В полдень Грачев и остальные разведчики вернулись за своими товарищами. Володя окликнул Зою, но никто не отозвался. Да что же с ними, неужели? Он начал торопливо разгребать хворост, Федя и Пина помогали. Зоя лежала на боку, уткнув лицо в грудь Пургина, тот был неподвижен, руки на плечах Зои, в правой зажат пистолет. Убиты?! Как же так... Володя спрыгнул в яму, тряхнул Пургина за плечо, тот пружинно распрямился и вскинул пистолет:
- Свои! - отпрянул Володя, засмеялся: - Э, да вы неплохо тут вздремнули!
Через полчаса маленький, уменьшившийся еще на одного бойца, отряд двинулся в путь. Решили лесами обойти долину с юга и, если войска сняты с облавы, вернуться на остров тропинкой, указанной Бубнисом. Вечная ему память, и вечная ему благодарность.
Под вечер отряд Кугеля добрался до Кенигсберга. Еле переставляя ноги, штандартенфюрер медленно поднимался по мраморной лестнице Полицай-президиума. Вид его был страшен. Грязный, заросший бурой щетиной, с засохшей кровью на лице и забинтованной головой, на которой нелепо торчал шлем, Кугель толкнул тяжелую дверь. При виде его со стульев и кресел повскакивали младшие офицеры штаба отряда, радисты и телефонисты. Кугель с раздражением глядел на них: он там кровь проливает, а эти, - бездельники! - ишь морды нажрали в светлых, теплых комнатах! Его чуть не пристрелили в лесу, а эти накрашенные девчонки пеленгаторного поста чем тут занимались? Юбочки укорачивали-круглые коленки так и лезут в глаза!.. Вытянулись все, застыли, пытаясь изобразить на лицах усталость от работы, волнение за свои труд, беспокойство за своего командира. Ха-ха! Так он и поверил!
Тяжко ступая, Кугель вошел в кабинет, достал из бара бутылку и стакан, рухнул в заскрипевшее кресло. Выпил шнапса, нажал кнопку, и в кабинет торопливо вошел его второй заместитель - худощавый и рыжеватый, с серыми, слегка навыкате глазами оберштурмфюрер Раух. Кугель поднял на него взгляд: ну что? И Раух, положив перед ним бумагу, деловито сообщил:
- Засечена работа девяти русских радиопередатчиков. Под Тильзитом, Лабиау...
- Что?! - выдавил из себя Кугель и начал подниматься. - Девять?! Отвечайте!
- ...Рагнитом, в районе долины Фришинг в десяти километрах восточнее хутора Акерау...
- Что-о? Откуда девять?! Было шесть! Отвечайте!
- ...на побережье залива Фришес-Хафф в пяти километрах от... - пятясь к двери, докладывал Раух. - ...в пяти километрах...
- Вон! - Кугель схватил настольную лампу и швырнул ее в своего заместителя. Промазал! Лампа со звоном врезалась в дверь. Раух выскочил из кабинета.
- Бездельники! Штабные коты! Всех бы вас на фронт, под русские пули! - кричал штандартенфюрер и, не в силах успокоиться, метался по кабинету. - Ну, погодите! Вы у меня зашевелитесь, вы...
Дверь опять открылась. Как?! Раух посмел войти без вызова?.. Кугель резко обернулся. Томно улыбаясь, протягивая руки, к нему шла девушка-солдат Лиззи. Кугель сгреб ее, прижал к своему пахнущему тиной мундиру и глухо всхлипнул. Жутким был этот плач, больше похожий на стенания голодной гиены, у которой из-под самой морды ушла добыча.
...В этот холодный осенний день командующий Третьим Белорусским фронтом генерал армии И. Д. Черняховский, прибыв в пятую армию, знакомился с разведданными об укреплениях противника, выслушивал доклады о том, какие действия тот предпринимает в последнее время. Вместе с генерал-полковником Н. И. Крыловым он побывал на передовой, встречался с командирами дивизий и полков, беседовал с разведчиками, осматривал в бинокль укрепления врага. Его интересовало все: границы и расположение минных полей, траншей, огневых точек, наблюдательных пунктов, ближайшие тылы врага.
...А Кох ездил в Вольфшанце, где встречался с Гудерианом и Герингом. Кох просил о помощи, о дополнительных дивизиях, танках, самолетах. Он получил новые соединения и заверение Геринга, что в ближайшие дни большая группа бомбардировщиков будет направлена в Восточную Пруссию. «От своего сердца рву, от своего тела, говорил Геринг, имея в виду под словом «тело» всю Германию, в которой уже ощущалась серьезная нехватка самолетов, и бил себя пухлой ладонью в необъятное брюхо, увешанное орденами. - Цените это, гауляйтер. Берегите каждый самолет!»
Не сидел без дела и генерал СС и полиции Отто Неллвиг: составлял отчет для имперского комиссара и гауляйтера Эриха Коха об итогах операции «Охота». Перелистывал рапорты, донесения, сообщения и все больше хмурился: скудными были итоги. Ни одна группа русских полностью не ликвидирована! Шестеро убитых разведчиков, вот и все. Мало того, что операция не принесла успеха, - в провинции появились новые группы... И сорок шесть убитых в боях с русскими солдат и офицеров жандармерии, ландвера, боевых гарнизонных групп, эсэсовцев из отряда Кугеля. Отто Неллвиг отшвырнул бумаги: позор! И как докладывать об этом Коху? Конечно, в отчете можно кое-что добавить, ведь во время прочесывания лесов уничтожено более пятидесяти бежавших из лагерей русских и польских военнопленных. Услужливый и догадливый заместитель Кугеля Раух уже назвал их «группами»: «Натиск», «Прорыв», «Месть»... И все же - позор, позор. Неллвиг встал, заходил по кабинету: борьба с русскими разведчиками проиграна. Конечно, Кугель кого-то еще сумеет уничтожить, но вряд ли можно устроить еще раз такую тотальную облаву, какой была операция «Охота»...
Вернулся за стол, вновь пододвинул бумаги. Так, что еще? Рапорт Кугеля на манора Герхардта с требованием предать последнего военно-полевому суду, докладная командующего первым войсковым округом генерала артиллерии Водринга на оскорбительные действия Кугеля по отношению к кадровым офицерам. Черт бы их всех побрал! Неллвиг поглядел в окно: дождь льет и льет... «А этого генерала-артиллериста пора убирать, - подумал он. - Никакого почтения к силам СС. Такого терпеть нельзя. Герхардта же - на передовые позиции».
...В этот день танковый взвод лейтенанта Рогова уже был на исходных, для предстоящего боя, позициях. Они встретились - Герман и Лена. По бревенчатым накатам землянки, где собрались танкисты, стучал дождь, а в землянке было тепло, накурено, шумно. Молодые раскрасневшиеся лица, кружки на столах, толстенные куски хлеба с колбасой. Громобоев сидел в углу, дымил ядовитой цигаркой, танкисты пробовали этой «самокруты», как уважительно отзывался о своем дымящемся сооружении Громобоев, кашляли, утирали слезы, льющиеся из глаз. «Теперь мне не страшно даже гореть в танке, - сказал Рогов Лене. - Знаю: ты рядом! Спасешь». Та зажала ему рот ладонью: «Что ты говоришь?! Ты не сгоришь, вы все будете жить, ребята, вы все!» Увы, не всем было суждено остаться в живых после тех боев, дыхание которых уже витало над рекой Шешупе.
...А в сыром, холодном доме хутора Ешенбрук ветеран первой мировой войны опять порол своего внука Эрвина. Что-то странное происходило с мальчишкой: дерзил, не слушался, называл русских героями! Выпоротый Эрвин убежал в лес. Сел на поваленное дерево. Горел посеченный ремнем зад, пылали от стыда уши. Эрвин встал на колени, прижался лбом к холодному стволу дерева. Послышались осторожные шаги. Грет пробиралась среди кустарников, и Эрвин окликнул ее.
Что же происходило в душе мальчика? Этот русский застрелился, чтобы жили он, Эрвин, и она - Грет!? Как это понять: убить себя ради жизни других людей, да еще их, немцев. Не понять, никак не понять этого! «Они совсем не такие, как о них пишут в газетах и говорят по радио, совсем не такие, размышлял Эрвин. Весь его привычный мир рушился. - Но почему они такие, почему?»
...В этот день, как и во все предыдущие, шла напряженная работа штабов советских и немецких полков, дивизий, армий, фронтов, укрепленных линий и центров обороны. Мчали к фронту составы с боеприпасами, танками, орудиями, скрытно подтягивались воинские соединения. В спецотделы штабов поступали запечатанные сургучом пакеты с орденами и медалями для тех, кто в ближайшее время проявит себя героем в боях с врагом. В похоронных командах усатые крепыши-«дядьки», все пожилые солдаты, тоже готовились к предстоящему наступлению: строгали доски для гробов и точили заступы. Жизнь и смерть готовились к новой схватке.
«Уже день клонился к вечеру, когда командующий фронтом и командарм вернулись на КП армии. Здесь они сразу же склонились над длинным столом, на котором генерал Н. Я. Приходько развернул карту оперативной обстановки. И. Д. Черняховский долго всматривался в нее. Потом, не отрывая взгляда от карты, заговорил: - Здесь ничего в лоб не возьмешь. Каждый шаг потребует своего решения - обходного маневра, блокировки и обмана противника... Думаю, вам следует, начиная со второй декады октября, правым флангом армии подключиться к наступлению генерала Людникова. Он наносит удар на Таураге, а вы будете наступать вот здесь. - Карандаш уперся в междуречье Немана и Новы. - Нанесите удар в направлении Вобалишки и Панове с задачей выйти на Шешупе...
В тот же вечер генерал И. Д. Черняховский выступил на совещании руководящего состава армий, корпусов и дивизий... Он обратил серьезное внимание командиров и начальников родов войск и служб на задачи подготовки наступательной операции в трудных условиях укрепленных районов Восточной Пруссии. Командующий фронтом также напомнил, что армии предстоит необычная операция - вторжение на территорию вражеской страны. Это означало, что противник будет сопротивляться яростнее, чем когда-либо, и потому следовало быть готовыми к этому, а также к отражению мощных контратак...».
Н. И. Крылов, Н. И. Алексеев. И. Г. Драган.
«Навстречу Победе».
...3-му Белорусскому фронту ставилась задача во взаимодействии с 1-м Прибалтийским фронтом разгромить тильзитско-инстербургскую группировку (3-я танковая и 4-я полевая армии) и овладеть районом Кенигсберга. Глубина операции достигала 150 километров, ближайшей задачей фронта являлся прорыв обороны противника... Во исполнение поставленной задачи командующий 3-м Белорусским фронтом генерал армии И. Д. Черняховский решил силами 5-й и 11-й гвардейской армий прорвать оборону на 19-километровом участке, нанося удар на Гумбиннен-Инстербург, и на 8-10-й день овладеть рубежами Инстербург-Даркемен-Голдап, в дальнейшем наступать на Кенигсберг».