Из низкого, слоистого тумана, опустившегося к утру на долину, выплыли вершины первых, редких еще деревьев. Шатаясь, цепляясь ногами за траву, разведчики спешили выбраться на сушу. Зоя взяла Пургина за руку, тот слез с плота и пошел следом.
- Ходу, братки! Вот же лес!.. - приказывал, торопил Грачев. - Кеша, а ты что?
- Идите, - Бубнис опустился на кочку. - Догоню.
- А ну: встать! Некогда рассиживаться!
Интуиция опытного разведчика подсказывала Грачеву - опасность рядом, нельзя расслабляться, надо выжать из себя последние силы и уходить, пока их не отсекли от леса, не загнали назад, в болото!.. Ну еще немножко, еще одно усилие... Кончились заросли осоки, из тумана показались кусты и деревья близкого уже леса, но как медленно идут ребята! Отстает Бубнис, хромает Нина, еле бредет Пургин, окликает Грачева:
- Павел, ко мне! Грачев, мой пистолет!
Грачев вернулся, молча сунул в кобуру на ремне майора пистолет, и все остановились, прислушались - грязные, промокшие до нитки, измученные. Воспользовавшись минутой отдыха, Зоя скинула рюкзак, порылась в нем и достала парашютную стропу, на которой сушили белье. Грачев удивленно взглянул на нее, а девушка быстро привязала одни ее конец к ремню Пургина, повернулась к Седому спиной: привязывай второй конец к моему! И тут же обостренный слух разведчиков уловил слева от них какие-то новые звуки - кажется, вода чавкает под чьими-то ногами.
- Немцы, - сказал Грачев, - Седой, уводи девчонок и Пургина в лес, мы прикроем... Ну что встали? Ходу!
Темные фигуры солдат майора Герхардта словно вынырнули из тумана и, пытаясь отрезать разведчиков от леса, рассыпаясь цепью, тяжело затопали по сырой, вязкой земле. Встав на колено, открыл по ним огонь Федя Крохин, за ним Грачев. Бубнис швырнул гранату - она гулко разорвалась, расшвыривая грязь, воду и траву, черный дым шлейфом лег на зыбкую полосу тумана. Прикрывая радисток и Пургина, бегущих к лесу, разведчики и сами медленно отходили. Скорее, девчонки, скорее! Ухватившись за веревку, откидываясь всем телом назад, Пургин тяжело бухал следом за Зоей. Он бежал нелепо, высоко задирая ноги, боясь споткнуться о кочку. Бежал, спиной затылком ожидая каждую секунду: вот сейчас, вот сейчас и пуля догонит его!
- Форвертц, шнель! - резко, властно командовал кто-то в тумане. - Шнель!
Время от времени останавливаясь, стреляя, разведчики оглядывались - далеко ли еще девчонкам до леса? Уходят, мелькают уже среди деревьев! Крики, гулкие выстрелы, топот ног... А где же Бубнис? Грачев остановился: он что, спятил? Прижав автомат к правому боку, Бубнис шел... навстречу немцам.
- Бубнис, на-азад! - закричал Грачев. - Викентий!
- Я - медведь! И они охотятся на меня! - откликнулся тот. - Пусть убивают!
«Я медведь, медведь, - билось в воспаленном мозгу Бубниса. - Ну да, это облава на меня». Он мотнул головой, нажал на курок. Черные фигуры надвигались, обходили его, брали в кольцо. Все тот же властный голос приказывал по-немецки: «Обязательно взять русского живьем!» Кого живьем? Его, Викентия Бубниса?
- Нет, я не медведь! - выкрикнул Бубнис. - Это вы - звери! Огнем и мечом, да? Огнем и...
По ногам будто ломом ударило. Падая, Бубнис выпустил длинную очередь, а когда автомат замолк, выдернул из кобуры пистолет:
- Не возьмете живьем! Не возьмете!
...Стрельба стихла. Шумно дыша, Пургин бежал все медленнее и вдруг зацепился ногой за кочку, упал врастяжку, ударился лицом о землю. Застонал. И Зоя упала. Подбежал Володя, помог подняться, и майор опять побежал, держась руками за натянутую веревку. Полная темнота окружала его, и из этой темноты хлестали ветви кустов, били его по ошпаренным рукам, груди, по забинтованному втугую лицу.
- Родной мой, держись! - послышался голос Зои.
- А немцы?.. Зойка, будут настигать, слышишь? Не дай им захватить меня, слышишь? Скажи когда... хорошо?
- Мы уйдем! Спрячемся в лесу! - с отчаянием выкрикивала Зоя. Она сама от усталости была чуть жива. Просто непонятно, как еще хватает сил бежать, идти, тащить за собой незрячего командира. - Лес! Уже лес! Ну же, еще чуть-чуть!
Земля под ногами стала тверже, остро запахло еловой хвоей. Ослабив веревку, Зоя взяла правее, а Пургин с разбега налетел на дерево. Отшатнувшись, почувствовал, как кровь потекла под прилипшими к лицу бинтами, шатаясь, побрел куда-то в сторону, зацепился ногой за валежину и упал.
- Толя, поднимайся! Быстрее!
- Веревку укороти, я так не могу! А, ч-черт...
Топот чьих-то ног, запыхавшийся голос Волкова:
- Зойка! Грачев приказал... нашли яму, заваленную сушняком, много тут валежника на поляне и... Идемте. Спрячем там Пургина, отвлечем на себя погоню, а потом...
- И я останусь... ногу подвернула!
- Вот сюда!
Втроем они быстро пошли вперед. Зоя потянула Пургина за рукав. Володя помог, и командир спустился в глубокую, с водой на самом дне яму. Зоя нырнула следом. Пургин лег, она затихла рядом. Володя вместе с Крохиным быстро набросали сверху груду ветвей с коричневыми, сырыми листьями и побежали через поляну мимо других таких же куч срубленного мелколесья и кустарника.
И все стихло. Лишь сбивчивое дыхание двоих да падение частых, тяжелых капель: с рассветом небо опять затянулось непроницаемыми тучами, и пошел дождь. Зоя осторожно придвинулась к Пургину.
- Как все глупо, Зойка, - прошептал Пургин. - Отлетались, а?
- Тихо. Ты слышишь? Идут. Прижмись ко мне. Еще полетаем.
- Как только они поволокут ветки с ямы, я... - Пургин не закончил, снял свою ладонь с руки Зои и поднес пистолет к виску. - И ты... тоже. Иначе замучают.
- Ти-ше. Идут.
Подтянув к себе автомат, Зоя чуть приподнялась. Через небольшой просвет в ветвях она увидела троих солдат. В тяжелых, мокрых насквозь, испачканных землей шинелях, они, как большие заводные куклы, механически переставляя ноги, шли через поляну. Затаив дыхание. Зоя следила за каждым их движением. Вот один из солдат показал другому на груду хвороста, поднял винтовку и выстрелил, потом в другую, третью. Клацали затворы, прыгали в траву гильзы.
Немцы неторопливо приближались к яме, в которой притаились разведчики. Девушка уже держала на мушке автомата одного из солдат, носатого, ряболицего парня. Б-баа-ах! - громыхнула винтовка, и пуля, пробив толщу ветвей, сочно шмякнулась в землю где-то за спиной Пургина... Идут. Приближаются! Краем глаза Зоя увидела вдруг на поляне еще нескольких солдат. Эти были в комбинезонах, более подтянуты, а в лицах, кроме усталости, чувствовалась неостывшая горячка погони.
У одного из них на черном лацкане куртки, торчащей из расстегнутого комбинезона, сверкнули две серебряные молнии. «Эсэсовцы, - определила разведчица. - Молодые, крепкие, спортивные... Ишь, топают!»
Один из эсэсовцев о чем-то спросил носатого, показав рукой на груду хвороста, и тот закивал головой, прокричал в ответ, как пролаял: «Йа, йа», затем поднял винтовку и раз за разом выстрелил сначала в одну, потом в другую груду хвороста.
Эсэсовцы ушли, приказав, наверное, солдатам внимательно осмотреть груды сушняка: те вновь дружно закивали: «Йа, йа!» - и один из них, доставая на ходу обойму, направился к яме, где замерли разведчики. «Как только тронет ветки - стреляю... - подумала Зоя, до боли в кистях сжимая автомат. - И все...» Солдат остановился, двое других подошли к нему. Медленно, гулко стучало сердце: тук-тук-тук... как маятник часов, которые должны вот-вот остановиться. «Неужели все? Вот сейчас и конец?..»
- Дерьмо собачье, - сказал одни из солдат. - Ботиночки, комбинезончики, подштанники с нашивкой «Только для войск СС». Пускай сами разгребают! Верно, Гуго?
- Какая холодина, давай-ка закурим, Фриц. Доставай сигареты. Я тебе давал утром, а ты гони мне сейчас... Все внутри заледенело.
- Ишь ты: «Все разгрести!» - ворчал солдат. - С-скоты.
Хрустнула ветка. Стихают шаги, ушли.
...Пургин сунул пистолет в кобуру, Зоя выпустила из рук автомат и ткнулась лицом ему в грудь. Командир обнял ее, прижал к себе. Он сжимал ее все сильнее и сильнее, веря и еще не веря, что опять - в который уже раз за эту войну!.. - смерть опять прошла в двух-трех шагах от него, от Зои. А что же дальше? Ведь он-то ничего не видит? Ничего! Сколько же ему еще ходить за Зоей на веревке, быть обузой для группы?.. И он снова нашарил ладонью рукоятку пистолета...
А в это время на одной из просек леса, носящего название Дитрихсвальде, шло бурное объяснение между майором Герхардтом и штандартенфюрером Кугелем. Майор только что получил радиосообщение, в котором ему приказывалось прекратить участие в операции и срочно привести отряд в Тапиау. Машины уже высланы. Повеселевшие солдаты плотной толпой стояли позади майора, отделение эсэсовцев - рядом с штандартенфюрером.
- Властью, мне данной гауляйтером, я отменяю приказ начальника войскового округа! - кричал Кугель. - Майор, прикажите солдатам продолжать прочесывать лес! Иначе я вас...
- Приказывайте своим подчиненным, а не мне! - возражал майор. Он не забыл позора у штабелей дров и теперь, имея приказ самого командующего войсковым округом, своего непосредственного командира, торжествовал. Плевать он хотел на этого штандартенфюрера с железными челюстями. - Командиры взводов, ко мне! Автоматчики, ко мне! Солдаты! Мы выполнили свой долг, а теперь...
- А теперь я вас расстреляю! - Кугель поднял «парабеллум». - Расстреляю, как последнюю сволочь!
- Но, но, штандартенфюрер! Еще одно слово - и я нас арестую за неуважение к германской армии. Прочь с дороги!
Солдат было значительно больше, чем эсэсовцев. Серой, возбужденно гудящей толпой, выставив стволы автоматов и винтовок, они надвигались на штандартенфюрера и его бойцов. Ради возвращения в Тапиау, в свои, хоть и не очень уютные, но теплые казармы, к своему, хоть и не ресторанному, но сытному обеду, они готовы были уничтожить этих зазнаек в ботиночках и комбинезончиках! Потеряв дар речи от бешенства, штандартенфюрер отступил.