– Хау! Хау! – Оба чернокожих пришли в изумление. Это прозвище их племя дало вельможе Тану, когда служило под его началом. – Наш дед, а он у нас общий, ведь мы двоюродные братья, рассказывал нам о Львиной Печени. Он сражался под командой этого человека в холодных горах на востоке. И говорил, что Львиная Печень был отцом всех воинов.
– Львиная Печень был моим товарищем и братом, – сказал им Таита.
– Тогда ты воистину стар, даже старше нашего деда. – Благоговение нубийцев еще более усилилось.
– Давайте-ка присядем в теньке и поговорим.
Таита повел гостей к гигантской смоковнице, росшей посреди двора. Там они расселись на корточках лицом друг к другу, и маг подробно расспросил их. От имени двоюродных братьев говорил старший из них. Его звали Наконто – так на языке шиллуков обозначалось короткое копье, которым наносят колющие удары.
– Меня так прозвали, потому что я сразил в бою многих, – пояснил негр, и это прозвучало не как похвальба, а как констатация факта. – Моего двоюродного брата зовут Нонту, потому что он низкорослый.
– Все познается в сравнении, – усмехнулся Таита. «Коротышка» Нонту был на добрую голову выше Мерена. – Откуда вы пришли, Наконто?
– Из-за болот. – Нубиец мотнул головой на юг.
– Тогда вы хорошо знаете земли на юге?
– Это наш дом. – На миг на лице Наконто отразились печаль и ностальгия.
– Вы отведете меня на свою родину?
– Каждую ночь я мечтаю посетить могилы отца и деда, – промолвил нубиец.
– Их духи зовут тебя, – сказал маг.
– Ты понимаешь, древний. – Наконто посмотрел на него с еще большим уважением. – Когда вы покинете Кебуи, Нонту и я пойдем с вами и укажем дорогу.
Еще две полных луны провел отряд у слияния двух Нилов, прежде чем лошади и люди достаточно окрепли для продолжения похода. В ночь перед дорогой Таите снились рыбы на отмелях. Они были всевозможных расцветок, форм и размеров. «Ты найдешь меня прячущейся среди других рыб, – прозвенел во сне звонкий, детский голосок Фенн. – Я буду ждать тебя». Он пробудился на заре с ощущением счастья и предчувствием радости.
Когда путники зашли попрощаться с наместником, Нара сказал Таите:
– Жаль, что вы уходите, маг. Ваше общество сильно скрашивало мне тоскливые будни в Кебуи. Надеюсь, скоро я буду иметь удовольствие встречать вас, благополучно возвращающихся обратно. Хочу преподнести вам напоследок подарок, который, как мне думается, весьма вам пригодится.
Он взял Таиту за руку и повел на залитый ярким солнечным светом двор, где указал на пять мулов. На каждого были навьючены по два тяжелых мешка со стеклянными бусами.
– Эти безделушки в большой цене среди диких племен во внутренних областях. Мужчины готовы любимую жену продать за пригоршню таких камешков. – Нара улыбнулся. – Впрочем, едва ли вы станете растрачивать хорошие бусины на такой неприглядный товар, как тамошние женщины.
Когда колонна вышла из Кебуи, два шиллука шли впереди, легко соревнуясь в скорости со скачущими рысью лошадьми. Они были неутомимы, час за часом поддерживая тот же темп. В течение первых двух ночей отряд пересекал широкую выжженную солнцем равнину, раскинувшуюся к востоку от пересохшего речного русла.
Рано утром на третий день, когда колонна разбивала лагерь, Мерен привстал в стременах и стал вглядываться в даль. В косых лучах восходящего солнца виднелась низкая зеленая стена, тянувшаяся вдоль всей линии горизонта.
Таита подозвал Наконто. Тот подошел и встал возле головы Дымки.
– То, что ты видишь, древний, – это первые заросли папируса, – пояснил он.
– Но они зеленые, – удивился Таита.
– Болота Великого Суда никогда не пересыхают. Омуты его слишком глубоки и защищены от солнца тростниками.
– Они преградят нам путь?
Наконто пожал плечами:
– До поросшего папирусом берега мы доберемся после следующего ночного перехода. Тогда мы увидим, понизился ли уровень воды настолько, чтобы лошади смогли пройти, или нам придется совершить большой крюк к восточным холмам. – Шиллук покачал головой. – Это сильно удлинит наш путь на юг.
Как и предсказывал Наконто, отряд вышел к папирусам на следующую ночь. Нарубив тростника, воины сделали из сухих стеблей вязанки и построили крытые навесы, чтобы защититься от солнца. Наконто и Нонту исчезли в папирусах и отсутствовали следующие два дня.
– Увидим ли мы их снова? – забеспокоился Мерен. – Или они дали деру в свою деревню, как дикие звери, коими они и являются?
– Они вернутся, – заверил его Таита. – Я хорошо знаю этот народ. Это люди преданные и заслуживающие доверия.
Посреди второй ночи Таиту разбудил окрик часового, в ответ на который из зарослей папируса послышался голос Наконто. Чуть позже два шиллука материализовались из темноты, с которой так идеально сливались.
– Путь через болота открыт, – доложил Наконто.
Поутру проводники повели отряд в заросли тростника. Здесь даже Наконто не мог разыскать дорогу ночью, поэтому идти приходилось днем. Болота являлись чужим, враждебным миром. Даже сидящий на коне всадник оказывался ниже громадных стеблей. Приходилось привставать в стременах, чтобы бросить взгляд на зеленый океан, простирающийся до самого горизонта. Небо над ним покрывали тучи водоплавающих птиц, оглашавших округу шелестом крыльев и заунывными криками. Время от времени мимо пробегал крупный зверь – сам он оставался невидимым, только стебли папируса колыхались. Что это за животные, оставалось только гадать. Шиллуки разглядывали отпечатки, оставленные в грязи, и Таита переводил данные ими описания. «Это было стадо буйволов, больших черных быков». Или: «А это водная коза. Диковинное бурое создание со спиральными рогами, которое живет в воде. У него длинные копыта, благодаря которым оно плавает проворно, как водяная крыса».
Под папирусами грунт по большей части был влажный: иногда просто сырая земля, а иногда вода покрывала лошадиные копыта. Тем не менее жеребенку Вихрю удавалось поспевать за матерью. Среди тростника прятались омуты – некоторые совсем небольшого размера, другие образовывали обширные лагуны. Шиллуки, хотя и неспособные видеть сквозь заросли, безошибочно обходили омуты или проскальзывали между ними. Колонне ни разу не приходилось разворачиваться обратно в поисках другого маршрута. Всякий раз, когда приходило время вставать на ночевку, Наконто ухитрялся найти поляну среди папирусов, где грунт оставался более или менее сухим. Воины готовили пищу, бросая в огонь связки сухих стеблей, и заботились о том, чтобы пламя не перекинулось на окрестные заросли. Лошади и мулы бродили среди луж со стоячей водой и щипали растущую в них траву и кустики.
Каждый вечер Наконто брал копье, заходил в один из прудиков и застывал, как охотящаяся цапля. Стоило большому сому подплыть поближе, как шиллук точным ударом копья нанизывал и вытаскивал из воды трепыхающуюся, бьющую хвостом рыбину. Нонту тем временем надевал себе на голову тростниковую корзину, сплетенную так, чтобы через щели между прутьями проникал взор. Потом спускался с берега и погружался в пруд таким образом, что на поверхности оставалась только замаскированная корзиной голова. Затем предельно терпеливо и осторожно подбирался к стае диких уток. Оказавшись достаточно близко, он хватал ближайшую птицу за ноги и утягивал под воду. Бедняга даже пискнуть не успевала, как ей сворачивали шею. Таким способом нубийцу удавалось добыть пять-шесть уток, прежде чем остальная стая успевала что-то заподозрить и поднималась в воздух, пронзительно крича и хлопая крыльями. Почти каждый вечер отряд лакомился свежей рыбой и зажаренной на костре дикой уткой.
Настоящим бичом для людей и животных стали кровососущие насекомые. Стоило зайти солнцу, как гудящие облака москитов поднимались с поверхности омутов, и воины жались к кострам, защищаясь в их дыму от атаки маленьких агрессоров. К утру у всех были опухшие лица, покрытые красными точками от укусов.
Минуло двенадцать дней пути, прежде чем появился первый больной с симптомами болотной лихорадки. Вскоре его товарищи стали один за другим падать жертвами этой заразы. Они страдали от страшной головной боли, их била дрожь, хотя стояла ужасная жара, а кожа их казалась горячей при прикосновении. Но Мерен не прерывал поход, чтобы дать им поправиться. Каждое утро здоровые воины помогали больным сесть на коня, а потом ехали рядом, чтобы не дать им сползти с седла. Ночью многие бредили в горячке. Поутру у костров находили мертвые тела. На двадцатый день умер командир Тонка. Солдаты положили его в выкопанную в грязи неглубокую могилу и поехали дальше.
Некоторые из заболевших поправлялись, хотя лица у них становились желтыми, а сами люди чувствовали слабость и изнеможение. Немногие, включая Таиту и Мерена, не поддались заразе.
– Чем скорее мы вырвемся из этих проклятых болот и их ядовитых туманов, тем быстрее вы выздоровеете, – подбадривал Мерен трясущихся от лихорадки воинов.
Таите он потихоньку признался:
– Я беспрестанно боюсь, что если шиллуки заболеют или сбегут, то мы окажемся совершенно беспомощными. Нам не найти дорогу из этой жуткой трясины, и мы все сгинем тут.
– Эти болота – их дом, – успокоил его Таита. – Они не подвластны здешней заразе и не бросят нас.
По мере продвижения на юг египтяне видели, как все новые поля папируса открываются перед ними, а затем смыкаются за спиной. Казалось, люди увязли в этих болотах, как мухи в меду, и никогда не смогут выбраться из липкой трясины. Тростник окружил их, взял в плен, душил. Тупая монотонность приглушала ум и угнетала дух.
Потом, на тридцать шестой день марша, в доступном для них поле зрения показались скопища темных точек.
– Это деревья? – спросил Таита у шиллуков.
Наконто запрыгнул на плечи к Нонту и встал во весь рост, без труда удерживая равновесие. Такое положение он занимал, когда требовалось бросить взгляд поверх тростника.
– Нет, древний, – ответил шиллук. – Это хижины луо.
– Кто такие луо?
– Едва ли их можно назвать людьми. Это животные, которые