Нагой. Государь милостивый, есть известия, что польская королева Анна болеет и детей от нее Баторий не имеет. Меж тем при дворе нашем подросла девица, шибко красна, Ирина Годунова, сестра Бориса. Баторий может жениться на Ирине – тем войну окончим с достоинством.
Иван. План хорош. Помню Ирину, как ребенком с Борисом со стола царского питались. А уж гляди, подросла. Борис, хай зайдет сестра твоя.
Борис. Слушаюсь, государь! (Посылает слугу.)
Царевич Федор. Нет, батюшка, не отдам Ирину, мне она сладка да мила!
Иван. Сын мой Федор, браки в царской семье – дело не частное, а государскому делу подчиненное али династическим целям.
Федор. Нет, батюшка, не отдам Ирину. Она – прекрасна девица, я ж, батюшка, младой отрок.
Годунов. Государь милостивый, Баторий женат и Ирине не подходит. (Входит Ирина.) Поклонись, сестра, царю Ивану Васильевичу и сынам его, царевичам Ивану и Федору. (Ирина кланяется.)
Иван. Истинно, девица – сущая отроковица чудного домысления. Зело красотою лепа, бела вельми, аки ягода румяна, червлена губа, а очи у ней черны, светлостью блистает. Подойди-ка, прекрасна девица!
Годунов. Подойди, сестра, к царю! (Ирина подходит.)
Иван. Душечка ты, прекрасна девица! Ить, у тебя в тайном девичьем месте дорогое нечто, красное золото аравийское! Люба ты мне!
Царевич Федор. Нет, батюшка, мне Ирина люба! (Крестится, плачет.)
Иван. Ирина, люб ли тебе сын мой, царевич Федор?
Ирина. Не смею ответить государю. (Плачет и крестится.)
Иван. Оба плачут и крестятся. Вишь, подходят в супруги. И мой сын Федор то ли монах, то ли юрод. (Целует сына.) Сам на колокольне трезвонить любит да большую часть времени проводит в церкви.
Годунов. Сестра моя, во всех женах благочестивейша и писанию книжному обучена, и во всех своих делах с молитвою. Гласы распевать любит и песни духовные, любезные желанию.
Федор. Мы с ней, батюшка, вместе петь будем да в церкви ходить!
Иван. Красна девица бровями черна, челом изобильна, милостью обильна, возрастом не высока, не низка, волосы имеет черны, велики, аки трубы по плечам лежат. Хорошу ты жену себе подобрал, сын мой Федор!
Федор (радостно). Батюшка, мы с Ириной вместе на колокольню ходить будем. Иринушка, знаешь, каждый колокол свой голос имеет, название свое.
Иван. У Федора от меня любовь к церковным колоколам.
Федор. Батюшка, какой наибольший колокол слит по твоему разрешению?
Иван. По велениям моим слит колокол большой, имя ему Лебедь, а меди в нем – двести двадцать пудов. Также повелел отлить колокол весом двести пудов для псковской Успенской Пароменской церкви. Надпись: «А приказал царь-государь тот колокол слити, как пришел царь и сын его царевич Иван Иванович из немецкой земли в Псков». Такову надпись велел вылить.
Царевич Иван. То, батюшка, памятник в честь победы нашей последней в Ливонии. Ныне же время иное. Повоевали польско-литовские люди наши волости.
Иван. Ныне, Иван-сын, время иное, время переговоров и молитв. Послы шибче должны ехать взад-вперед. Прежде воеводы шли неспешно, доспехи в санях везли, да Полоцк потеряли и иные города. Ныне же едут послы по дорогам лениво, из-за того льется невинная христианская кровь. Нагой, переймешь то дело на себя!
Нагой. Исполню, государь!
Иван. Милые мои, ныне – время выведения измен, укрепления династии. Женю Федора на Ирине, и сам жениться решил. Афанасий Нагой, любимец мой, сосватал за меня свою племянницу Марию, дочь брата своего Федца. Нагой, тут ли Мария?
Нагой. Тут она, в сенях тебя дожидается, как покличешь. А по тебе так тоскует, так тоскует!
Иван. Хай идет! Милые мои, знаю что, на сей седьмой али восьмой брак, уж со счету сбился (смех), благословения церковного не будет, заключен он будет в нарушение церковных правил и многие будут считать его незаконным.
Нагой. Государь милостивый, что запрещено и делает соблазн для других, тебе, царю Ивану Васильевичу, позволено.
Иван. Я еще не решил, спрашивать ли мне для этого брака особого разрешения церкви. Оно было мне даваемо прежде. Знаю, не дозволит церковь в четвертый, и в шестой и в восьмой раз вступать в супружество. Однак ежели собор дозволил мне в четвертый раз, то я сам могу успокоить свою совесть, разрешив себе и восьмой. Свадебное празднество должно совершиться со всеми принадлежащими обрядами нашего времени. Про тех же, кто осуждает меня, называя сей брак блудом и почитая незаконным, скажу: такое осуждение есть человеконенавистничество. Они не наказывают лихоимство, которое цветет по монастырям, и то идолопоклонство, не осуждают измены отчизне, блуд же так жестоко осудили, как будто про бестелесных и бесплотных речь. Прелюбодей изменный хуже прелюбодея плотью! (Входит Мария Нагая и кланяется царю.) Что ж мне, с сей красной девицей не утешить себя браком? Так я, царь, женюсь, и успокою тем двор и Думу, полную ложными слухами о приготовляемом моем бегстве в Англию.
Нагой. Государь милостивый, племянница моя тебе ларец принесла с ширинками.
Мария Нагая. Всеблагой царь, видя тебя, возрадовалась радостию великой. Все сижу в светлице своей и по тебе тоскую. Вот, возьми, заготовила я тебе ларец золотой, а в нем ширинки золототканы с каменем драгоценным и жемчугом великим. (Подает ларец.)
Иван(берет ларец). Не красивей ларец лепоты твоей и доброты пресветлой. Сделаю тебя, Мария Нагая, царицей, а отца твоего, Федора Нагого, брата Афанасия, сокольничим. (Слышен звон.)
Федор. То, батюшка, в каменной часовне под святыми воротами часы бьют боевые, с указом звонят. Ай, хорошо, батюшка, звонят, ай, хорош звон! (Крестится.) Ай, хорош, до слез прошибает! (Плачет.) Хоть музыки радостны, они душу трепетну волнуют. Я, батюшка, шибко колоколы люблю! (Плачет.) Да про колоколы петь люблю. Споем, Иринушка, красна девица, про колоколы!
Ирина. То вечерний часослов.
Федор. Споем, а батюшка послушает.
Иван. И я с вами петь буду, люблю церковное пение. Я путь веду, а вы – верх и низ. (Поют.) И изошед благовестить в колоколы, в колоколы. Тоже звонит, во все колоколы. Три звона…
Федор. Хорошо как, батюшка! (Плачет и крестится.) Женишь меня, батюшка, так каждый день с Иринушкой будем долго молиться, простаивая обедню, а раз в неделю ездить на богомолье в ближние монастыри.
Иван. Сначала женю сына своего Федора на Ирине Годуновой, а в последствие брака приближу тебя ко мне, Борис Годунов, и утвердишь свое полученное боярство.
Годунов. Верой истинной тебе и роду твоему мы с сестрой служить будем!
Иван. Потом женюсь на выбранной из толпы девиц себе в жены Марии Федоровне Нагой. Так отпразднуем разом два брака.
Нагой. Долгих тебе лет, государь великий, и рождения младенца-сына, то укрепит династию!
Иван. Сына я Дмитрием назову, в память первенца, который вскоре по рождению утонул. Страшно то было дело, как потонул мой первенец. Няньку наследника, согласно церемонии, вели под руки двое знатных бояр, Шуйский да Салтыков. При путешествии сием из Кириллова монастыря царский мой струг пристал к берегу, и торжественная процессия ступила на сходни. Отчего-то сходни перевернулись, и все оказались в реке. Ребенка, выпавшего из рук няньки, тотчас достали из воды, но он был мертв, погиб старший из моих сыновей, Дмитрий, который ныне безгрешным ангелочком в небе. На земле же от Марии Нагой во плоти другого Дмитрия рожу. Но, чую, бес и от него недалеко будет, ибо, чую, извели умыслом первенца. И этого захотят извести.
Нагой. Уж побережем, государь, наследника – царевича Дмитрия.
Годунов. Как о наследнике – младенце от своего брака ты, Нагой, говоришь, ежели есть сыны – наследники от брака царя первого, от благоверной царицы Анастасии, Иван да Федор.
Нагой. Не про то ныне говорю, Годунов. Все то мне ведомо. Лишь Богу единому что сотворится ведомо. Про радость цареву говорю о предстоящем рождении сына – царевича Дмитрия.
Мария Нагая. Государь мой любимый, как шла я к заутрене, то слыхала птиц, зовом голубей. Два глаголили меж собой: буде у господина нашего радость. Жена его ему родит сына, и нарекут ему имя Дмитрий.
Иван. Радость велика – рождение царских детей. Ты, Иван-сын, родился после усопшего первенца Дмитрия, а через два года родилась дочь Евдокия. Ты, Иван-сын, выжил, а дочь моя Евдокия за грехи мои умерла на третьем году жизни. Также Федор-сын родился слабеньким, хилым, его болезнь и злобны недруги истощили благоверную царицу Анастасьюшку. Не дожив до тридцати лет, умерла она, мыслю, опоена ядом от изменников, таких как Курбский. На похоронах благоверной царицы, голубки моей, а матери вашей, собралось множество народу православного. Был же о ней плач немалый, ибо милостива и беззлобна во всем была. И я, царь, на похоронах ея рыдал, и от великого стеснения и от жалости сердца едва держался на ногах. Однак неделю спустя после смерти Анастасьюшки отец мой святой митрополит Макарий и епископы обратились ко мне, царю, с ходатайством. Просили, чтоб я, царь, отложил скорбь и для христианских надежд женился ранее, а себе нужду не наводил.
Царевич Иван. Батюшка, при дворе царском и митрополичьем нас, Романовых, не хотели, надеясь, что родня новой царицы вытеснит из дворца нас, Романовых. Тот твой брак, батюшка, был скоропалителен. Не добившись успеха в Польше и Швеции, твои царские советники привели тебе невесту из Кабарды. Не то ли делается: не хотят ли нас, Романовых, вытеснить Нагие?
Иван(сердито). Ты, Иван-сын, подобно грешникам библейским, взялся рассуждать про наготу отца своего. Ты, сын мой – семя мое, семени ли про плод говорить? Изменники, такие как Курбский, упрекают меня в блуде. Я отвечу им откровенно и просто: «Буде молвите, что я о том натерпелся и чистоты не сохранил, то скажу, ибо все есть человецы». То ответ, что умершей благоверной моей царице Анастасии я, царь, начал яр быть и прелюбодей. Так же ответ и ныне дам: «Ибо все есть человецы». Я объявляю о праздновании двух браков: сына Федора с Ириной Годуновой и меня с Марией Нагой.