...Знал бы Ян и его отец Бронислав, что старый по годам, но еще крепкий, как хорошо просмоленный брус, ненавистный хозяин соседнего хутора Фриц Розенберг уже несколько недель ведет наблюдение за их домом по поручению шефа гестапо Хайлигенбайля - Кернера. Звериное чутье гестаповца подсказывало, что одиноко стоящий на берегу залива дом поляка наверняка привлекает внимание врагов Рейха. И он не ошибся. Время от времени Поморье навещали бойцы Армии Людовой из группы «Руху опору», пробирающиеся с боевым заданием в Кенигсберг.
Осторожен был старый Конопка, умело прятал гостей, но и Фриц Розенберг был чертовски упорен и дисциплинирован: приказ есть приказ!.. Как только темнело, подкрадывался к Поморью и, таясь в чащобе старых, продутых ветрами сырых ветел, наблюдал за домом соседа. Вот и сейчас он мок под дождем, и казалось ему, - а может, и не казалось?.. - что мелькнули там, возле дома, чьи-то тени. Надо бы убедиться, что глаза не подвели, надо понаблюдать еще две-три ночи и уж тогда докладывать Кернеру...
Бронислав Конопка попыхивал трубкой, кивал Зоське: «Положи еще картошки, принеси еще одну рыбину», - а сам тревожно размышлял: как же укрыть столько людей? Дело в том, что на огороде, в схороне, умело построенном им, спали в этот момент трое парней из «Руху опору». Они тоже совершили большой переход из Алленштайна и уйдут из Поморья только под утро... Что ж, дай бог, пронесет беду, благополучно переночуют русские сегодня в доме.
И вот все стихло. Скрипнула дверь - Ян ушел в охранение. Холодный сквознячок прокатился по дому. Тикали ходики, распевал свою песню неутомимый сверчок, бурно храпел в дальней комнатушке Федя Крохин, шептались о чем-то Зоя и Нина в соседней, Грачев и Пургин устроились на полу большой комнаты, а Володя - в узкой, на одну койку, «темненькой», как ее называл Ян. В этой комнатушке он спал в детстве.
...Такая радость - Пургин опять все видит!., этот гостеприимный польский лом. Зоська... ее отец... баня! Володя лежал на спине, испытывая давно забытое наслаждение от чистого своего, ставшего таким легким, тела, от тепла, сытости и ожидания еще чего-то необычно важного, чего никогда не бывало в его жизни, что должно вот-вот произойти в эту ночь. Послышались легкие торопливые шаги. В проеме двери мелькнула тонкая фигурка в длинной белой рубашке, Володя отодвинулся к стенке, и Нина легла рядом. Теплая, трепещущая, она пугливо затихла на краю постели, прошептала: «Не трогай меня, не трогай, я просто так, я сейчас уйду...», но знала, что любит именно его, Володю, и что уже никуда не уйдет, что вечная жажда жизни и любви, завладевшая всем ее существом, заглушила стыдливость и уготовила им, ей и Вовке, эту коротенькую, первую и, - кто знает? - может, последнюю в их жизни, ночь...
...В своем кабинете Хайлигенбайльского ЗИПО - отдела, объединяющего тайную, государственную и криминальную полицию - засиделся в эту ночь его новый начальник Рудольф Кернер. Главной особенностью характера этого сотрудника гестапо была невероятная въедливость, с которой он вникал в каждое поручение, в каждую работу, хотя она и могла быть временной, как эта его своеобразная ссылка в небольшой городишко на побережье Фришес-Хаффа. «Побудешь там с годик, наведешь порядок, - сказал ему Герд Канарис, шеф гестапо Восточной Пруссии. - Потом вернешься в Кенигсберг. К тому же дело весьма серьезное. Да?» «Да, господин Канарис». Предполагающаяся перегонка двухсот самолетов на Хайлигенбайльский аэродром - дело, действительно, очень серьезное. Самолеты шестого воздушного флота, охранявшие небо Восточной Пруссии, гибли каждый день! Вот почему Кернер сутками пропадал на работе, изучая личные дела пилотов боевых машин, технического и обслуживающего состава, зенитчиков, прожектористов, шоферов, всех, кто имел хоть какое-то отношение к аэродрому.
Отдельно высилась груда папок с личными делами подозрительных лиц, живущих в Хайлнгенбайле и его окрестностях, а к таковым Кернер относил прежде всего поляков и литовцев. Шелестели бумаги. Чтобы не заснуть за столом, Кернер то и дело прихлебывал из чашки черный кофе, делал пометки в тетради. Наверно, никто никогда не подсчитает, сколько человеческих жизней было уничтожено благодаря вот таким работящим чиновникам, каким был в течение последних десяти лет и Кернер.
«Товарищи красноармейцы, сержанты, офицеры и генералы! Войска нашего фронта, выполняя приказ Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина, сегодня переходят с решительное наступление на врага. Мы идем в Восточную Пруссию. Настал час, когда величайшая историческая битва советского народа, его Красной Армии за свободу и независимость своей отчизны переносится на территорию гитлеровской Германии, в логово фашистского зверя! На долю воинов 3-го Белорусского фронта выпала великая честь первыми вступить на землю Германии, чтобы со всей Красной Армией добить раненого фашистского зверя и утвердить вековую славу русского оружия... Помни, воин! Там, в Германии, прячется враг, который убил твоего ребенка, опозорил жену, сестру, расстрелял мать, отца, сжег родной твой очаг. Иди вперед с чувством неугасимой ненависти к врагу. Твоя святая обязанность - во имя справедливости, во имя светлой памяти погибших от рук фашистских палачей - прийти в звериное логово и покарать фашистских преступников. Кровь павших в бою товарищей, муки умерших в душегубках, стоны заживо погребенных, неутешные слезы матерей зовут вас!.. Вперед, советские богатыри!.. Родина-мать благословляет вас на новые ратные подвиги!.. Да здравствует победа!
Военный совет и Политуправление 3-го Белорусского фронта.Октябрь 1944 года».
«Во второй половине дня 16 октября на командный пункт армии прибыл Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Он заслушал доклады только что вернувшихся из частей командующих родами войск, начальников оперативного отдела, разведки... уточнил некоторые вопросы. «Завтра начинаются активные наступательные действия наших войск по уничтожению немецко-фашистской группировки, прижатой к морю на Курляндском полуострове. - - сказал нам Александр Михайлович перед отъездом... - Вы же завтра начинаете борьбу за Восточную Пруссию. Тяжелую и трудную борьбу... Я надеюсь на гвардейцев и желаю успехов в предстоящей операции». Я заверил маршала, что 11-я гвардейская с честью выполнит поставленные перед ней задачи.
Из воспоминаний командующего 11-й гвардейской армией генерал-полковника К. Н. Галицкого.
«Наступление началось 16 октября боем передовых батальонов, продолжавшимся с 3 до б часов утра... Вой передовых батальонов позволил установить, что противник по-прежнему держал довольно значительную часть сил на позициях полевой обороны, не отводил их в свой укрепленный район... что его артиллерийские и минометные батареи находятся на тех же, ранее выявленных нами позициях. Все это облегчило задачу нашей артиллерии, заранее хорошо пристрелявшейся... Вскоре после этого в 9 часов 30 минут началось артиллерийское наступление. Первыми прогрохотали наши «катюши». Затем на позиции гитлеровцев обрушился ураганный огонь артиллерии. Почти два часа били ранее пристрелянные по целям орудия всех калибров, вплоть до 203-миллиметровых гаубиц большой мощности. Впервые массированно была использована для наземной стрельбы малокалиберная зенитная артиллерия... Пошла а атаку наша пехота. Это было в 11 часов 30 минут. Полки наступали дружно. Гитлеровцы в первой траншее оказали слабое сопротивление, так как после удара пашей артиллерии их там осталось немного... Воодушевленные этим успехом, танкисты с десантами на броне... ринулись штурмовать вторую траншею. Здесь все было по-иному. Головные танки наскочили на мины и понесли чувствительные потери...»
Н. И. Крылов. Н. И. Алексеев. И. Г. Драган.
«Навстречу Победе».
«В дни наступления по земле Восточной Пруссии в нашей армии часто бывал военный корреспондент «Правды» журналист и писатель гвардии подполковник Василий Величко. Увидев серое прусское небо, низко нависшее над землей, и седую мглу густого тумана, которая медленно ползла по линиям дотов и траншей, увидев прусскую землю, одетую в железо, бетон и камень, он сказал коротко, выразительно, словами солдата: «Замурована вся наглухо...» Генерал армии Черняховский вызвал меня из района Юрбаркаса на свой командный пункт. Выразив благодарность за успешно проведенную Таурагскую операцию, тут же определил задачу 39-й армии. Из второго эшелона фронта ее введут в бой на второй день наступления...»
Из воспоминаний командующего 39-й армиейгенерал-полковника И. И. Людникова.
...«Я не страдаю недооценкой германского солдата, он был выдающимся воином, его можно было без всяких опасений бросать в наступление против противника, превосходящего в пять раз. При правильном управлении он, благодаря своим блестящим качествам, сводил на нет такое численное превосходство и побеждал! Восточная Пруссия! Для нас, жителей Пруссии, речь шла о близкой Родине, с таким напряжением созданной в боях и сражениях...»
Г. Гудериан. «Воспоминания солдата».
«Солдаты! Ни шагу назад! Тот, кто отступит, тот будет мертв!»
Из приказа командующего группы армий «Центр» Рейнгардта.
«Центру Буря. Командование группой вновь принял Пургин. Начали активное освещение аэродрома Хайлигенбайль. Две пересекающиеся углом тридцать пять градусов взлетно-посадочные полосы, под которыми уложены магистрали водяного отопления, большое количество приземленных, замаскированных с воздуха травяным покровом и кустарниками ангаров, закрывающихся металлическими зелеными дверями. Капитально оборудованные лесу северной окраине жилые помещения пилотов, механиков. Офицерский клуб, казино».
«Центр - Буре. День и час прилета. День и час».
- Шурик, бронебойный! Быстрее. - Рев мотора, вой вентиляторов. шум и попискивание в наушниках, чьи-то голоса, выкрики, русская и немецкая речь, взрывы, выстрелы, душная вонь от сгоревшего пороха... Вот снаряд ударил в пятнистый борт немецкого бронетранспортера, и машина окуталась дымным облаком. Удар! Хватающий за душу скрежет. Танк подмял под себя бронетранспортер, прошелся по нему. Валька прибавил газу, и машина рванулась вперед, мимо горящих домов, разрушенных пристроек, разбитых и опрокинутых грузовиков. Бортом зацепила осевший на правую сторо