Федор Романов. Батюшка внезапно лишился речи и рассудка! (Плачет.)
Царь Федор. Здрав был дядюшка мой Никита Романович, немощен стал и безумен. Сказано, кто пьян или безумен умирает, и тело его у церкви положат, и пения Божьего не будет, и душе мука. (Плачет.) Бедный дядюшка мой!
Годунов. Зовите скорей лекаря! Родион Биркин, беги за лекарем!
Иван Романов. Глядите, бояре, дядя нашего царя Никита Романович Романов-Юрьев, третий по завещанию усопшего государя Ивана Васильевича, а назначен наряду с Борисом Федоровичем. Тот же, не желая иметь никаких соперников у власти, да подложил нечто Никите Романовичу.
Годунов. То есть наклеп на меня. Не я, а судьба то совершила.
Федор Романов (кричит). Ты, Борис, рабоцарь, велел околдовать батюшку! (Бросается с ножом на Годунова. Схватка. Федора Романова хватают.)
Басманов (тревожно). Ты ранен, Борис Федорович?
Годунов (держась за окровавленное плечо). Ранен, но не опасно.
Мстиславский (испуганно). Мы, Борис Федорович, того не желали.
Василий Шуйский (растерянно). Такого беззакония мы не допускаем.
Иван Шуйский. Беззакония ли? Двоюродный брат царя Федор Никитич, сильный духом, не мог далее скрывать своего гнева.
Федор Романов. Жаль, что ранил тебя, Борис, не опасно, как задумывал. Нечестивый лукавый властитель, дьявол-чаровник! Казни меня теперь, околдовавший отца моего и вселивший безумие в честную его голову! (Целует боярина Никиту Романова в голову.) Благодарю тебя, царь веков Иисусе Христе, Боже наш, царствующий с Отцом и Духом Святым, что сподобил нас быть убитыми невинно, как и сам ты, невинный агнец, заклан евреями-богоотрицателями.
Годунов. Невинно ли? Ведь хотел ты меня зарезать! Ангел же мой – святой князь Борис, девиз его – «Не пролей крови невинной».
Петр Басманов. Государь Борис Федорович, виновным головы рубить по приговору, прежде всего Романовым да Головину.
Головин. Прими души наши в свои живительные руки, Господи! (Крестится.)
Иван Басманов. Борис Федорович, надобно изложить поименно, кто из думных угрожает твоей жизни.
Мстиславский. Мы, вожди Думы, желали бы мира при правлении отечеством. Не пожалуешь ли ко мне на званый пир, чтоб за чашей медовой помириться?
Василий Шуйский. Не рады и мы, Шуйские, тому греху и кровопролитию. Придешь ли, Борис?
Годунов. Про то помыслю. Государь наш усопший, царь грозный Иван Васильевич, не умел обходиться без плахи и веревки, а я, Борис, никогда не тороплюсь с ними, но, ежели надо, применяю. Ныне же отвечу на интригу не кровью, а ссылками. Сослать Романовых и Головина в отдаленные города и содержать их под строгим присмотром.
Петр Басманов. Исполним, Борис Федорович.
Царь Федор. Борис, позволь мне с моим двоюродным братом Федором Никитичем попрощаться!
Годунов. Прощайся, государь, с ним надолго.
Царь Федор (обнимает Федора Романова). Верь в благочестие Иисусово!
Федор Романов. Храни тебя Бог, царь Федор Иванович! Не мысли ни о чем временном и преходящем, но мысли лишь о твоей великой земле, ее городах и о бесчисленном множестве верного тебе народу православного. (Крестит царя Федора. Царь Федор Иванович и боярин Федор Никитич целуются.)
Годунов. Имеешь ли какое желание, боярин Федор Никитич?
Федор Романов. Заказал я в Волоколамском монастыре латинскую грамматику, писанную славянскими буквами, то прошу прислать ее ко мне в ссылку, чтоб хоть она там доставила мне много удовольствия.
Годунов. Так велю сделать.
Никита Романов (хрипит). Ты, Борис, царюшшо, ты… (Хрипит.)
Андрей Щелкалов. Вишь, Борис, не желал боярин Никита Романов признать тебя царем! (Смех. Входит лекарь Люев.)
Люев. Что тут стряслось, Борис Федорович?
Годунов. Звал тебя к боярину Романову, погляди его, а потом попользуй и меня.
Люев (подходит к Романову). Похоже, исступление ума, также трясовица. Вести боярина домой, я к нему приду. (Никиту Романова уносят. Федора и Ивана Романовых и Головина уводят.)
Мстиславский. Мы, Борис Федорович, идти можем?
Годунов. Идите.
Мстиславский. Желаем тебе, Борис Федорович, скорого выздоровления. (Бояре уходят.)
Годунов (Люеву, перевязывающему Годунову раненое плечо). Что с боярином Никитой Романовым?
Люев. Поражен параличом, лишился употребления языка.
Годунов. Долго ли проживет?
Люев. Умрет скоро.
Годунов. Был он мне весьма опасен, судьба скоро избавила меня от него. Сын его Федор бросился на меня с ножом, да вишь, не допустил Господь.
Люев. Рана не опасна, Борис Федорович. Прикладывать надо к ране кал котов или кошек, смешивать с горчицею. Также мозг петуховый с вином пити для укрепления.
Ирина Федоровна (входит торопливо). Борис, жив ли ты? Спаси и помилуй! (Крестится.) Слыхала, покушались на тебя Романовы. (Обнимает Бориса и плачет.)
Годунов. Не голоси, сестра. Видишь ведь, не зарезали. А рана заживет со временем. Уведи Федора в теремные палаты да успокой.
Царь Федор. Иринушка, ненавидящий нас враг, сиречь бес, брани воздвигает. Ты ж, ладушка моя, мыслью разумно рассуждая, примиряешь.
Ирина. И о врагах печься потребно. Почти их пением и молитвой, и милостью.
Годунов. Не о душах их, врагов, печься, но о смерти, как от Бога назначенной. (Царь Федор и царица Ирина уходят.) Главный казначей царя Ивана Васильевича, ныне казначей Думы Петр Головин стал дерзкий и весьма неуважительный ко мне. Человек он высокого происхождения и большой храбрости. Сослать его в опалу под наблюдение воеводы Ивана Воейкова, а еще лучше по дороге лишить жизни. Ты, Люев, сделаешь яд.
Люев. Сделаю, Борис Федорович, из магнитного камня индийского. Тот же камень терт мелко, сыпать его в кушанье, то быстро смерть изведет.
Петр Басманов. Величие твое, Борис Федорович, становится нетерпимым для многих, составляется заговор. Надо сделать розыск.
Годунов. Сделай, Петр Федорович. Прежде прочего первый боярин Думы Иван Мстиславский, также Шуйские. Знаю, Василий Шуйский к царскому трону стремится. Однако еще опаснее князь Иван Васильевич Шуйский, воевода. Андрей Щелкалов, поскольку я думаю на всякий случай о прибежище в Англии, как и государь, для себя и своей семьи, надобно прислать ко мне для разговора английского посла Боуса.
Андрей Щелкалов. Государь Борис Федорович, идешь ты по стопам государя Ивана Васильевича, а тот Боус и англичане – народ неверный. Чем помысливать о тайном отъезде, не лучше ли найти предлог для его и Ивана Шуйского объявления врагами государства, также и иных?
Годунов. И то надо сделать, однако, все вместе. Все тайно перевезу свои сокровища в Соловецкий монастырь, чтоб оттуда в случае чего погрузить их на суда.
Петр Басманов. Государь Борис Федорович, потребна добрая охрана дворовая. Двести дворян – охрана внутренняя и наружная. Кроме них чтоб Кремль охраняли сильные отряды стрельцов, особо подобранных.
Андрей Щелкалов. Мушкетер Жак Маржерет, французский офицер, предлагает составить отряд иноземных телохранителей.
Годунов. Того Маржерета пришлешь ко мне.
Андрей Щелкалов. Исполню, Борис Федорович.
Годунов. А сыск против заговора сделаем, дело решенное. (Ходит задумчиво.) На той степени величия, на которую я взошел, нельзя оставаться. Тут нет середины – либо трон, либо гибель. (Уходит в сопровождении Щелкаловых и Басмановых.)
1-й крестьянин. Аж до месяца мая, до святого Афанасия снега не было. Зима – не зима, лето – не лето, осень – не осень, весна – не весна. 4 мая у нас снег великий выпал. Что было – пашни, ярицы, овса, пшеницы, ячмень, горох – все то снегом напало и великую яри шкоду учинило. Крестьяне перед усекновением головы святого Предтечи почали жито на хлеб жати, яко перед голодом.
2-й крестьянин. Голод по всем московским городам и по всей земле, а больше в Заволжье всего. Во время жатвы дожди были великие, а за Волгою во всех местах мороз весь хлеб побил, и то пришло за грехи наши. (Крестится.)
3-й крестьянин. Многие опухши померли, оставшие в селах траву едят, яко скоты, и кору от дерев.
4-й крестьянин. Множество народу измерло по всем городам и деревням. А зима у нас была студеная, велики морозы во всю зиму. Ни един день с отеплением не бывал, и снеги прошли паче меры, и многие деревни занесло. И люди померли по деревням, и на путях также много народу скончалося.
Молодой крестьянин (зевает, крестится). Зевается у меня ртом, весь день не етчи. Губы у меня помертвели, живот мой отощал, по чужим дворам волочась. Вчерась я не ужинал.
Посадский. А ты кто?
Молодой крестьянин. Я-то? Никто.
Посадский. Звать-то тебя как?