Пока Василий Елизарьевич все это мне рассказывал, мы успели выйти на паперть. Церковь стоит у нас на горе, и с паперти вся Кома видна как на ладошке. День был хороший, солнечный. Справа, над Енисеем, высились сопка и гора Турецкая. Все село лежало внизу, в глубокой лощине. Вдали в голубой дымке маячил Тон. Солнце все заливало светом и теплом. После церковной прохлады и полутьмы приятно было постоять на высокой паперти, ощутить влажное дыхание ветерка с Енисея, взглянуть на табуны лошадей на Турецкой.
— Господи! Как хорошо. День-то какой! — произнес Василий Елизарьевич и вдруг неожиданно затянул:
Милосердия двери отверзи нам,
Благословенная богородица…
Потом так же неожиданно остановился и спросил:
— Ты чего не подхватываешь? Такой удивительный напев: «Надеющиеся на тя да не погибнут…» Пой давай! Видишь, благодать какая! Ты ведь пел у меня на клиросе, когда учился. И голос был у тебя хороший. И вел себя отлично. Хороший мальчик был. Приходи петь в хор сейчас…
— Смеяться будут…
— Кто смеяться будет?
— В волости будут смеяться. Начнут дразнить монахом, поповичем.
— А ты не обращай внимания. Им-то какое дело?.. Подумай и, если решишься — приходи на спевку. Ну, пойдем писать начальству эту справку. И чего взбрело в голову исправнику требовать от нас такие сведения. Обратился бы в консисторию. Там ему в два счета все бы отрапортовали.
В сторожке Василий Елизарьевич велел трапезникам освободить для нас стол в переднем углу и расположился за ним со всем своим архивом.
— А первым священником был в Коме отец Григорий Чистяков. Он только что окончил тогда Калужскую духовную семинарию и был рукоположен пастырем в нашу Покровскую церковь. А первым дьяконом был его отец. Так и приехали сюда всей семьей. Видишь, как раньше-то было. Старались не разлучать семьи. Назначают сына в новую церковь и отца туда же посылают. В один приход. Не то что теперь. Однако надо писать эту справку. Ты меня, пожалуйста, не отвлекай своими разговорами.
— Я вас не отвлекаю, Василий Елизарьевич.
— Как это не отвлекаешь, если я не пишу, а говорю все время с тобой. Значит, отвлекаешь. А это я специально для тебя прихватил…
Тут Василий Елизарьевич сунул мне объемистую старинную книгу, пронумерованную, прошнурованную и припечатанную сургучной печатью. Это оказалась какие-то ИСПОВЕДНЫЕ ВЕДОМОСТИ, которые велись причтом со дня открытия комской церкви, — «ОБРЕТАЮЩИМСЯ В ПРИХОДЕ ЛЮДЯМ, СО ИЗЪЯВЛЕНИЕМ ПРОТИВ КОЕГОЖДЫ ИМЕНИ О БЫТИИ ИХ В СВЯТУЮ ЧЕТЫРЕХДЕСЯТНИЦУ У ИСПОВЕДИ И СВЯТЫХ ТАЙН ПРИЧАСТИЯ, И КТО ИСПОВЕДОВАЛСЯ ТОКМО, А НЕ ПРИЧАСТИЛСЯ, И КТО НЕ ИСПОВЕДАЛСЯ».
И вот когда первый комский священник приступил к составлению этих исповедных ведомостей по своему приходу, то выяснилось, что многие из его прихожан помногу лет не были у исповеди и у святого причастия. Он обратился к окружному земскому начальству (тогда вместо уездов были округа, а вместо уездного полицейского управления был окружной земский суд) с просьбой о том, чтобы оно побудило его прихожан выполнить свой христианский долг, то есть исповедаться в ближайший пост и приобщиться к таинству святого причастия. При этом причт представил начальству выписку из исповедных росписей о не бывших у исповеди и святого причастия в течение нескольких лет. И тут оказалось, что хотя комская церковь была построена в свое время на деньги прихожан, однако сами прихожане не отличались особым рвением к святой вере. Всего в то время в приходе, включая Кому, Кульчек, Безкиш и Черную Кому, вместе с детьми было тысяча триста шестьдесят душ обоего пола. Из них не было у причастия пятьсот девятнадцать человек, не считая малых детей. Многие не были у причастия по пятнадцать лет.
Я сразу, конечно, уткнулся в этот старинный список и нашел в нем своего дедушку Трофима, которому было в то время только двенадцать лет, и прадедушку Константина, которому было тогда шестьдесят четыре года. Оказывается, дедушко Трофим не был у исповеди и причастия целых девять лет, а прадедушко Константин только три года. И по матери я нашел в этих исповедных ведомостях своих предков. Оказывается, дед мой, Тимофей Иванович Тахтин, из ясашных. Ему в ту пору было сорок лет, и он уже два года не был у причастия, а его жена — моя бабушка Дарья Семеновна не постилась и не причащалась пять лет.
Получив от комского причта эти исповедные ведомости, окружной земский суд обратился к Новоселовскому волостному правлению с грозным приказанием:
«В силу Именного указа, состоявшегося 18 января 1801 года, предписываю Волостному Правлению понудить поименованных в исповедных ведомостях лиц исполнить христианскую обязанность в нынешнем же Спасовом посту и о последующем с возвращением регистра с сделанными против каждого в бытности или нет отметками донести. Июль, 28 день, 1857 год. Заседатель первого участка Харченко».
Новоселовское волостное правление поручило немедленно провести эту операцию кандидату при волостном голове Колегову и уже 28 августа донесло земскому заседателю Харченко, что принятыми мерами понуждения удалось в спасов пост привести к исполнению христианской заповеди и святого причастия только 173 человека из 519. На это земской заседатель строго-настрого приказал Новоселовскому волостному правлению порученную ему задачу принуждения прихожан комской Покровской церкви к принятию исповеди и святого причастия непременно и полностью провести в будущий великий пост.
Как это дело прошло дальше, по имеющимся в деле материалам не видно. Вероятнее всего операция принуждения к исповеди и святому причастию проведена была полностью.
Пока я разбирался с исповедными ведомостями, Василий Елизарьевич написал требуемую справку.
— Вот и готово, — сказал он удовлетворенно. — Я написал им все, что рассказывал тебе. Там они еще спрашивают, кто наблюдал в искусственном отношении за постройкой церкви и имел ли он по этой части надлежащее свидетельство. Откуда мне это знать? В архиве об этом ничего нет. Знаешь, что я им напишу: «Из контракта с Рудаковым не видно, кто будет наблюдать в искусственном отношении за постройкой церкви и имел ли сам Рудаков надлежащее свидетельство по этой части». Вот так-то… Познакомился ты с исповедными ведомостями?
— Познакомился…
— Интересно?
— Очень интересно. Я там нашел своего прадедушку и дедушку по отцу и дедушку и бабушку по матери…
— Они что же, не исповедовались и не причащались, раз попали в эти ведомости?
— Не исповедовались и не причащались…
— И долго?
— Дедушка девять лет, а бабушка пять лет…
— Ай, как нехорошо, — сокрушенно покачал головой Василий Елизарьевич.
— Это ведь давно было, Василий Елизарьевич. Еще в 1857 году…
— Все равно нехорошо…
— А потом, начальство ведь все равно заставило их говеть и причащаться.
— Конечно, конечно. Начальство тогда знало порядок. Заботилось вместе с церковью о душах своих подчиненных. И вера крепче была, и люди лучше соблюдали религию, не то что теперь. Бога не признают, в церковь не ходят. Хоть палкой загоняй. У исповеди и причастия одни старики да старухи, да и то не все Хорошо, что отец Петр придумал сейчас венчать только тех женихов и невест, которые были у исповеди и причастия. Так что теперь хочешь не хочешь, а приходится поститься. Иначе не женишься и замуж не выйдешь.
Тут Василий Елизарьевич собрал и тщательно сложил весь архивный материал, принесенный нами из церкви.
— Теперь давай отнесем все это обратно. Эй, кто там? Церковь-то открыта?
— Церква-то? Церква-то открыта, — сказал откуда-то появившийся трапезник. — Поначалу я хотел ее запереть. Не зашел бы кто, думаю, а потом решил — кто пойдет?.. Все на пашне. Но все же на всякий случай посидел на паперти. Так что открыта она, церква-то.
Тут мы забрали весь наш архив и понесли его в церковь. И пока мы шли, пока находились в алтаре и возвращались обратно, Василий Елизарьевич ругал нынешние порядки и хвалил прежние времена:
— Теперь ведь как у нас делается? Надо мужику паспорт, он идет на сельскую к писарю или к старосте. Так и так, мол, собираюсь на заработки. На подать надо заработать. Дайте справку в волость на паспорт. Писарь смотрит в податную книгу. Если за человеком нет большой недоимки — сразу пишет ему эту справку, что он поведения хорошего, под судом и следствием не состоит, недоимок за ним не имеется, и просит волостное правление выдать ему паспорт на один год. И все. Тот приезжает к вам в волость и получает паспорт. А раньше, брат, шалишь! Пришел к старосте за этой справкой, а он прежде всего спрашивает: «У исповеди, у святого причастия был?» А потом уж глядит в свою податную книгу. А не говел в пост, не был на исповеди и у причастия — и поведение хорошее не запишут, и справки не дадут. Вот какие порядки были.
Или, скажем, какое дело у начальства. Урядник или сам становой на допросе прежде всего спрашивает — какой нации, какого вероисповедания, не привержен ли к какой ереси, и непременно задает вопрос — был ли на исповеди и когда именно сподобился святого причастия. И все это пишет в свой протокол. Ну, мужики знали это, конечно. И бога почитали, и начальства боялись. И церковному причту легче было работать и легче жить. Полный доход имели. У нас в приходе несколько тысяч человек — и все несли понемногу. То за поминки, то за крестины, то молебны заказывали.
Тут Василий Елизарьевич стал плакаться, как трудно в наше время стало жить священнослужителям, что мужики смотрят на них как на попрошаек и если и дают какую малость, то всегда в оскорбительной форме…
Я пришел и вручил Ивану Иннокентиевичу справку Василия Елизарьевича. Он прочитал ее и остался очень доволен:
— Молодец! Все узнал. Только насчет искусственной части не докумекал. Жаль, жаль. Ну, ничего, сойдет. Там у исправника по этой искусственной части соображают, видимо, не больше нашего. Но как быть с Анашем, с Медведевой, с Сисимом? Там ведь тоже церкви… Ну, в Медведевой и Сисиме церкви плохонькие, деревянные и по искусственной части совсем непримечательные. Но в Анаше церковь каменная, с колоннами и построена, говорят, много раньше нашей комской. Надо все это выяснить. Придется старшину посылать. Позови-ка его ко мне…