– Я вижу, что ты из Долгоживущих, – ответил он.
– Как и ты, брат. Но в день, когда ты родился, я была уже старой, а до сих пор остаюсь послушницей Тайн. В последние дни я наслаждалась твоим обществом. Мы часто оказываемся изолированы в нашей рафинированной ученой среде Облачных Садов, поэтому беседы с тобой бодрили меня, как наши настои из трав. Но нам пора возвращаться. Мне нужно подготовиться к завтрашней процедуре.
Они расстались у ворот сада.
Едва перевалило за полдень, и Таита неспешным шагом прогуливался по берегу озера. С одного места открывался особенно чудесный вид на весь кратер. Придя туда, он сел на поваленное дерево и открыл разум. Подобно антилопе, втягивающей воздух, чтобы учуять запах леопарда, он обыскал эфир на предмет следов злого присутствия. И не обнаружил ничего. Казалось, что вокруг царит полное спокойствие, но Таита сознавал, что это впечатление может быть обманчивым: он наверняка находился очень близко от логова колдуньи, ибо все эзотерические признаки и приметы указывали на ее присутствие. Этот уединенный кратер мог служить для нее надежным оплотом. Чрезмерное изобилие чудес, уже обнаруженных им, вполне могло являться результатом ее магии. На это намекала Ханна, когда не более часа тому назад признала, что «дело не только в тепле, солнце и питании».
В своем воображении Таита видел, как Эос сидит, подобно чудовищной паучихе в центре своей паутины, и ждет, когда дернется хоть одна ниточка, чтобы наброситься на добычу. Он понимал, что незримая сеть уже раскинута и для него, что он уже запутался в ней.
До сих пор он прощупывал эфир робко и неспешно. Его подмывало послать призыв Фенн, но маг понимал, что в первую очередь это приглашение дойдет до колдуньи. Нельзя подвергать Фенн такой опасности, и он собирался уже закрыть разум, как мощная волна психической энергии ударила в него, заставив вскрикнуть и сжать виски. Он покачнулся и едва не свалился с бревна.
Неподалеку от того места, где он сидел, разыгрывалась трагедия. Его разуму не под силу было вынести такую боль и такую муку, принять такое безбрежное зло, какие обрушились на него через эфир, почти совершенно ошеломив. Таита барахтался, как тонущий в бурном океане пловец. И думал, что уже пошел ко дну, но волна вдруг отхлынула, оставив темную печаль при мысли, что он стал свидетелем столь ужасного деяния и оказался бессилен ему помешать.
Прошло немало времени, прежде чем маг оправился достаточно, чтобы встать и заковылять по тропе, ведущей к лечебнице. Выйдя на берег, он заметил, как в водах озера снова началось бурление, но на этот раз не сомневался, что причиной служит реальное физическое явление. В глаза ему бросились шипастые спины крокодилов, которые, всплыв на поверхность, били хвостами по воде. Похоже, они терзали какую-то падаль, грызясь между собой за лишний кусок. Таита остановился посмотреть и увидел, как могучий самец выполз из озера. Тряхнув башкой, хищник подкинул в воздух кусок кровавого мяса. Поймав падающий кусок пастью, зверь развернулся и снова нырнул.
Таита смотрел, пока не начало темнеть, а потом, погруженный в глубокую задумчивость, побрел через лужайку.
Стоило ему войти в комнату, как Мерен проснулся. Друг мага выглядел посвежевшим и не замечал мрачного настроения Таиты. Пока они сидели за ужином, он сыпал солеными шуточками насчет операции, намеченной на завтра Ханной, и величал себя «циклопом, которому вставят стеклянный глаз».
На рассвете следующего дня Ханна и Гибба пришли вместе с командой помощников в палату. Осмотрев глазницу Мерена, они объявили пациента готовым к следующему этапу. Гибба приготовил настойку опия, а Ханна разложила тем временем инструменты на подносе и присела на тюфяк рядом с Мереном. Время от времени она приподнимала веки его здорового глаза и проверяла расширение зрачка. Наконец она убедилась, что наркотик подействовал и пациент погрузился в спокойный сон, после чего кивнула Гиббе.
Тот встал и вышел из комнаты, но вскоре вернулся с гипсовым горшочком, держа его бережно, как будто самую священную из реликвий. Выждав, когда четверо помощников крепко ухватят Мерена за лодыжки и запястья, Гибба поставил горшочек Ханне под правую руку. Потом снова зажал голову пациента между колен, раскрыл веки отсутствующего глаза и зафиксировал их серебряным расширителем.
– Спасибо, целитель Гибба, – сказала Ханна и, сев на корточки, начала легонечко и ритмично покачиваться. В такт ее движениям она и Гибба затянули гимн. Таита уловил несколько знакомых слов, похоже однокоренных с глаголами тенмасса, и предположил, что это может оказаться более высокая, усовершенствованная форма этого языка.
Допев, Ханна взяла с подноса скальпель, прокалила его в пламени масляной лампы, затем сделала несколько неглубоких параллельных надрезов в полости глазницы. Процесс напомнил Таите действия штукатура, делающего насечки на стене, чтобы мокрая глина прилипала лучше. Из надрезов потекла кровь, но целительница пролила из флакона несколько капель какой-то жидкости, и кровотечение сразу остановилось. Выступившую кровь Гибба собрал тампоном.
– Этот бальзам не только останавливает кровотечение, но и служит клейкой средой для посева, – пояснила Ханна.
С тем же самым благоговением, какое прежде выказал Гибба, женщина сняла с гипсового горшочка крышку. Вытянув шею, чтобы лучше видеть, Таита разглядел, что в горшке хранится желеобразная желтоватая масса, причем ее было так мало, что она могла поместиться у него на ногте мизинца. Крошечной серебряной ложечкой Ханна зачерпнула ее и с предельной осторожностью поместила на надрезы, сделанные в глазнице Мерена.
– Мы готовы закрывать глаз, целитель Гибба, – вполголоса сказала она.
Гибба извлек расширитель, потом при помощи большого и указательного пальца сомкнул пациенту веки. Ханна взяла тонкую серебряную иглу с ниткой из овечьей кишки и ловкими движениями в три стежка сшила веки. Пока Гибба продолжал удерживать голову Мерена, женщина забинтовала ее тем сложным способом, который используют бальзамировщики в египетских погребальных храмах. Рот и ноздри Мерена остались открытыми. Потом она с видом облегчения снова уселась на корточки.
– Спасибо, целитель Гибба. Твоя помощь, как и всегда, оказалась бесценной.
– Это все? – осведомился Таита. – Операция окончена?
– Если не будет нагноения или каких-нибудь других осложнений, через двенадцать дней я сниму швы, – ответила Ханна. – До тех пор главная наша забота – оберегать глаз от света и вмешательства самого пациента. Ему за это время предстоит испытать немалые неудобства. Он будет ощущать жжение и зуд такой силы, что никакие успокоительные не заглушат их. Но если в бодрствующем состоянии Мерен сможет удерживать себя, то во сне непременно попытается почесать глаз. За ним день и ночь напролет будут наблюдать обученные сиделки, а руки ему придется связать. Его переведут в темную комнату без окон, чтобы свет не усиливал боль и не мешал посеву дать всходы. Это будет трудное время для твоего воспитанника, и ему понадобится твоя помощь, чтобы пережить этот период.
– Почему необходимо закрывать оба глаза, даже если один не поврежден?
– Стоит ему направить здоровый глаз на какой-нибудь предмет, новый сразу синхронно повернется туда же. А нам важно насколько возможно сохранять его в неподвижности.
Вопреки предостережениям Ханны, в первые дни после посева глаза Мерен почти не испытывал страданий. Самыми тяжкими из них стали вынужденная слепота и вытекающая из нее скука. Таита старался развлечь его, вспоминая пережитые за годы совместных странствий приключения, места, которые им довелось повидать, мужчин и женщин, коих они встречали. Друзья обсуждали пагубные последствия пересыхания Нила для их родной страны, тяготы, выпавшие на долю их народа, и меры, которые принимают Нефер-Сети и царица, чтобы преодолеть эти напасти. Они говорили про дом в Галлале и гадали, каким застанут его, вернувшись после своей нынешней одиссеи. Все это они давно обсудили вдоль и поперек, но, слыша голос Таиты, Мерен успокаивался.
На четвертый день пациент проснулся от резкой боли в глазнице. Приступы происходили в такт ударам сердца и обладали такой силой, что он каждый раз стонал и инстинктивно пытался зажать глаз обеими руками. Таита послал служителя за Ханной. Та немедленно пришла и размотала бинт.
– Нагноения нет, – сразу же определила она и заменила старый бинт свежим. – На такой результат мы и надеялись. Посев принялся и дает корни.
– Ты говоришь прямо как садовник, – сказал Таита.
– Так и есть – я садовник по части людей, – ответила целительница.
Следующие три дня Мерен провел без сна. Боль усиливалась, он стонал и метался на матрасе. Принимать пищу он не мог и за день выпивал только несколько чашек воды. Когда сон одолел-таки его, он уснул, улегшись навзничь, с руками, притянутыми к туловищу кожаными ремнями, и храпел, втягивая воздух ртом, выглядевшим как черная дыра среди бинтов. Проспал он всю ночь и следующий день.
А когда проснулся, ощутил зуд.
– Ощущение такое, будто у меня в глазнице жгучие муравьи копошатся, – сказал Мерен.
Он стонал и пытался тереться лицом о грубые каменные стены палаты. Служителю, исполнявшему роль сиделки, пришлось призвать на подмогу двух своих товарищей, потому как Мерен был очень сильным человеком. Однако недостаток пищи и сна сказался на его теле: ребра ясно обрисовывались на грудной клетке, живот ввалился так, что казался прилипшим к хребту.
За годы они с Таитой так сроднились, что Таита переносил его страдания вместе с ним. Единственным временем, когда маг покидал темную палату, были часы, когда Мерен проваливался в короткие и беспокойные промежутки сна. Тогда маг оставлял друга на попечение сиделки и бродил по ботаническим садам.
В этих садах Таита обретал некий особенный душевный покой, тянувший его туда снова и снова. Сады не имели правильной организации, даже напротив, представляли собой лабиринт улочек и тропок, некоторые из которых совсем заросли. За каждым поворотом таились новые чудесные виды и удовольствия. В теплом воздухе разливались, смешиваясь, пьянящие ароматы цветов. Территория, занятая садами, была такой огромной, что во время прогулок ему всего пару раз доводилось столкнуться с садовниками, ухаживающими за этим раем. При его появлении они исчезали, напоминая скорее призраков, чем живых существ. При каждом посещении сада маг открывал новые беседки и тенистые тропинки, которых не встречал прежде, но любая попытка найти их в следующий визит оканчивалась неудачей. Вместо них он находил какие-то иные, не менее прелестные и чарующие. Этот сад был полон восхитительных сюрпризов.