– Доктор Гибба играет на лютне, – ответил парень. – Попробую спросить у него.
Он ушел и в скором времени вернулся с инструментом.
Когда-то в прошлом пение Таиты доставляло наслаждение всем, кто его слышал, и голос его до сих пор остался мелодичным и сильным. Маг пел, пока Мерен не уронил подбородок на грудь и не захрапел. Даже тогда Таита продолжал тихонько перебирать струны, однако вскоре спохватился, что пальцы сами выводят прилипчивую мелодию, которую наигрывал бесенок на своей дудочке. Он перестал играть и отложил лютню.
Потом улегся на матрас в противоположной от Мерена стороне палаты и расслабился, но сон не шел. В темноте мысли его витали, потом помчались вскачь, как не повинующаяся узде дикая лошадь. Образы и ощущения, которые заронил в его разум бесенок, заполонили его такими живыми картинами, что ему пришлось бежать от них прочь. Набросив плащ на плечи, Таита выскользнул из палаты, пересек лужайку, купающуюся в лунном свете, и побрел вдоль берега озера. Он ощущал холод на щеках, но на этот раз причиной стали его собственные слезы, а не чье-то злое присутствие.
– «Таита, который ни мужчина, ни женщина», – повторил он насмешку бесенка и утер глаза полой шерстяного плаща. – Неужели я навечно прикован к этому древнему изувеченному телу? Искушения Эос причиняют страдания, не уступающие самой жестокой пытке. О Гор, Исида и Осирис, дайте мне сил противостоять им!
– Помощники нам сегодня не понадобятся, – объявила Ханна, опустившись на колени и поправляя фитилек масляной лампы, единственного источника света в палате. – Больше мы не причиним тебе боли. И даже напротив, надеюсь, нам удастся вознаградить тебя за те мучения, которые ты претерпел.
Женщина отставила лампу, бледный свет упал на забинтованную голову Мерена.
– Готов ли ты, целитель Гибба? – спросила она.
Пока Гибба поддерживал голову пациента, Ханна развязала стягивающий повязку узел и стала постепенно разматывать бинт. Потом она передала лампу Таите:
– Пожалуйста, свети ему прямо в глаз.
Таита поднес отполированный серебряный диск к огню так, чтобы зайчик упал на лицо Мерену.
Ханна наклонилась ниже, обследуя швы, стягивающие веки Мерена.
– Хорошо, – с удовлетворением подытожила она. – Не вижу никаких причин для недовольства тем, как идет заживление. Полагаю, теперь можно вполне безопасно снять швы. Прошу, держи лампу ровно.
Она разрезала стежки и при помощи пинцета извлекла сделанные из кишок нити. Засохшие кровь и слизь склеили веки. Целительница бережно промыла их тампоном, смоченным в теплой ароматизированной воде.
– Пожалуйста, полководец Камбиз, попробуй открыть глаз, – попросила она.
Веки затрепетали, потом распахнулись. Чувствуя, что сердце забилось громче и чаще, Таита посмотрел в глазницу, которая больше не была пустой.
– Во имя священной триады Осириса, Исиды и Гора, – прошептал он. – Вы вырастили совершенный новый глаз!
– Пока еще не совершенный, – возразила Ханна. – Он сформировался только наполовину и пока что меньше другого. Зрачок затуманен. – Она взяла у Гиббы серебряный диск и направила луч прямо в несозревший глаз. – С другой стороны, обратите внимание на сокращения зрачка. Он уже начинает правильно работать.
Целительница прикрыла здоровый глаз Мерена хлопковым тампоном.
– Скажите нам, что вы видите, полководец Мерен, – приказала она.
– Яркий свет, – последовал ответ.
Ханна провела перед его лицом ладонью с растопыренными пальцами.
– А что теперь?
– Тени, – с сомнением отозвался египтянин. Потом продолжил более уверенно: – Погодите-ка! Я вижу пальцы. Очертания пяти пальцев.
Впервые за все время Таита увидел улыбку на лице Ханны, и в желтоватом свете лампы эта женщина стала выглядеть более молодой и нежной.
– О нет, добрый Мерен, – сказал маг. – Сегодня ты видел нечто большее, чем пять пальцев. Ты видел чудо.
– Мне нужно снова забинтовать глаз. – Тон Ханны опять сделался деловитым и резким. – Пройдет еще много дней, прежде чем глаз сможет выдерживать дневной свет.
Образ бесенка в гроте преследовал Таиту. Его терзало искушение, становившееся сильнее с каждым днем, вернуться на то место в саду и ждать появления мальчишки у потайного пруда. В глубине души он понимал, что это стремление не его собственное – оно вложено в него непосредственно Эос.
«Едва ступив на ее территорию, я оказался бессилен. Все преимущества на ее стороне. Она – большая черная кошка, а я – ее мышка», – думал он.
В ответ на это внутренний голос нашептывал: «Ну и что с того, Таита? Разве ты не прибыл в Джарри, чтобы сразиться с ней? Где же твоя решимость? Неужели теперь, найдя врага, ты трусливо убежишь?» И тут же он находил новую причину для своего малодушия: «Вот если бы у меня был щит, чтобы отразить ее губительные стрелы…»
Маг пытался отогнать эти гнетущие страхи и соблазны, помогая Мерену полностью развить еще не окрепший глаз. Поначалу Ханна снимала повязку всего на несколько часов и даже тогда не разрешала пациенту выходить на дневной свет, продолжая держать его в помещении.
Зрачок оставался затуманенным, а радужная оболочка была бесцветной и тоже мутной. Глаз не действовал в унисон со здоровым, а вращался по собственной прихоти. Таита помогал другу находить фокус: держал перед Мереном амулет Лостры и покачивал им из стороны в сторону, опускал и поднимал, подносил ближе и отдалял.
Поначалу новый глаз быстро уставал и начинал слезиться, веки непроизвольно моргали. Он наливался кровью и чесался. Мерен жаловался, что образы остаются размытыми и искаженными.
Таита обозначил эти симптомы в разговоре с Ханной:
– Глаз отличается по цвету от настоящего, не соответствует по размеру и не согласуется в движениях. Ты обмолвилась как-то, что являешься садовником в отношении людей. Быть может, ты посадила этот глаз не из того семени?
– Нет, маг. Новый глаз растет от того же корня, что и первоначальный. Мы заменяем отсеченные в битве члены. Они не совсем походят на настоящие. Но, как и в случае с глазом твоего воспитанника, они начинаются с посева и постепенно вырастают, принимая зрелую форму. Тело человека наделено способностью изменяться и развиваться с течением времени, стремясь к оригиналу. Вместо голубого глаза нельзя вырастить карий. Руку нельзя заменить ногой. В каждом из нас есть некая жизненная сила, делающая нас способными воспроизводить самих себя. Тебя никогда не удивляло, насколько сильно могут дети походить на своих родителей? – Она помедлила и пристально посмотрела ему в глаза. – Таким же образом отрезанная рука может быть замещена точной ее копией. А кастрированный пенис может вырасти, приняв совершенно такие же форму и размер, какими обладал до операции.
Таита ошеломленно воззрился на целительницу, которая таким коварным и болезненным способом обратила дискуссию на него самого.
«Она намекает на мою собственную неполноценность, – подумал маг. – Ей известно про то, что меня оскопили».
Он вскочил и стремительно вышел из комнаты. Не разбирая дороги, он добрался до берега озера и опустился на колени, чувствуя себя беспомощным и раздавленным.
Наконец, когда слезы перестали течь и зрение прояснилось, он поднял взгляд на утесы, возвышающиеся над садами. Маг ощущал близкое присутствие Эос. Он чувствовал себя слишком уставшим и упавшим духом, чтобы бороться. «Ты победила, – подумал Таита. – Битва окончена, еще не начавшись. Я сдаюсь».
И тут он ощутил, что характер ее воздействия изменился. Оно перестало быть злобным и угрожающим, став добрым и благостным. Ему показалось, что Эос предлагает ему отдохнуть от боли и эмоционального напряжения. Его подмывало подняться в сады и покориться Эос, положившись на ее милость. Поднимаясь на ноги, он вдруг осознал, насколько несуразны его мысли и действия. Таита выпрямил спину и вскинул голову.
– Ну уж нет! – вслух прошептал он. – Я не сдамся. Ты еще не выиграла бой, за тобой осталась только первая схватка.
Маг сжал амулет Лостры и ощутил, как силы вливаются в него.
– Она взяла у Мерена глаз, – проговорил он. – Меня она лишила мужского органа. Все преимущества на ее стороне. Вот если бы у меня было что-то ей принадлежащее, что можно обратить против нее самой! Оружие, чтобы нанести ответный удар. Обретя его, я смогу выступить против нее снова.
Таита обвел взглядом макушки деревьев в ее садах под цветными утесами и, не сознавая, что делает, сделал шаг в том направлении. Потом усилием воли остановился.
– Нет, еще рано. Я пока не готов.
В лечебницу он возвращался более уверенной поступью. Выяснилось, что Ханна перевела Мерена из темной комнаты в их прежнюю, удобную и просторную. Стоило Таите войти, Мерен вскочил и ухватил его за рукав туники.
– Я прочитал целый свиток с иероглифами, который та женщина дала мне, – доложил он, гордый своим достижением. Даже теперь у него не получалось заставить себя называть Ханну по имени или по профессии. – Завтра она навсегда снимет повязку. Тогда-то я поражу тебя тем, насколько новый глаз сходен цветом со старым и как проворно он движется. Клянусь сладким дыханием Исиды, вскоре я смогу соизмерять дальность полета моих стрел так же точно, как прежде.
Такая словоохотливость служила верным признаком испытываемого Мереном возбуждения.
– И тогда мы навсегда покинем это проклятое место, – продолжил он. – Мне оно ненавистно. Есть что-то мерзкое и гадкое в нем самом и в обитающих здесь людях.
– Но подумай о том, что они для тебя сделали, – заметил Таита.
Мерен немного смешался.
– Но главная заслуга тут принадлежит тебе, маг, – выкрутился он. – Это ты привел меня сюда и ухаживал за мной во время этого испытания.
Той ночью Мерен распластался на тюфяке и уснул сном младенца. Храп его звучал громко и беззаботно. Таита настолько привык за десятилетия к этому звуку, что он действовал на него как колыбельная.
Маг смежил веки и снова погрузился в сон, навеянный проклятым бесенком. Он пытался убедить себя, что это всего лишь грезы, но они были слишком реальными. Ему никак не удавалось стряхнуть морок. Он обонял запах теплой женской плоти, чувствовал шелковистые выпуклости и впадины, тершиеся об него, слышал сладкие шепчущие голоса, полные желания. Он ощущал, как похотливые пальцы касаются и гладят его, чувствовал на себе быстрые движения языка, горячие жадные губы, осязал, как его плоть поглощают потаенные отверстия. Несбыточные ощущения в отсутствующих членах ураганом захлестнули его. Подведя его к краю, эмоции схлынули. Ему хотелось, чтобы они вернулись, все его тело жаждало разрядки, но та ускользала из досягаемости, маня и дразня.