иванов», уже никого нет. - Заговорил Кугель коротко и резко. - Там только радист, Ганс, да один-двое телохранителей. Отработали пять-десять минут и прочь! Пока мы тут разворачиваемся, Ганс, их уже как ветром сдуло. Ну-ка, ответь мне, на сколько километров они могут отбегать со своей рацией? От базового лагеря, Ганс?
- Думаю, километров на десять, не больше.
- Так вот, Ганс, от точки, где работала рация, надо делать окружение радиусом в десять-двенадцать километров. И блокировать этот участок, Ганс. Ну что ты все дергаешься?
- Но сколько потребуется войск!
- В том-то и дело, мой боевой товарищ. Буду просить у гауляйтера войска, Ганс. Потребуется несколько тысяч бойцов. Нам надо устроить настоящую большую охоту на иванов, но это не сегодня, а...
- Выпьем за успех, экселенц!
- ...а сегодня я посплю часа три. Утром ты отправишься под Лабнау, а я - в район Фронертсвальде. Судя по почерку, там работает группа, которая рыскала под Тапиау. А потом там склады взлетели на воздух! Я поклялся, Ганс, что уничтожу ту группу. Иди, Ганс. Да! Пришли-ка мне ту девчонку, что задирала юбку у карты. Побеседовать мне с ней надо.
Юго-западная часть Фронертсвальде.
- Зоя, пиши: у местечка Копперсхаген, западнее два километра, - противотанковый ров направлением на север, в сторону Гросс-Нур. Работы практически закончены. Ров отрыт, глубина три, ширина четыре метра, устанавливаются железобетонные надолбы, работы идут круглые сутки... Зоя! - Грачев тронул ее за плечо. - Что с тобой?
- Паша, как я устала... От дождя, от сухарей, беготни, - медленно проговорила Зоя. - От ожидания, от мыслей разных... Нам бы с Ниной помыться горячей водичкой. Я ведь, как дерево, корой обросла...
- Девчонки, дорогие, да где же нам взять баню, где?
- На хутор бы Поморье сходить, к Ванюшке, - поддержала подругу Нина. - Хоть бы на денечек-два, командир. Одну бы ночку в постели уснуть...
- Э, бойцы, не раскисать! - Грачев обнял радисток за плечи, прижал к себе. - Ну же, дорогуши мои, держитесь. Вот прилетит самолет, получим свежее белье, продукты и придумаем какое-нибудь мытье. А сейчас быстренько закончим донесение. Что там еще у пас? Описание дотов и блиндажей? Давай бумагу, сам сочиню. - Он забрал у Зои карандаш и бумагу, начал писать, но, о чем-то вспомнив, поднял голову. Разведчики сгрудились вокруг костра, курили, разгоняя едким дымом комаров. - Готовьтесь к походу, братки! - Грачев встал. - Выход в три утра. В лагере остаются Седой и Нина. Коля, завтра ты и Люська будете отправлены домой.
- Ура! - обрадовалась девочка. - Неужели?!
- Да ты что, Паша!? Командир, мне никак нельзя! - Коля весь взмок от волнения. - Мне еще десять фрицев на тот свет... Командир, ребята, да вы что?!
- Коленька, тебе надо срочно на Большую землю, - сказала Зоя. - Если ты хочешь плавать, вязать свои морские узлы...
- Ребята, я продержусь, вот чувствую - продержусь! - взмолился Прокопенко. - Я же должен отомстить за своих! И рука заживет, вот честное слово, Зойка! А там и наши подойдут... И - точка!
- Отставить разговоры! - резко прервал его Грачев. - Отбой.
Коля Прокопенко и Федя Крохин ушли в дозор, остальные забрались в палатку. Дождь прекратился, но ветер встряхивал ели, и на брезент падали тяжелые капли. Люська закрыла глаза - в голове гудело от усталости, от земли исходил зябкий холод, и она все теснее прижималась к Нине, возле которой пристроилась.
Неужели утром она полетит на Большую землю, и кончатся все ее страхи? «Надо заснуть, - твердила девочка про себя, - чтобы скорее наступило утро». Люся крепко закрывала глаза, но сон не шел, в голове, как кадры, мелькали родные, такие дорогие образы... Вот мама в узкой, длинной лодке - она была тренером спортивного общества «Красное знамя». А папа в военной форме... Уходит, оборачивается, машет рукой: до свидания, до свидания! - таким она его видела в самый-самый последний раз... Вот... Вдруг вместо добрых, хороших лиц в памяти возникли лица злые, ненавистные. Сколько она за эти три года видела жестоких, страшных людей! Они заглядывали в приоткрытую дверь товарного вагона, битком набитого такими же, как Люська, голодными, умирающими от жажды детьми. Как они тогда просили у фашистов: «Пить! Дайте пить!» А немцы улыбаются: «Йа, йа!» - и подают ведерко, но не с водой, с мочой. Хохочут: им так весело - дети пьют!.. Вот надсмотрщица детского «трудового» лагеря, жирная, распаренная летним зноем, ходит по полю, взмахивает тонкой длинной палкой. Трах по спине - «Шевелись, русская свинья!» Трах по голове - «Смирно, руки по швам!» Трах по лицу - «Не шевелись, убью!» Бурое от пива лицо хозяина...Длинное, прыщеватое - его сына, много хохочущих мальчишеских лиц, его приятелей. Ее «расстреливают». Люська стоит на краю помойной ямы, а мальчишки с расстояния в десять шагов швыряют в нес тухлыми яйцами. Бац! - в лоб. Бац! - в висок. Бац-бац-бац! «Убита!» - орет хозяйский сын, и Люська падает в грязь... Неужели настанет утро - она полетит домой и никогда больше не будет этого кошмара?
Лагерь ожил еще затемно. Тихий говорок, шорох одежды, Люська прыгала, колотила себя руками по бокам - ее знобило от утреннего холода и нетерпения: «Скорее бы, скорее!»
Коля ткнулся лицом в шею Володе, шепнул: «Вовка, повоюй тут за меня! Нинку береги. Она мировецкая девчонка...» Поцеловал Нину в щеку: «Нинка, уцелей. Живи, Нинка!»
В путь! Грачев впереди, за ним - Зоя, Люська и остальные. Костя Крапивин замыкает маленький отряд. Шелест травы, ветка хлестнула по одежде. И все стихло.
Кенигсберг, 2 часа ночи.
Заместитель командира отряда «Адлер» Ганс Легниц вежливо постучал в дверь, никто не отозвался, и он вошел в кабинет Кугеля. На него пахнуло дешевыми духами, вином и кофе. Легниц нащупал выключатель лампы, вспыхнул свет. Командир, раскинув руки, спал как убитый прямо на полу, девчонка, прикрытая его курткой, - на узеньком диванчике. С чувством жгучей зависти Легниц жадно обшарил ее едва прикрытое тело, с каким-то всхлипом втянул в себя воздух и тряхнул Кугеля за плечо. Тот мгновенно поднял голову, уставился на Легница: взгляд трезвый, внимательный, будто и не спал вовсе, а просто лежал с закрытыми глазами.
- Важное сообщение, экселенц.
Командир отряда в ответ страшно зевнул, - и Легниц невольно поежился: ну и пасть! - стянул с девушки-солдата куртку, кивнул ему: продолжай.
- Заработал русский передатчик в двух километрах севернее деревушки Ешервальде.
- В охотничьих угодьях Коха?! Да не дергайся ты!
- Там, где гауляйтер охотится на кабанов. Работал всего три минуты, но наши ребята успели застукать его... Что? С нервами у меня плохо, Вальтер, вот и дергаюсь.
- Три минуты? Это не передача сведений, Ганс, это какой-то сигнал. - Кугель схватил графин и стал пить прямо из горлышка. Легниц, не отрывая глаз, следил, как в раскрытую глотку лилась вода, и опять подумал: «Ну и утроба». Кугель утерся рукавом. - Продолжай, Ганс.
...Пост воздушного наблюдения, расположенный в частях четвертой армии, сообщил, что пять русских «этажерок» примерно в час ночи начали бомбить передний край... Что? Каждую ночь? Но вот какое дело - четыре машины, отбомбившись, повернули назад, а пятая углубилась в нашу территорию. Русские, видно, хотели перехитрить посты наблюдения, думали, что во время бомбежки наши не заметят, как один из самолетов... Что? Так вот, если протянуть прямую между точкой, откуда велась радиопередача, и точкой, где был засечен перелетевший границы Рейха русский «фанер-самолет», то...