На десятый день после посева Мерену вроде бы стало лучше. Перебинтовав глаз, Ханна выразила удовлетворение состоянием больного.
– Как только боль совсем пройдет, я сниму швы с век, и мы посмотрим, каков прогресс.
Мерен мирно проспал следующую ночь и с аппетитом съел завтрак. Вернулось к нему и чувство юмора. Опустошенным и измотанным чувствовал себя скорее Таита, нежели пациент. Хотя глаза Мерена по-прежнему были закрыты, он чувствовал состояние Таиты, потребность мага отдохнуть и побыть в одиночестве. Таиту частенько удивляли вспышки тонкой интуиции в своем обычно грубоватом и немудреном спутнике. Вот и сейчас его тронуло, когда Мерен сказал:
– Ты слишком долго изображал при мне сиделку, маг. Оставь меня, и, если даже мне придется помочиться на матрас, ничего страшного в этом нет. Ступай и отдохни. Уверен, что вид у тебя очень усталый.
Взяв посох, Таита расправил складки туники под поясом и отправился в наиболее удаленную от лечебницы верхнюю часть садов. Она нравилась ему больше всех прочих. Он не брался определить, почему именно, разве что она являлась наиболее дикой и самой необитаемой частью кратера. Огромные куски, отломившиеся от стены и скатившиеся к ее подножию, походили на разрушенные монументы древним царям и героям. Над ними бушевали, устремляясь вверх и переплетаясь, растительные дебри.
Таита шел по тропе, которую, как ему казалось, хорошо знал, но в том месте, где она сворачивала между двумя большими валунами, он впервые заметил другую хорошо утоптанную дорожку, идущую прямо к парящим в высоте утесам стены кратера. Маг был уверен, что во время его прежнего визита этой дорожки тут не было, но он уже привык к удивительным свойствам сада и без колебаний двинулся по ней.
Вскоре откуда-то справа послышалось журчание потока. Он отправился на звук и, пробравшись через заросли, обнаружил еще один укромный уголок. Выйдя на небольшую опушку, маг с любопытством осмотрелся. Из устья грота вытекал ручеек и через серию поросших лишайником уступов изливался в пруд.
Здесь было так красиво и спокойно, что Таита опустился на мягкую траву и со вздохом прислонился спиной к стволу упавшего дерева. Некоторое время он всматривался в темные воды. Глубоко в пруду он различил очертания крупной рыбы, наполовину скрытые выступом скалы и нависавшими над водой кустами. Хвост ее гипнотически извивался, подобно флагу на легком ветерке. Глядя на него, маг осознал всю навалившуюся на него усталость и смежил веки.
Он понятия не имел, сколько проспал, прежде чем его разбудила тихая музыка.
Музыкант сидел на каменном уступе на противоположном берегу пруда. Это был мальчонка лет трех или четырех, настоящий бесенок с густыми кудряшками, которые рассыпались у него по щекам, когда он кивал головой в такт мелодии, которую наигрывал на тростниковой дудочке. Кожа его обрела под лучами солнца золотистый загар, черты лица вполне пристали бы ангелу, а ручки и ножки выглядели округлыми и пухленькими. Мальчик был прекрасен, но, посмотрев на него внутренним оком, Таита не обнаружил окружающей его ауры.
– Как тебя зовут? – окликнул его маг.
Малец опустил дудку, висевшую на завязанной вокруг шеи веревочке.
– У меня много имен, – ответил он.
Голосок его, детский и немного шепелявый, звучал даже милее очаровательной мелодии, которую наигрывал маленький музыкант.
– Если не можешь назвать имя, тогда скажи, кто ты, – не сдавался Таита.
– Я – множество, – сказал бесенок. – Имя мне легион.
– Тогда я понял, кто ты такой. Ты не кошка, но отпечаток ее лапы, – заявил маг. Он не стал произносить вслух ее имя, но догадался, что этот ангелочек суть явление Эос.
– И мне известно, кто ты такой. Ты Таита Евнух.
На лице Таиты не дрогнул ни единый мускул, но насмешка, подобно ледяной стреле, пронзила его насквозь. Ребенок вскочил с грацией фавна, поднимающегося с лесного ложа. Стоя напротив Таиты, он снова поднес дудку к губам и заиграл тихую мелодию. Потом снова опустил инструмент.
– Некоторые называют тебя Таитой Магом, но из наполовину мужчины способен получиться только наполовину маг. – Бесенок издал новую серебряную трель.
Красота мелодии не могла облегчить боль, причиненную его словами. Мальчик снова уронил инструмент и указал в темную глубину пруда:
– Что ты видишь там, Таита Неполноценный? Узнаешь ли ты этот портрет, о Таита, который ни мужчина, ни женщина?
Повинуясь его жесту, Таита всмотрелся в темные воды. И увидел, как в них вырисовывается портрет молодого человека с волнистыми длинными волосами, с широким и высоким лбом, а в глазах его светятся ум и живость, понимание и сострадание. Такая наружность соответствовала последователю наук и искусства. Юноша был высокий, с длинными, соразмерными руками и ногами, в меру мускулистым торсом. Он обладал красивой и правильной осанкой, чресла скрывались под короткой юбкой из белого хлопка. Это было тело атлета и воина.
– Узнаешь ли ты этого человека? – спросил бесенок.
– Да, – прошептал Таита хрипло. Голос почти отказывался повиноваться ему.
– Это ты, – сказал мальчишка. – Ты, каким был прежде, много-много лет назад.
– Да, – пробормотал маг.
– А теперь посмотри, каким ты стал, – продолжил несносный ребенок.
Спина молодого Таиты согнулась, руки и ноги сделались тонкими, как палки. Красивые мускулы исчезли, живот выпятился. Волосы выцвели, став седыми, прямыми и скудными, белые зубы пожелтели и искривились. Глубокие морщины избороздили щеки, а кожа под подбородком пошла складками. Блеск во взоре исчез. Хотя картинка получилась карикатурной, она не слишком сильно искажала действительность.
Затем набедренная повязка вдруг улетела прочь, как если бы ее сорвало ветром, обнажив низ живота. Скудная поросль седых волос обрамляла багровый уродливый шрам, оставленный ножом для кастрации и раскаленным добела прутом, которым прижгли рану.
Таита тихо застонал.
– Узнаешь себя таким, каким стал теперь? – проговорил бесенок.
Как ни странно, в голосе его теперь звучало неподдельное сочувствие. Жалость ранила Таиту больнее насмешки.
– Зачем ты показываешь мне все это? – спросил он.
– Я пришел предупредить тебя. Если прежде жизнь твоя была одинокой и бесплодной, то вскоре она станет в тысячу раз труднее. Тебе снова предстоит познать любовь и желание, но ты не сможешь удовлетворить свою страсть. Эта безраздельная любовь заставит тебя гореть в аду.
Таите нечего было возразить, потому что агония, которую предрекал ему бесенок, уже грозила овладеть им. Он понимал, что это только предвестие мук, которые ему предстоит перенести, и снова застонал.
– Придет час, когда ты станешь молить, чтобы смерть избавила тебя от страданий, – безжалостно продолжал мальчишка. – Только задумайся, о Таита Долгоживущий, сколько придется тебе терпеть, прежде чем смерть даст тебе наконец избавление?
Облик старика в пруду расплылся, и ему на смену вновь явился красивый, полный сил юноша. Он улыбался Таите из глубины, зубы его блестели, глаза искрились.
– То, чего ты лишился, я могу вернуть тебе, – промолвил ребенок, и голос его стал похож на мурлыканье котенка. Шелковая ткань, опоясывающая талию юноши, упала, обнажив красивые и мощные гениталии.
– Я могу вернуть тебе мужское достоинство. Могу сделать тебя снова полноценным, как показанное мною изображение.
Таита не мог оторвать от картинки взгляда. Прямо на его глазах пенис призрачного юноши стал наливаться и удлиняться. Таиту охватило такое страстное желание, какого он не испытывал никогда в жизни. Похоть была очень сильна, и Таита понял, что она рождена не его собственным умом, но внедрена туда этим дьявольским ребенком. Он пытался обуздать ее, но она просачивалась обратно, как слизь из выгребной ямы.
Прелестное дитя подняло ручку и указало на чресла Таиты:
– Все возможно, Таита, нужно только уверовать в меня.
Таита почувствовал вдруг что-то странное внизу живота. Он не мог понять, что происходит с ним, пока не догадался, что это эмоция призрачного юноши, зеркально отражающаяся в его собственном теле. Он как наяву ощущал вес мощного фаллоса. Глядя, как тот набухает и изгибается, подобно боевому луку, маг ощутил, что его нервы натянулись до предела. Затем он увидел, как головка пениса юноши наливается кровью и становится красной, и пульсация отразилась в каждой клеточке старческого тела Таиты. Из головки изверглась мощная струя семени, и Таита ощущал нестерпимую восхитительную муку при появлении каждой обжигающей капли. Спина его непроизвольно изогнулась, губы раздвинулись, обнажая стиснутые зубы. Хриплый крик вырвался из горла. Все его тело затрепетало и затряслось как у паралитика, потом он осел на траву, дыша так, как если бы пробежал целую лигу, совершенно обессилевший.
– Неужели ты забыл? Подавил в себе воспоминания о высшем из физических наслаждений? То, что ты пережил сейчас, – это всего лишь песчинка по сравнению с горой, которую я могу тебе дать, – сказал мальчонка и побежал к краю каменного уступа.
Там он остановился и в последний раз посмотрел на Таиту:
– Подумай об этом, Таита. От тебя зависит, осмелишься ли ты протянуть мне руку.
С этими словами он рыбкой нырнул в пруд.
Таита видел, как белое пятно тела мелькнуло, уходя в глубину, и исчезло. Собраться с силами, чтобы снова подняться на ноги, он смог только тогда, когда солнце проделало половину дневного пути по небосводу.
Когда маг добрался до лечебницы, подступал вечер. Мерена он обнаружил в палате в обществе сиделки. Радость пациента при звуке голоса Таиты просто не поддавалась описанию, и старик ощутил вину из-за того, что так надолго оставил друга одного в каменном мешке, наверняка снедаемого тьмой и сомнениями.
– Пока тебя не было, снова приходила та женщина! – воскликнул Мерен. – Она говорит, что завтра утром полностью снимет бинты. У меня просто нет сил терпеть так долго.
Таиту так переполняли пережитые днем впечатления, что он не рассчитывал уснуть ночью. После ужина он спросил у исполнявшего роль сиделки служителя, нельзя ли где-нибудь достать лютню.