Гость подошел и остановился, высматривая, куда бы сесть. Шукеть сказал что-то на ухо сидевшему слева от него пионеру, и тот, кивнув, вскочил и картинно предложил место пожилому гостю. Ответом были лучезарная улыбка и прижатая к сердцу ладонь.
Проследив, что все устроилось, ведущий достал из внутреннего кармана обширного пиджака, на котором тоже горел и переливался кое-какой металл, сложенные листки бумаги — речь. Речь легла на трибуну перед мужчиной, он только глянул в нее, но заговорил, глядя в «зал»:
— Вы знаете, ребята, какой сегодня день? Какой сегодня день?
— Девятое мая, — довольно уверенно и заинтересованно ответили ему сидящие.
— И не просто девятое мая, не просто День великой Победы, а сороковая годовщина этого великого дня. Ровно сорок лет назад ваши отцы и деды сломали наконец долгожданную шею фашистской гидре, прямо в ее логове — в Берлине.
Кто-то из преподавателей подал невидимую команду, и пионеры зааплодировали.
— В ту суровую пору каждый гражданин советской страны внес вклад в дело Великой Победы: боец — на фронте, рабочий — в тылу, партизан — в лесу. Поскольку ваши отцы и деды оказались на оккупированной территории, они, в полном составе деревни Порхневичи и представители других, соседних деревень, пошли в партизаны.
Ведущий налил воды в стакан, обмакнул мощные губы, облизнул их. То ли волновался, то ли хотел показать, что волнуем значением момента. К тому же этот неожиданный визитер.
— Тогда был не сорок пятый еще год, а сорок четвертый. Операция «Багратион» была в самом разгаре, названная в честь полководца двенадцатого года. Красная армия решительно наступала, враг огрызался, но ему уже приходилось уходить с многострадальной территории нашей Родины. Но седьмого июля немецко-фашистские силы задумали контрудар. На станции Гибуличи сконцентрировался кулак — несколько составов с техникой и живой силой. Если бы гитлеровцам удалось задуманное, это бы привело к колоссальным потерям и приостановке широкого наступления.
Выступающий опять обратился к воде, задумчиво подержал стакан на уровне рта, глазами ощупывая ряды пионеров и ветеранов. Неожиданный гость сидел смирно, засунув почему-то палец в левое ухо.
— К тому же в тыл отряду грозила зондеркоманда, пробираясь по наводке предателя. Она сожгла остававшиеся еще в Порхневичах дома — вместе с жителями, а там были почти грудные дети. Страшный момент, драматический момент. И тогда Витольд Ромуальдович Порхневич, командир отряда, сказал начальнику штаба Бобрину: собирай штаб!
Выступающий выдержал паузу.
— Штаб был собран. Выступил командир отряда и сообщил обстановку. Обстановка была сложная. Надо было или выступать против зондеркоманды, защищая детей и сирот, или ударить по станции Гибуличи и сорвать немецкий план контрудара.
Опять драматическая пауза.
Шукеть сильно прищурился и выпрямился всей своей плоской фигурой.
— После бурного обсуждения решено было все же выполнять приказ центра. Приказ есть приказ. Признаюсь вам, я хотя и ребенком, но был тайком на том собрании штаба. Хотя многие сомневались, какое принять решение, было принято единственно правильное решение. Отряд, как один человек, пошел в бой на вражескую станцию, и там, в огне цистерн и пулеметных очередей, все погибли смертью храбрых, полностью выполнив приказ не только бригады имени Котовского, но и всего главного командования фронтом.
Нужна была еще одна пауза, чтобы собравшиеся осознали величие и драматизм того события.
Старик со слуховым аппаратом наклонился к уху Шукетя и спросил его:
— А кто это на трибуне?
— Инструктор райкома партии.
— А как зовут?
— Макар Петрович Ёрш.
Гость покачал головой:
— Из Ершей, значит.
Шукеть покосился на него с подозрением.
— А теперь мы по порядку прочитаем все имена героев, что погибли в том последнем и решительном бою и будут уже совсем скоро увековечены на обелиске перед зданием вашего интерната.
Макар Петрович взял лежавшую перед ним бумагу, расправил:
— Витольд Ромуальдович Порхневич, Ольгерд Ромуальдович Порхневич, Донат Ромуальдович Порхневич, Михаил Витольдович Порхневич, Анатоль Ольгердович Порхневич, Зенон Ольгердович Порхневич.
Шукеть тихо спросил гостя:
— А вы… знаете, к примеру, кого-то здесь у нас вообще?
— Всех, кого сейчас объявляют.
— А-а…
— Гражина Богдановна Порхневич, Станислава Витольдовна Порхневич, Александр Северинович Порхневич…
— Вы что же, местный? Или приехали откуда?
— Я местный вообще, но сейчас приехал.
Шукеть кивнул, хотя ясности в ответе не нашел.
После примерно тридцати фамилий Порхневичей пошли и другие: Михальчики, Саванцы, Коники, Гордиевские, Казимирчики…
— А, извиняюсь, вы из откуда будете непосредственно?
— Из Канады.
Сообщив эту совсем не рядовую информацию, гость не посмотрел на Шукетя, чтобы полюбоваться эффектом, он продолжал прислушиваться к тому, что говорит Макар Петрович.
— Вячеслав Иванович Копытко, Николай Долженков, Петр Кукин, капитан Портупеев…
— А вы в командировке были?
— Живу.
Шли теперь дальше Ерши, Ровды, Жабковские, Буслы, Микуличи, Волчуновичи — они в бою лично не участвовали, оговорился он, но стали кровавой жертвой зондеркоманды, почему и включены в единый поминальный список.
Гость вдруг поднял руку. почти уже закончивший чтение Макар Петрович настороженно остановился:
— Вы хотите спросить?
Старик встал, и его ненормально одетая фигура стала видна всем.
— Я интересуюсь насчет судьбы одной семьи, по фамилии Сахонь.
Наступило молчание. На провокатора старик был похож не очень.
Макар Петрович свернул список и сунул в карман.
— Семья Сахоней, мать и сын, погибли в огне зондеркоманды, но принято решение не увековечивать их память в силу ряда причин.
Через полчаса дети сидели в обширной столовой под гулкими сводами и с удовольствием поедали ломкое печенье со сладким какао. За отдельным столом собрались взрослые, заморского гостя тоже пригласили. Он охотно отвечал на вопросы, собеседники только головами качали, слушая его ответы.
— Так вы в Канаду…
— Да, как я сказал, еще в двадцать третьем году.
— И тогда можно было взять вот так и поехать? — недоверчиво спрашивал кто-то из молодых преподавателей.
Антон Сахонь улыбался и извиняющимся образом пожимал плечами.
— А чего вас именно в Канаду? — спросил в своей чуть косноязычной манере Макар Петрович.
— А я ведь не метил туда. Я просто поругался с женой и пошел на рынок в Новогрудке. Там какой-то веселый поляк вербовал землекопов, что-то строили в Оливе и рядом, это на море, кто не знает. Поехал. Поработал. Потом махнул в Гамбург…
Преподавательница географии задала вопрос не по своему ведомству:
— Но семья, вы сказали, не только жена, но и сын…
Старый Сахонь отхлебнул водички, улыбнулся:
— А я понял — супруга мне объяснила, что она не моя семья и сын хоть и вылитый я, то есть моя кровинка, но… пошел я в горе на рынок тот, сидел-сидел, а потом увидал-услыхал вербовщика, и такая вдруг легкость во всем организме образовалась. Почувствовал, что я свободный человек, лечу куда хочу.
— А вы там, в Канаде, богатый?
— Ну, как… Имение, где мы сейчас сидим, купить мог бы. Только оно мне не надо.
3
Янина Витольдовна не вернулась в родную веску, тем более что возвращаться совсем было некуда. Прижилась в подсобницах в волковысском железнодорожном депо, потом окончила техникум в Молодечно и стала товароведом в обувном магазине, а затем его директором. Именно там ее отыскал Вениамин. Он отсидел, да как-то совсем немного, всего десять лет: зачлось пребывание в концлагере. Хотя кто мог быть свидетелем в его пользу в этом деле? Все, кто там находился в 1944-м, были истреблены поголовно.
Сестра, надо признать, не сразу узнала брата — слишком уж изменился. Но потом радости не было предела. Она даже, пользуясь своим влиянием, подыскала ему работу, стал он грузчиком в соседнем продуктовом магазине. Он женился, у него две дочери. Янина Витольдовна души в них не чает. За все эти годы они ни разу не собрались съездить на место родного пепелища. Ни разу даже не обсуждали между собой эту проблему. Порхневичи медленно и постепенно восстановились, сохранили даже имя, только там живут совсем другие люди.
Одно семейство Стрельчиков из числа прежних жителей там осталось. Василий и Агата воспитали четверых детей. Старший с самого детства прихрамывал на одну ногу.