На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного — страница 99 из 127

Иван (обрадованно). Пришла навестить, невестушка! Как же не говоришь? Быстрей пусть идет! Пошли за ней слугу! (Слуге Родиону Биркину.) Пойди да зови! (Биркин кланяется и уходит.) Ты, Годунов, да сестра твоя – два пальца моей руки, а третий – Федор. (Входит Ирина Годунова и кланяется.) Невестушка моя, пришла наконец навестить болящего!

Ирина. Государь-батюшка, здрав будь! У малой церковки праведного Лазаря в селе молилась за тебя.

Иван. И я, милая моя, те церковки предпочитаю, там Бог ближе. Иринушка, чего вижу тебя нечасто, ведь люблю же по-отечески, как дочь свою?!

Ирина. Государь-батюшка, любовь твою отеческую, царскую с благоговением принимаю и с молчанием отхожу, послушание к тебе имея.

Иван. Отчего ты уходишь, такая дородная да красная, красотой сияющая, не повеселишь меня?

Ирина. Государь-батюшка, бо измолоду кротка и молчалива, не величава.

Годунов. Она, сестра моя, с детства ведь от смеха да от песен пустошных уходила, более к молитве и кротости приставая.

Иван. Доброе то дело. Однак в молитве сына не сотворишь ради продолжения династии. Вы идите-ка все, оставьте меня с невестушкой, я ей нечто скажу. Ты, Родион Биркин, верный слуга, останься да разлей нам меда! (Все, кроме Биркина, уходят.) Выпей-ка со мной, Иринушка!

Ирина. Государь-батюшка, не обвыкла я пить, однако, со смиренным послушанием выпью. (Царь и Ирина выпивают.)

Иван. Блистаешь ты, Иринушка, красотой своей, да не втуне ли? Жемчуг есть морской дорогой за рубежом, ты ж наподобие нашего северного речного жемчуга: скромен, да дорог. Знаешь ли ты про себя?

Ирина (потупя глаза). Государь-батюшка, чего знать мне? Я и в иные ночи без сна пребываю в молитвах и в рукоделии, в прядиве, в пяличном деле.

Иван. Однак ты не баба сельская – царевна и будущая царица. Видишь, разумей, каков человеческий разум. Разумный человек не одну душу свою спасает, но и людей многие. Видим в России великое нестроение и необозримые пакости от нечестивых, а наследника не имеем, да надо тебе сына родить. Поди ко мне, Иринушка, сядь поближе сюда, не робей! (Ирина подходит.) Сядь на постель ко мне, ведь добр я к тебе?

Ирина. Добр, государь. То скажи-ка, за твою царскую милость готова чинить все по твоей воле.

Иван. Хоть и долго я хвораю, плоть моя не обленилась, уды не ослабли. Сделаю утеху молодости твоей, потому твоему естеству утеха будет. (Берет ее за руку.)

Ирина. Государь-батюшка, позволь мне уйти! (Пытается забрать руку.)

Иван. Нет уж, хочу иметь с тобой обязательно любовь, и почнем, моя милая, тут, на лебединой перине, да в изголовье соболиное одеяло. (Смеется.) А скажешь потом: меня милый любит и жалует и дрочит почасту. (Валит Ирину на постель.)

Ирина. Пусти меня, государь-батюшка! (Плачет.)

Иван (тяжело дыша). Нет уж, что ж ты, в распалении в преступление впадаешь лишь с молодым отроком? Я – старый муж, не с тобой, мыслишь, со старым мужем с вонючею душою не хочешь. Так мыслишь? (Разрывает на Ирине платье.)

Ирина (плачет). Пусти, государь, пусти, государь, пришла я к тебе, государю болящему, с утешением. Ты ж, государь, иного желаешь!

Иван (тяжело дыша). Того и желаю, утешь меня! (Наваливается на Ирину, она плачет и кричит.) Родион, пой громогласные песни, чтобы им крику от нее не слышно было.

Родион (громко поет). Ах ты моя боярыня, ах ты моя государыня, ты моя красавица, пьяна напиваешься. Ты пила квас да пила чай, пришел милый невзначай.

Иван (тяжело дыша). Я тебе безделицу учиню. Ах, ты хороша! Жалею, что прежде не растлил твое девство.

Ирина. Пусти меня, государь, жена я царевича Федора! То грех велик, государь! Молю тебя, государь, куда ж мне скрыться после сего греха будет? Пострижной в девичий монастырь али в смертное место? Пусти, государь! Господи, помоги! (Хватает царя Ивана за бороду, вырывается и убегает.)

Иван (тяжело дыша). Ах, злое жидовское твое сердце женское!

Родион (поет). Ах ты моя боярыня, ах ты моя сударыня…

Иван. Замолкни, лихая понурая свинья! (Бросает чашку в голову Родиону.) Бельский!

Бельский (торопливо входит). Что стряслось, государь милостивый?

Иван(сердито). В нужник меня несите! (Кашляет, тяжело дыша.)

Люев (входит). Надобно пол-ложки травы девясил с чесноком и горчицей, то удушья и кашля не будет. А на тощее сердце, на пустой желудок давать, то всякую нечистоту изнутри изгонит.

Годунов (входит). Государь милостивый, сестра прощения просит, что расстроила тебя. Она скорбит месячно, а которая жена скорбит в месяце, то в великом страхе и сама не знает иной раз, что с ней делается.

Иван (сердито). В браке с сестрой твоей Ириной Годуновой царевич Федор не имеет детей, то я, царь, помышлять буду, как спасти династию! (Слуги уносят царя. Следом идут Бельский и лекарь Люев.)

Годунов (тихо). Сестра моя пришла к болящему с утешением, а должна была убежать от его любосердия. Так ли, Родион Биркин?

Биркин (тихо). Так, государь. Покушение естества на невестку.

Годунов. Возьми денег пять рублев да молчи про то, иначе хуже тебе будет, уничтожу!

Биркин. Слушаюсь! (Берет деньги.)

Годунов (тихо). Ты, Биркин, мне первым делом неси, если что будет.

Биркин. Слушаюсь.

Годунов (тихо). По временам силы оставляют царя, но царь Иван еще не думает умирать. Не верит он ни в сон, ни в чох, да сластолюбив. Однако роковой день, про который колдуны поведали, близится. Стрясется ли? Страшно про то мыслить. Помоги Бог! (Крестится и уходит.)

Занавес
Сцена 127
Теремная палата. Царь Иван полулежит в кресле. Лекарь Люев, лекарь Эйлоф и прочие хлопочут возле него, натирают ему лицо и руки гвоздичным маслом. Тут же Годунов, Бельский, Никита Романов и слуги

Иван. Гниение у меня внутри, оттого исходит запах, потому я женщинам не люб. Так ли, Годунов?

Годунов. Не чую я того запаха, государь!

Иван. Ты, Бельский, чуешь? Подойди к заглавию моему.

Бельский (подходит). И я не чую, государь милостивый, чую благоухание.

Иван. Льстивые вы царедворцы, лихоимцы! Ты, Никита Романов, тебя называют неподкупным, чуешь ли?

Романов. Государь, всякая болезнь имеет запах. Однак мы молим да верим, что Господь те болезни отменит. Ты, государь наш, еще не стар и крепок.

Люев. Государь, аще сие гвоздичное масло укажешь, сиречь капнешь в воду капли две-три. Придает благоухание и благолепие лицу. (Натирает руки и лицо царя.)

Иван. Лекаря-иноземцы, ты, Эйлоф, да ты, Джованни, может ли быть мне исцеление?

Эйлоф. Государь, надобно пустить нервные соки и развить взаимодействие разных органов.

Иван. Как зовется моя болезнь? Скажи ты, Джованни!

Джованни. Государь, по учению Асклепия, чтобы устранить, надобно понять, отчего та болезнь произошла.

Иван. Грехи мои – вот отчего болезнь! Пустит ли меня ангел Божий или укажет ангел на огонь палящий, пламень огненну?!

Годунов. Такого Господь не допустит, государь, жить будешь долго!

Иван. Истинно, чую в себе самом жизненные силы, потому мысль жениться на иностранке не оставляет меня. Уж издавна, еще до проклятого колдуна Бомелеуса, обратил я свои взоры на Англию и поначалу даже на саму королеву Елизавету. Однако, поняв, что она строптивая и наглая девица, также не шибко молода и не шибко красива, думаю про родственницу ее, племянницу Марию Гастингс. Потому согласился на особую аудиенцию с Боусом для такого разговора.

Бельский. Государь милостивый, он скоро будет. Ему указано, что разговор частный, не в Золотой палате, а в Теремной палате, и он, Боус, должен отправиться один, без оружия и свиты.

Иван. Какие вести от Писемского? Дана ли ему аудиенция?

Бельский. Дана лишь не так давно в Виндзоре. Посол Батория был в Лондоне, и его принимали впервоочеред. Писемский старался ускорить начало переговоров, однак они откладывались со дня на день под разными предлогами: то придворные празднества, то чума…

Иван(сердито). Проклятые английские торговые мужики! Не мешает же им чума вести переговоры с поляками!

Бельский. Государь, Писемский терпеливо дождался отъезда поляков и после того был принят королевой.

Иван. Приняли ли его вежливо?

Бельский. Государь, Писемский был торжественно введен к королеве графом Лестером, лордом Горманом, сэром Кристофом Геттом и самим Геттингтоном, отцом Мэри Гастингс, графини Геттингтонской. Он вручил королеве подарки от твоего царского имени и от себя – дюжину куньих шкурок.

Иван. Приняла ли его королева с честью? А то ведь не так давно послала своих людей по какой-то надобности по всем странам мира и писала ко всем королям и князьям, и властителям, и управителям, а на наше имя ни одного слова послано не было. В том вижу интригу поляков да прочих врагов, также и наших проклятых перебежчиков.

Бельский. Государь, по донесениям посла, на сей раз королева была очень милостива, стала веселой и спрашивала о твоем, царя, здоровье. Сказала, что она тебя любит, как брата, рада будет тебя видеть и заключить с тобой союз.

Иван. А о деле говорили ли, о невесте моей?

Бельский. Государь, о том речь не шла, ибо с самого начала возникло несогласие о предмете переговоров, даже и о грамотах. Там наши предложения были названы просьбами, а ты, государь, именовался племянником королевы.