— Куда ступени, Жигмонт?
Он останавливается на секунду, вздрогнув губами под завитым, щипцами уложенным по щеке усом. Но не говорит ничего.
ГЛАВА XIVДВОЙНИК
Только в караульном помещении, — когда был проделан весь сложный ритуал развода постов, когда стали на места, оправляя ремни, часовые, когда Сухтелен отвел свой взвод во внутренний караул к самым покоям императора, и остальные люди роты, тихо топча тяжелыми са погами, составили ружья в соседнем высокостенном без оконном зале, — Карпинский потеплел, разжал губы полуулыбкой.
— Ну, не сглазить бы — пока слава богу... А тебе бы все-таки караульный устав подчитать следовало: запинаешься. Смотри, не подсади.
— Где у тебя остальные офицеры?..
— Полторацкий вчера рапорт о болезни подал; а Бринкен отпросился прямо во дворец приехать: до часу путается где-то. Я, конечно, разрешил.
— Бринкен не опасен, — отозвался Жигмонт, растягиваясь на диване. — Он даже приказов по полку не читает: писарь ему докладывает, что к нему относится. Бумажкой вашей не смутится, поручик Силин.
— Где она, кстати? — схватился Карпинский. Пошарил за обшлагами, достал, развернул на столе, оглаживая примявшиеся концы.
— А все-таки ваши здорово, надо сказать, работают. И почерк писарской, со всей каллиграфией. Подпись хоть самому ад’ютанту полковому подсунь: признает. И печать: чисто. Ты видал, Жигмонт?
«Выписка из приказа... № 89, 10 сентября 1905 г.
§ 4. Прикомандированного к полку 51 пехотного Литовского полка поручика Силина, прибывшего 9 сентября сего года, полагать с того же числа налицо и зачислить на все виды довольствия.
§ 5. Прикомандированный к полку 51 пехотного Литовского полка поручик Силин назначается в 4‑ю роту младшим офицером.
С подлинным верно: подпись, росчерк, печать».
— С подлинным верно! — Карпинский осмотрел меня и поморщился.
— Напрасно ты на погоны кованые цифры заказал. Государь не любит: надо было — шитые.
— С шитьем возня — не поспели бы; а штамп в Гвардейском экономическом готовый.
Лакеи в тяжелых темнозеленых фраках, с широчайшими фалдами, обшитыми позументом — черные орлы по золоту, — внесли подносы: в час — завтрак.
— Подкрепимся, — мигнул усами Жигмонт. — На офицера в дворцовом карауле полагается две бутылки — белого и красного. Сорт — по чину: табель о рангах. Однако, если дать лакею соответственно, — будет и вне нормы и вне рангов.
Он глянул на Карпинского и осекся. И в самом деле — лицо Карпинского, осунувшееся и серое, под морщинами, как у мученика. Этот — помнит.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я садился за стол, наискось от Карпинского, когда в раскрывшейся двери мелькнуло чем-то знакомое, где-то, как будто близко и часто виденное и все-таки чужое лицо. Два офицера вошли в комнату: один — в гвардейском, штабс-капитанском мундире; на погонах второго — штампованные, новенькие, блестящие кованые цифры: «5» и «1». Мои цифры.
Карпинский обернулся на дверной стук. Мгновенно остановившимися глазами оглядев вошедших, он выдернул из-за борта мундира край подкрахмаленной салфетки, бросил ее на стол и медленно встал.
— Ты опоздал, Бринкен, — сказал он, отбивая слоги, как шаг на учебном плацу. — И что это значит? — Он повел взглядом к Литовцу. Тот сомкнул каблуки и поднял плечи:
— Честь имею явиться.
— Наш новый прикомандированный, — развязно сказал Бринкен; с той минуты, как он вошел, он не отводил глаз от Карпинского. — Полторацкий, как ты знаешь, болен. Я захватил с собой поручика — ему на замену. Вот приказ.
Карпинский развернул сложенную четвертушку, старательно разглаживая замятые обшлагом углы. Через стол я увидел: каллиграфический писарской почерк с крючками и завитушками: «с подлинным верно», подпись и печать...
«Выписка из приказа... № 89, 10 сентября 1905 г.
§ 5. Прикомандированного к полку 51 пехотного Литовского полка поручика Никольского, прибывшего и т. д.
§ 6. Прикомандированный к полку 51 пехотного Литовского полка поручик Никольский назначается в 4‑ю роту, младшим офицером...»
Карпинский дочитал, обернул бумажку, внимательно посмотрел на нее зачем-то с оборотной стороны, раздул ноздри и бросил коротко и жестко:
— Ну, что ж... Знакомьтесь.
Он кивнул в мою сторону.
Бринкен выпрямил грудь и обернулся ко мне.
— Пятьдесят первого пехотного Литовского полка поручик Силин, — отчеканил Жигмонт, расстегивая револьверный кабур.
Грузное лицо Бринкена налилось кровью. От подбородка к левому глазу, отдергивая кожу от скулы, забилась судорога. Он переступил ближе и протянул руку.
— Вы давно прибыли?
— Вчера явился.
— Я не был в полку, — с усилием проговорил он, не выпуская моих пальцев. — Поручик Никольский — ваш... ваш однополчанин...
Но Литовец уже обогнул стол и подходил ко мне, уверенно и упруго ступая сильными и стройными ногами в высоких лакированных сапогах.
— Здравствуй, дорогой! — И, раньше чем я успел ответить, он крепко поцеловал меня в губы.
— Господа офицеры! — командно крикнул Карпинский. Мы обернулись и стали смирно. С порога ласково потряхивал седой стриженой головой тучный генерал, об руку с коротеньким и таким же круглым флигель-ад’ютантом.
— Не беспокойтесь, господа. Приятного аппетита. Кушайте, кушайте... Капитан, полковник Мордвинов имеет к вам поручение от его величества.
Флигель-ад’ютант наклонил белорозовое, с черными длинными, словно наклеенными усами, лицо, показав расчесанный волос к волосу пробор.
— Его величество, — произнес он низким баритоном, — приказал узнать, не болят ли у кого-нибудь из ваших солдат зубы?
— Зубы? — недоуменно переспросил Карпинский. — Никак нет... И вообще, простите, полковник... как могут у солдат болеть зубы?
Мордвинов тряхнул эполетом.
— Если государь император пожелал... Опросите людей, капитан: совершенно необходимо, чтобы у кого-нибудь из них болел зуб... У его величества собрался небольшой кружок... особоприближенных. Государь император хотел бы испытать... действие магнетических пассов... Они исцеляют зубную боль, вы знаете. Его величество pour le moment очень увлечен этими пассами... Флюиды — это совершенно замечательно. Но необходим об’ект, не правда ли? Его величество приказал доставить ему солдата.
— В первый раз в жизни слышу, чтобы у солдата болели зубы, — пробормотал Карпинский. — Мне кажется даже... в дисциплинарном отношении... такой вопрос может породить... За своих я ручаюсь. Но я немедля телефонирую в полк.
Ад’ютант кивнул.
— Как угодно. Но дайте нам солдата с зубною болью. Вы — старый гвардеец, капитан, не мне вас учить службе.
Он многозначительно глянул Карпинскому в глаза, улыбнулся и, обведя небрежным полупоклоном комнату, вышел. Карпинский торопливо вышел следом.
— Что же вы, господа, садитесь, — радушно повторил генерал и подошел, колыша под широким сюртуком тяжелый живот.
— Дворцовый комендант, — шепнул Жигмонт. — Держись в струну. Заверни салфетку за погоны снаружи, чтобы шифра не было видно.
— Я присяду, с вашего разрешения, — отодвинул кресло толстяк. — Признаюсь, господа, ваш полк — моя слабость! Скажу откровенно, — он понизил голос, — лучший полк в гвардии.
Мы поклонились. Комендант оглядел стол и нахмурился.
— Семен! Отчего у капитана го-сотерн? Сейчас же сменить. Когда такой полк в карауле...
Мы снова заняли места. Прямо насупротив меня — Никольский, спокойно поглядывая серыми, светлыми глазами на меня, на Бринкена, на Жигмонта, на коменданта, мазал уверенной рукой масло на хлеб.
Генерал перевел глаза с него на меня и расплылся улыбкой.
— Вы что же, господа, извините, двоешки?
— Как? — не сразу понял я.
— Двойни?
— Никак нет. Мы даже не родственники.
— В таком случае игра природы, изволением божиим. Вы на одно лицо, — как братья родные.
Мы все переглянулись, присматриваясь. Жигмонт пожал плечами. В самом деле: между мной и Никольским никакого, даже приблизительного сходства.
Генерал продолжал улыбаться.
— А я то думал, как в Атаманском... Не знаете: братья Черемховы, как же! Двойни — в одном чине, в одном полку, на одно лицо — только у одного глаза чуть-чуть косые, у другого нет. Однакож, и второй, когда выпьет, тоже начинает косить, и тогда их мать родная не разберет. Только по бороде и отличают: полковой командир первому приказал бороду отпустить, а то скандал: случись что — не знаешь, с какого брата взыскивать. Был с ними, я вам скажу, на почве этого, так сказать, полового сходства, такой анекдот... Свеженький, только что слышал.
«Только чтоб разговор начать...» Так вот зачем генералу понадобилось в нас сходство...
Комендант уперся животом в стол и, снизив голос, рассказал нецензурнейшую историю... в которой слушатель без труда мог узнать один из наиболее игривых эпизодов Декамерона.
Осолдаченный Бокаччио! Если бы хоть одному из нас за столом было до этого дело!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы закончили завтрак в беседе на гарнизонные темы и на злобы дня: пал «Геркулес», выигравший в прошлом году всероссийское дерби; гвардейской артиллерии хотят вернуть кивера; великий князь Константин читал в Эрмитаже новую свою поэму.
— На Гефсиманскую тему...
— Мифологический сюжет?
— Стыдись, Жигмонт. Что ты делаешь, когда бываешь в церкви! Канун Голгофы.
Комендант, подливая ессентуки в лафит, сказал спотыкающимся, старческим шопотом:
— Его высочество, говорят, имел его величество в виду. Действительно, времена тяжкие! Их величествам пришлось в нынешнем году отказаться даже от обычной поездки в Ливадию. Как угадать, под какую шпалу злоумышленникам вздумается заложить динамит? Год без солнца, без моря... Затвор в Царском. Подлинно, Гефсимань...
Вошел и вытянулся осанистый фельдфебель.