Иван(яростно). Лживый изменник, я отвечу мечом и пером! Лживый изменный вельможа, побуждает меня всякий раз браться за перо, чтоб не одним лишь мечом вразумлять строптивых подданных. (Нервно ходит.) Фарисей лживый, чужое берет. Как стоял мой дед Иван Третий на Угре против татар, и кончилось после того стояния татарское иго, архиепископ россиян писал моему деду. Из того послания поп-невежда Селивестр брал чужое. Так и Курбский чужое берет. А сам ли берет и пишет? За него Достоевский пишет. (Нервно ходит.) Федор Достоевский, секретарь Курбского, шляхтич ученый. Малюта, через шпиков надо бы переманить того ученого шляхтича Федора Достоевского на Москву. То поглядим, что собака Курбский будет писать и где денется его ученость.
Малюта. Исполню, государь милостивый.
Иван. Напиши, платим хорошо. Пененза[20]. Нам, милые мои, ученая шляхта, знающая латынь, потребна. А то был я в Спасском монастыре, книг там добрых немало, а чего только не пишут. Книга латинская – сочинение по официалу, толкование так прочли: латинские слова алфавита. Абецало. Другого латинского философа сочинение без перевода, записана книга трактатус дефактус эт игнорансия. Не все равно ли такое невежество показывать, непонимание латыни?
Царевич Иван. Батюшка, мы народ православный, а прежде прочего потребно от книги православие.
Иван. Против того ничего не скажу, Иван-сын. Оттого так пекусь о печатании православных книг прежде прочего. Годунов, я велел печатнику Федорову тут быть.
Годунов. Скоро будет, государь. За ним послано.
Иван. Милые мои. Прежде прочего православие. Однако помнить надобно про латинскую нашу связь, связь России с Римом. Ибо Москва есть Третий Рим. Антоний-Римлянин, стоя на камне, был волной перенесен из итальянской Калабрии на Волхов. Прямо о том сказано в Житии преподобного Антония-Римлянина, основателя Антония-Рождественского монастыря, где хранится древняя перепись из Священного Писания.
Царевич Федор. Батюшка, спросить хочу. Ежели случайно будет брошена на землю, разорвана бумага, которая содержит что-либо из Священного Писания, то можно ли ходить по тому месту?
Иван. Федор-сын, мальчик, всякий раз я, отец твой, удивляюсь такому твоему разуму и богомыслию. (Подходит и целует Федора.) Ибо разум истинно чистого простеца также мудр, как разум Эразмуса, голландского философа. Согласно Эразмусу, личный утешитель – философия. В том Эразмус ссылается на парадоксы Цицерона. И многомыслие чистого простеца утешение, однак и загадка. Так что дай мне, мальчик, срок помыслить. Милые мои, что в философии парадокс, то в богословии протиречие. Царская наша воля, данная от Бога, покоится на философии и на богословии. Однако Адам преступил заповеди, оттого принял бесчестье, принял грех. Оттого нет более свободы, а есть принуждение, сиречь царская власть. Изменники же, подобные Курбскому, той власти протиреча, протиречат Богу. И Курбский пишет, протиреча. Про что еще пишет собака Курбский?
Сафоний. Про князя Михайла. Называет его мучеником за веру. Про Воротынского. Будто ты, государь, пролил его победоносную святую кровь мученика.
Иван. То чаровник и изменник Михайло Воротынский мученик за веру? Пиши, Пушкин, победоносной и святой крови в нынешнее время в нашей земле не видно и нам не ведомо. И мучеников за веру у нас нет, особо среди вас, вельмож. Те, кого ты называешь мученики, и их сообщники презрели наш приказ и преступили крестное целование. И не можешь сказать, что теперь мы клевещем, ибо измены их известны всему миру.
Сафоний. Государь, Курбский в послании много хвалится своей храбростью под Казанью.
Иван. Пиши. Что ты хвалишься, раздуваясь от гордости? Ведь и иные, кроме тебя, особо предки наши, отцы и деды были так мудры и храбры, и заботились о деле, что ваша с Воротынским храбрость и смекалка разве что во сне может с их достоинствами сравниться. И шли в бой те храбрые и мудрые люди не по приказанию, а по собственной воле, охваченные бранным пылом. Ежели бы ты был воинственным мужем, то не считал бы свои бранные подвиги, а искал бы новых. Потому ты и перечисляешь свои бранные деяния, что оказался беглецом. Да еще имеешь лицо эфиопское, глаза голубые. Встречал ли ты хоть одного честного человека, у которого голубые глаза? Пушкин, тут чтоб Курбский не принял такое за простую мою грубость, надобно цитату из физиономики и из книги «Тайны тайн». Те книги имеются в библиотеке Чудова монастыря.
Пушкин. Сделаем, как велишь, государь.
Иван(ходит и диктует). Как может цвести дерево, ежели у него высохли корни? Также и здесь. Пока в царстве не будет порядка, откуда взяться военной храбрости? Ты же, все презрев, одной храбростью хвалишься. А на чем храбрость основывается, то для тебя неважно! И выходит, что ты ничтожество. В доме ты изменник, в военных делах ничего не понимаешь, ежели хочешь укрепить храбрость в самовольстве и в межусобных бранях. Пожалуй, над тобой не следует совершать и последнего отпевания, ибо ты – еретик.
Пушкин. Государь милостивый, начало своего послания Курбский взял из Навата-еретика. То мной установлено. Вот, погляди, государь. (Подает бумаги.)
Иван. Добро ты сделал, Пушкин, что нашел. (Просматривает.) Начало своего письма ты написал, размышляя о наватской ереси, думая не о покаянии, а, подобно Навату, о том, что выше человеческой природы. А когда ты про нас пишешь «среди православных и среди пресветлых явившемуся», то оно так и есть. Как в прошлом, так и сейчас веруем верой истинной в истиного и живого Бога. А что до слов, «супротивным, разумеющий совесть прокаженную имея», то тут ты по-наватски рассуждаешь. Ты не думаешь об евангельских словах. Разве то совесть прокаженная – держать свое царство в своих руках, а своим рабам не давать господствовать? Это ли против разума – не хотеть быть под властью своих рабов? Сюда, Пушкин, послание о Мономаховом венце. И повествование о смерти царя Гидеона при захвате власти незаконным сыном Авимелехом. Все, чтоб подтвердить злодеяние Курбского. Также и святых отцов и из великих Четьи минеи… Также из Апостола. Годунов, приехали ли печатники?
Годунов. Приехали, государь милостивый. Иван Федоров и Мстиславец. Апостол привезли.
Иван. Немедля смотреть буду. Курбский, возгордившись храбростью, возгордился и книжной своей ученостью. Думает, сбежал с отечества, – так нет более на Руси ученых книжников.
Федоров. Государь, с трепетом привезли тебе первопечатный московский Апостол.
Федоров. Как ты велел, государь.
Иван. В первопечатном стесняться не пристало. И заголовки роскошные. (Радостно.) Дети мои, царевичи, поглядите, какой подарок сделан нам и всей Руси.
Царевич Иван. Узорные буквы красивы, батюшка!
Царевич Федор. Цветы и плоды красивы, батюшка!
Федоров. Государь, как ты велел. Крупные отделы возглавлены широкой заставкой, полной цветов и плодов, а мелкие части книги – более простыми лентами травяного и цветного орнамента. По душе ли тебе, государь?
Иван. По душе. И подгонка киновари к черному шрифту хороша. И сам шрифт хорош. (Радостно.) Милые мои, отныне имеем на Руси книгопечатание. (Обнимает Федорова и Мстиславца.) Щедро наградить их, да иных, кто с ними работу делал. Повсюду на торжищах указать о начале печатания как о важном государственном деле.
Мстиславец. Государь, зело возрадовались и Богу благодарение воздаем за твою царскую милость.
Иван. Типографию великую делать хочу. Напиши указ, Сафоний: Благоверный царь повелел устроить дом от своей царской казны, дабы печатному делу строиться, и нещадно дал от своих царских сокровищ делателям Николы-Чудотворца гастунского дьяку Ивану Федорову и Петру Тимофееву Мстиславцу для составления печатного дела и для совершения дела их. А первые наши печатные сии святые книги, «Деяния Апостольские» и «Святого Павла послания». Для того устроить особый дом – шанбу, сиречь типографию. В Кремле который дом, тот тесен. Годунов, государеву шанбу перенести из Кремля на Никольскую улицу.
Годунов. Исполним, государь.
Федоров. Надобно, государь, станки и шрифты.
Мстиславец. У нас, государь милостивый, три станка – надобно двенадцать. Надобны словолитцы, наборщики, печатники, батырщики, которые наливали бы краску на печатную форму; олифляники, чтобы разводили краску, рудники, чтоб коптили сажу и делали из нее типографскую краску, резчики – вырезать отливки для литер и формы деревянные для гравюр, знаменщики, сиречь художники, переплетчики…
Федоров. Всего, государь, надобно триста восемьдесят семь рублев, двадцать девять алтын, пять денег.
Иван. Годунов, заплатить из казны. Всем работающим дать хорошие оклады. Славно то. (Листает Апостол.) Сей Апостол первопечатный. Как будешь иные делать, то, сохранив каноническое, старайся перевести на просту мову, удобную для обучения детей.
Федоров. Государь, как быть с иноязычными словами?
Иван. Сколько тех иноязычных слов?
Федоров. Всего четыре. Слово «микелия» от греческого слова «микелон», заменено на торжище; «климаты» – от латинского «clima» – на слово «страна». Слово «крадоводя» – греческое, на слово «прельщает».
Иван. Прельщает – то не вполне удачный перевод. Еще помысли.
Федоров. Русское слово «състав» имеет восемнадцать значений, заменено с греческим «ипостась». Слово «пищаль» – в прежнее время «свирель», ныне «оружие».
Иван(листает Апостол). Вот слово «щегы» – надо бы заменить «кощуны», можно и «колдуны»; во фразе «блюдите, псы, блюдите, злые делатели!» глагол «блюсти» может быть воспринят двояко: в переходном и непереходном значении.