Два медицинских брата обтерли нижнюю часть тела Таиты резко пахнущей жидкостью. В чане с нею же хирурги тщательно вымыли руки по локоть. Рей подошла к Таите. Нанесенные накануне линии побледнели, но оставались различимыми. Целительница подновила их, потом уступила место Ханне.
– Я собираюсь сделать первый разрез, – сказала врач. – Не мог бы ты приготовиться к сопротивлению боли?
Таита сжал амулет Лостры, лежащий на его голой груди. Он наполнил разум легким туманом, и лица окруживших его людей стали отдаляться, пока их очертания не стали расплывчатыми. Голос Ханны странно вибрировал у него в ушах, словно доносился с большого расстояния.
– Ты готов? – спросила целительница.
– Готов. Можете начинать.
При первом касании скальпеля появилось неприятное ощущение; когда нож погрузился глубже, пришла боль, но терпимая. Маг опустился еще на уровень и теперь лишь едва ощущал ее прикосновения и укусы скальпеля и слышал голоса врачей.
Время шло. Пару раз, когда Ханна касалась чувствительной области, боль вспыхивала ярким пламенем, но Таита опускался еще глубже. Едва боль отступала, он поднимался ближе к поверхности и прислушивался к разговору, чтобы следить за ходом операции.
– Очень хорошо, – с явным удовлетворением сказала Ханна. – Мы удалили всю ткань рубца и готовы поставить катетер. Ты меня слышишь, вельможа Таита?
– Да, – прошептал маг, и собственный голос эхом разнесся у него в ушах.
– Пока все идет даже лучше, чем я надеялась. Я ставлю трубку.
Таит ощутил, как что-то внедряется в него. Ощущение оказалось умеренно неприятным, и он даже не счел нужным подавлять его.
– Свежая урина уже стекает из мочевого пузыря, – сообщила Ханна. – Все готово. Можешь отдохнуть, а мы подождем, когда из лаборатории доставят посев.
Последовала продолжительная пауза. Таита позволил себе провалиться глубже, так что едва-едва осознавал происходящее. Тишина затягивалась, но он не ощущал ни тревоги, ни нетерпения. А потом уловил чужое присутствие в комнате. Он услышал голос, принадлежащий, как он знал, Ханне, но звучавший как-то совсем иначе: мягкий, дрожащий от страха или от какой-то иной сильной эмоции.
– Вот естество, – произнес голос.
Таита приподнялся до уровня терпимой боли. Он чуть-чуть приоткрыл глаза, чтобы неприметно смотреть из-под ресниц. Над ним находились руки Ханны. Они держали алебастровый горшочек, подобный тому, где лежал посев для глаза Мерена, только намного больше. Горшочек опустился ниже его поля зрения, и Таита услышал шорох ложки по гипсу – это Ханна доставала из сосуда часть содержимого. Мгновением позже он ощутил холодок в области открытой раны в паху и легкое прикосновение – это наносился посев. Следом в том же месте началось сильное жжение. Таита затенил его, но тут его приоткрытые глаза кое-что заметили.
Маг впервые осознал, что у дальней стены находится странная фигура. Она появилась там беззвучно. Таита видел высокий, но соразмерный силуэт, с головы до ног укутанный в полупрозрачный черный шелк. Фигура не шевелилась, если не считать поднимающейся и опускающейся при каждом вздохе груди. Грудь под накидкой определенно была женская, совершенная по размеру и форме.
Таиту переполнили благоговение и страх. Открыв внутреннее око, он обнаружил, что у таинственной посетительницы нет ауры. Маг был уверен, что это Эос – не одно из ее призрачных явлений, а именно сама Эос во плоти, с которой он пришел сразиться.
Ему хотелось встать и бросить ей вызов, но стоило ему очнуться от транса и прийти в сознание, как нахлынула боль, отбросив его назад. Таита хотел заговорить, но язык не слушался. Он мог только смотреть на нее. Тут он ощутил касание в области висков, нежное, как прикосновение пальцев феи. Маг понял, что Ханна тут ни при чем – это Эос пытается проникнуть в его разум и выведать мысли. Он быстро поднял умственные барьеры, отражая атаку. Касание феи перестало ощущаться – Эос, ведя себя как опытный фехтовальщик, почувствовала отпор и отступила. Ему подумалось, что она сейчас готовит контрудар. Колдунья всего лишь осторожно проверила его защиту. Таита понимал, что ее присутствие должно было бы вызвать в нем страх и отвращение, порожденные ее коварством и неизмеримой злобой, но вместо этого испытывал сильное, неестественное влечение к ней. Он вспомнил предупреждение Деметера о красоте Эос, о ее воздействии на мужчин и попытался усилить защиту, но поймал себя на мысли, что жаждет узреть эту легендарную красоту.
Тут Ханна переместилась к тому концу стола, где находились его ноги, и загородила ему обзор. Магу хотелось крикнуть, чтобы она отошла, но теперь, не видя Эос воочию, он понял, что власть над собой возвращается к нему. Это стало важнейшим открытием. Он понял, что если смотреть на ведьму, то ее сила становится необоримой; если же отвести взгляд, то ее чары, пусть и могущественные, можно преодолеть. Таита лежал, спокойно глядя в потолок, и позволял боли подниматься до тех пор, пока она не начала действовать как противовес физическому влечению, которое ведьма пробудила в нем.
Ханна уже перевязывала место операции, и маг сосредоточился на касании ее рук и на ощущении льняных бинтов на теле. Закончив, Ханна подошла к нему сбоку. Таита бросил взгляд на дальнюю стену, но Эос ушла, оставив только слабый магический след, висевший в воздухе и манивший, как аромат дорогих духов.
Рей заняла место Ханны во главе стола, открыла ему рот и поместила между челюстями деревянные распорки. Когда она коснулась клещами первого из его зубов, Таита успел отодвинуть боль прежде, чем она дернула. Рей работала умело, быстро вытаскивая зубы один за другим. Затем Таита почувствовал жжение от посева, помещаемого в открытые ранки, и уколы иглы, которым целительница накладывала швы.
Двое служителей осторожно подняли Таиту с каменного стола и переложили на легкие носилки. Всю дорогу до его жилья Ханна шла рядом. Когда пациента внесли в комнату, она убедилась, что его благополучно переложили на постель, после чего позаботилась о его удобстве.
– Один из помощников будет находиться при тебе денно и нощно, – сказал она, опустившись на колени рядом с Таитой. – В случае любого ухудшения в твоем состоянии они немедленно известят меня. Если тебе что-то понадобится, просто скажи им. По утрам и вечерам я буду заглядывать к тебе, чтобы поменять бинты и проверить, как идет лечение. Нет нужды предупреждать, что тебя ждет, – ты наблюдал за посевом в глазнице у твоего подопечного и, конечно, помнишь боль и тяготы, которые ему пришлось пережить. Не буду говорить и про последовательность событий: первые три дня относительно спокойные, шесть дней мучений и на десятый – облегчение. Однако из-за того, что твои повреждения гораздо серьезнее, чем у полководца Камбиза, боль будет гораздо сильнее. Тебе понадобится все твое умение, чтобы держать ее в узде.
Предсказание Ханны, как всегда, оказалось точным. Первые три дня прошли, почти не причиняя беспокойства, если не считать глухой боли в подбрюшье и жжения при испускании мочи. Со ртом дело обстояло хуже. Оказалось очень трудно заставить себя не теребить языком швы на деснах. Твердую пищу Таита есть не мог и глотал только жидкую кашу из толченых овощей. Ходить ему удавалось только с величайшим трудом. Ему дали пару костылей, но магу все равно требовалась помощь брата-сиделки, чтобы доковылять до уборной с ночным горшком.
Когда Ханна делала перевязку, Таита видел, что рана покрылась мягкой липкой коростой. Выглядела она как смола, которая выступает, если порезать или содрать кору с аравийской акации. Целительница старалась не повредить ее, а также не дать налипнуть на льняные бинты, для чего смазала их жирным составом, сделанным Ассемом.
На четвертое утро Таита проснулся в пароксизме боли такой сильной, что невольно закричал, прежде чем успел задействовать силы разума и подавить ее. Служители подскочили к нему и немедленно сообщили Ханне. К тому времени, когда она пришла, маг уже успел принять меры, и боль уменьшилась до такой степени, что он мог спокойно разговаривать.
– Это тяжело, но ты знал, что так и должно происходить, – сказала целительница.
– Эта боль намного хуже любой, которую мне доводилось испытывать прежде, – прошептал Таита. – Ощущение такое, будто мне на живот льют расплавленный свинец.
– Я попрошу Ассема приготовить снадобье.
– Нет, – возразил маг. – Я все сделаю сам.
– Еще шесть дней, – предупредила она его. – А может, и больше.
– Я справлюсь.
Наступила ужасная и беспрестанная агония. Она заполняла все его естество, не оставляя места ни для чего иного. Он не думал об Эос, не думал даже о Фенн. Только о боли.
С большим трудом ему удавалось подавить ее во время бодрствования, но стоило провалиться в сон, как защита слабела и боль обрушивалась на него всей своей мощью. Он просыпался, всхлипывая и постанывая. Его постоянно точило искушение сдаться и послать за наркотическим средством Ассема, но он всеми физическими и моральными силами сопротивлялся ему. Страх впасть в ступор и стать беспомощным перевешивал боль – только твердость служила ему щитом против Эос и лжи.
На шестой день боль ослабела, чтобы сразу смениться зудом, выносить который оказалось почти так же трудно. Ему хотелось сорвать с себя одежду и разодрать кожу ногтями до крови. Единственное облегчение наступало только в те минуты, когда Ханна делала перевязку. Удалив испачканные бинты, она обмывала пациента растительным настоем, оказывающим смягчающее и успокаивающее действие.
К тому времени корка, покрывавшая низ живота и пах, сделалась твердой и черной, словно кожа громадных крокодилов из лазурного озера. Периоды затишья оставались короткими. Как только Ханна накладывала свежие бинты, зуд возобновлялся с прежней силой. Он подводил мага к черте безумия. Казалось, пытке не будет конца. Таита потерял счет дням.
Как-то раз к нему заглянула Рей. Служители-сиделки разжали пациенту челюсти, а целительница сняла швы с десен. Поглощенный муками, причиняемыми главной раной, он напрочь позабыл про зубы. Тем не менее небольшого облегчения, связанного с удалением швов, хватило, чтобы укрепить его решимость.