- Вот этот дуб. Идем.
Ракета, роняя красные искры, упала в тростник, Володя и Нина сделали короткий бросок, упали, вжались в траву за бугорком. Полыхнула еще одна ракета. Приподнявшись, Володя осмотрелся: теперь надо перебежать во-он к тому кусту, а за ним - болото! Справа, метрах в шестидесяти от них, пылал костер. Солдаты сушили возле огня одежду, подтаскивали хворост, готовили ужин. Дождь прекратился, но усилился ветер, он колыхал тростник, тонкие стебли которого с шуршанием плавно изгибались и распрямлялись. Ветер подхватывал искры из костра, они красными мухами уносились в сторону долины. Второй костер горел слева, на опушке леса... Осталась еще одна пробежка. Повезет-не повезет?
- Бежим, Нина! Пока темно, пока нет ракеты. Давай!
Пробежали, кинулись под куст: повезло, никто их не заметил! Володя поднялся и, раздвигая тростник, вошел в воду. Поежившись, чувствуя, как от вида черной, холодной воды к горлу подступает тошнота, Нина последовала за ним. Да, она все еще идет, переставляет чугунные ноги!
Уже не останавливаясь, когда болото освещалось белым, дергающимся светом, разведчики уходили вглубь долины, ориентируясь на черное, одинокое дерево. Правда, прежде чем они обнаружили скрытую водой тропку, оба несколько раз «искупались», да и потом то и дело погружались в воду то по грудь, то по пояс. Однако, сознание, что, по крайней мере, сегодня они ушли от своих преследователей, что еще какой-то час-полтора - и болото кончится, что наконец-то можно будет раздеться, обсушиться, согреться, помогало им медленно, но брести и брести вперед, веря и не веря, что когда-нибудь настанет конец этому мучительному переходу.
Поддерживая девушку, Володя все больше начинал тревожиться: уж не заблудились ли? Существует ли на самом деле тот островок, о котором говорил Викентий Бубнис? Может быть, повернуть назад и затаиться в каком-нибудь овражке? Сил нет. Нет, не мог, не должен был обмануться Бубнис! Словно в каком-то кошмарном полусне, чуть живые, ребята наконец почувствовала, что вода пошла на убыль. Неужели остров? Из темноты перед ними возникла знакомая фигура. Это был Грачев, обходивший по приказу Пургина островок.
...А в сарае пылал огромный костер. Искры и дым поднимались к высокому потолку, сонная Зоя сидела возле костра, тянула к нему руки, накрытый плащ-палатками, лежал рядом с ней Бубнис, Пургин обшаривал сарай в поисках хоть какой-нибудь посудины, а Федя разделывал прирезанную телку. Увидев Волкова и Нину, Зоя вскрикнула, подбежала к ним, стала помогать подружке стаскивать с себя тяжелую, облепленную тиной и ряской одежду. Ноги у Володи подогнулись, он опустился на колени и привалился боком к стене, дошли все же, нашли своих...
- Чертовы пастухи, все с собой унесли, - сказал Грачев, входя в сарай, - однако вот что я нашел, хлопцы. Сгодится? - И поставил возле костра тридцатилитровую флягу-бидон. - Чистая.
Вскоре, набитый кусками мяса и залитый водой, он был поставлен в самый центр костра на три камня. Чтобы варево побыстрее закипело. Грачев закрыл бидон крышкой. И все стихло в сарае, только сухие плахи, впрок наготовленные пастухами, весело потрескивали в огне, да девушки перешептывались в дальнем углу сарая, Зоя делала Нине перевязку. Жар от костра валил с ног. Вот и они, не дождавшись ужина, улеглись рядышком, заснули. Бурно храпел Федя, затих Викентий Бубнис.
Возле двери сарая дежурил Павел Грачев, тяжелая, будто из свинца, голова клонилась к коленям... Родина... Высокий обрывистый берег реки. Поднимается он от пристани к селу, спешит, а навстречу бежит - рубашонка вздувается парусом - вихрастый, белобрысый мальчугашка. Сын его, Санька, будущий охотник, будущий пограничник... А Танюшка... не придет на пристань встречать его Танюха, не выдержала долгих лет разлуки, вышла замуж за Петьку Кошелева, дружка его. Сама написала. «Прости меня, прости! Вернулся с фронта Петька, весь покалеченный. Глаза нет, рука одна. Уж и не знаю, как получилось, милый мой, прости меня, прости дуру окаянную»... Что ж тут поделаешь? Прощай, не прощай... Ничего. Все уладится.
- Нельзя спать! - громко сказал самому себе Пургин и поднялся с сена. Кажется, и он, сморенный теплом, вздремнул, как к черный, бездонный омут окунулся. Надел уже сухие горячие брюки, майку, свитер. Подпоясался, поправил тяжелую кобуру. Грачев вздрогнул, посмотрел на командира мутными глазами.
- Отдыхай, Паша, а я поброжу вокруг, - сказал Пургин. Потом меня подменишь.
Вышел, постоял, привыкли к темноте. Ветер подразогнал тучи, и кое-где в черном небе засветились лунные прорехи. Со стороны леса изредка погромыхивал пулемет и еще реже вспыхивали ракеты. И там солдаты, побежденные сном, притихли у костров, но утром... Что-то будет утром?
Пургин скрутил «Козью ножку», глубоко, отгоняя цепкий сон, затянулся. Что же будет утром? Как поведет себя командир отряда «Адлер»? Хоть Володя и утверждает, что лесничий, который, по-видимому, лучше всех знает эти места, погиб, вряд ли штандартенфюрер Кугель отступит, прекратит преследование и утром уйдет из леса, не прочесав с отрядом долину и болота!
Во-первых, наверняка найдутся другие проводники, а во-вторых... в четыре утра надо уходить. Там, в лесных массивах на юге, они пропустят «через себя» облаву и опять вернутся сюда. Да, здесь они организуют базовый лагерь, отсюда будут выходить на линию «Дейме», к тому же такая удача: телка! Недели на две мяса хватит. Федя уже засолил его и подвесил и углу сарая к стропилам. Может, не обнаружат фрицы?
Чутко прислушиваясь, Пургин обошел островок, прикинул путь через болота на юг. Луна все чаще выглядывала из-за туч, и ее серебристый свет отражался в темных водах... А знает ли Викентий, как выбраться отсюда? Да и сможет ли он вообще идти?
Когда командир вернулся и сарай, разведчики вес так же крепко спали. Жарко пылал костер, а посреди него возвышалась закопченная фляга. Она буквально шевелилась, готовая вот-вот взорваться от накопившегося внутри пара. М кто это догадался намертво закрыть крышку? Не хотелось будить ребят и надо было срочно что-то делать. Пургин подобрал портянку, выволок тяжеленную, раскаленную посудину из костра. Чертыхаясь, жгло, налило пальцы - потянул запорную рукоятку на себя, и крышка вдруг с лязгом отскочила, кипящее варево ударило в лицо.
- Глаза! Ничего не вижу! - закричал Пургин, прижимая ладони к лицу. - Глаза...
Его крик разбудил всех. Столб пара поднимался из горловины фляги. Майор стоял, широко расставив ноги и наклонившись вперед. Зоя бросилась к нему, стала отрывать ладони от ошпаренного лица. Когда ей это с трудом удалось, она вскрикнула от ужаса. Лицо Пургина было обварено до мышц, багровыми пузырями вздулась кожа, заплыли обваренные веки. Он ослеп!
...В четыре утра штандартенфюрер Кугель поднял отряд на ноги. Увы, лесничий и его сыновья участвовать в операции не могли: папаша Гекке убит, ранены Эрнст и Вилли, тяжелую контузию получил Ганс Легниц. Но путь к острову хорошо известен, и один из жителей соседнего хутора с готовностью взялся провести туда солдат.
Кугель сам возглавил отряд. Страшный: голова обмотана полотенцем, смоченным и уксусе, лицо как мел, глаза в фиолетовых кровоподтеках, ощущая боль и голове от каждого шага, Кугель повел своих бойцов и болото. Время от времени штандартенфюрер прикладывался к фляжке со шнапсом и, взбадривая себя, представлял, как уже захватил большевиков в плен, и русские ползают перед ним на коленях, молят о пощаде, но он не проявит жалости! Не было, кажется, в жизни штандартенфюрера еще такой минуты, когда бы он так ненавидел русских! Столько усилий, и все пока впустую... Он лучше потонет в этом болоте, чем вернется в Кенигсберг с пустыми руками!
«Так. Спокойно, майор! Во-первых, надо взять себя в руки, как следует все обдумать - все «за», все «против» - и принять решение. Во-вторых... но кто же забрал пистолет?..» - Пургин еще раз ощупал кобуру, пошарил рядом: нет оружия! Грачев отобрал, Зоя? Трещат в костре дрова, тонко попискивает ветер в стропилах, дым, густой запах разваренного мяса. Приглушенные, встревоженные голоса, куда-то что-то тащат... стук топора, что они делают? Пургин откинулся на сено, попытался сосредоточиться.
«Итак, майор, нет у тебя никаких «за», все против тебя! Ночь, труднопроходимые болота, враги кругом. И ты - нетранспортабелен. Конечно, можно идти... Но как? Ничего не видя? Быстро идти! Да еще в воде, с глубинами до пояса, а то и выше... Канавы, ямы. А потом, уже на берегу, надо не идти, бежать! Кто тебя понесет, поведет за ручку? Зойка? Паша Грачев? Конечно же, командира не бросают, но можно ли ради своей жизни поставить под удар всю группу? Да что группу - все то, что ей еще предстоит сделать, те задания, какие еще нужно выполнить! Итак, надо вернуть пистолет...»
Пургин почувствовал, как сердце его будто остановилось, а потом забилось гулко и торопливо: так-так-так!.. Очень болело ошпаренное лицо, подбородок, шея. Было такое ощущение, будто оно разбухает, и в обваренные мышцы впиваются тугие бинты. Как же это он так, а? Конечно, пуля может в любую минуту подстеречь и его... Он понимал и внутренне был готов к этому, но предположить подобную ситуацию: ошпариться, да еще так! Вот оно, невезение! И майор опять зашарил вокруг себя, отполз вправо, влево... Болели обожженные руки: правая - в бинтах, как в варежке, на левой пальцы свободны. Вот и хорошо. Теперь главное - получить назад пистолет... Обидно! Хотя, что тут обидного? Не зря они работали и погибали в Восточной Пруссии! Что поделаешь! «Разведчик должен всегда быть готовым к тому, что смерть он примет не дряхлым стариком у камина, а в бою, среди врагов, - говорил отец, сам в прошлом чекист. - Погибнет молодым, еще полным сил и жажды жизни...» Да, это так, отец, это так. И главное сейчас: пистолет. Зоя даст ему свой, она любит его и все поймет.
Постукивал топор, Пургин улавливал вокруг себя движение, шорох, кто-то входил и выходил из сарая. Зоя присела возле командира, огонь костра освещал его белую, замотанную бинтами голову. Пургин окликнул ее, но, словно догадавшись, зачем она ему нужна, девушка тихонько отошла и стала быстро собирать свои вещи, складывать в рюкзак: Грачев решил немедленно покинуть остров, уходить через бол