В зале внезапно стихло. Толпа приглашенных расступилась. Сопровождаемый семенящим сбоку Синягиным, тряским быстрым шагом молодящегося старичка вошел принц Александр Петрович Ольденбургский. Кивками лысой, глянцевитой головы отвечая на почтительные поклоны, он осмотрелся, выпятил игривой улыбкой огромную вставную челюсть, притопнул каблуком с насаженной на него крутой шпорой и потянул руку Марфиньки вверх, на весь свой высокий рост, к ощеренному рту.
— Вы еще похорошели, княгиня!
Он подмигнул мне и погрозил пальцем.
— Он здесь, этот отчаянный! Берегитесь его, княгиня. Пусть Ревнов вам расскажет, как этот юноша под носом у меня прорвал чумное оцепление в Анзобе. Рас-стре-лять, ха-ха! Но он провалился, как Мефистофель в трап. Prenez garde! Он способен прорвать и у вас...
Принц захлебнулся сиплым смехом. Марфинька сдвинула брови.
— Я разумею, прорвать и ваше оцепление, княгиня.
— Разве я чума? — холодно сказала Марфинька. — Вы необычайно любезны и остроумны сегодня, принц.
Ольденбургский захохотал еще громче.
— Вы ловите меня на слове. Но разве вы — не гибель, но подлинная чума для наших сердец, княгиня?
Он наклонил к ее волосам перекрытое сеткой синеватых прожилок лицо.
— Увы, и мое старое годами, но еще достаточно не остывшее сердце...
Он резко оборвал и принял строгую, застылую позу. Лицо сморщилось, стало дряблым и виноватым: глухо пристукивая посохом по ковру, вся в черном, с кружевной наколкой на редких седых волосах, сгорбленная и хилая, — к нам подходила жена принца, принцесса Евгения Максимильяновна.
Марфинька, сложив руки, сделала глубокий придворный реверанс. Старуха улыбнулась приветливо и скорбно.
За царскими вратами зашелестел, скользя по шнуру, шелковый занавес. Волосатый, огромный протодьякон взнес руку, опутанную новеньким, парчевой змеей скользившим сквозь пальцы, орарем.
— Благослови, преосвященнейший владыко...
Ряды зашелестели, выстраиваясь. Марфинька со вздохом проговорила, наклоняясь:
— Этого хватит на целый час. Ради бога не отходите: может быть, нам удастся ускользнуть как-нибудь раньше...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ускользнуть не удалось. Принц истово отматывал справа налево крестные знамения, перетаптываясь у амвона и беспрестанно оглядываясь назад. Пока он в церкви, — уезжать было неприлично: княгиня покорилась. Я — тоже: запах ее пармских фиалок отгонял кадильный дым.
Наконец! Последние возгласы...
Архиерей, тяжело взмахивая черным, в серебро оправленным кропилом, двинулся к дверям церкви, осеняемый дикирием и трикирием. Хор, сбиваясь с такта, тянулся с клироса. Принцесса переняла свой посох в левую руку и милостиво оперлась о дрожавшую от благоговения и гордости руку жертвователя. За ними двинулись к выходу Ольденбургский и Лауниц, с ад’ютантами.
— Княгиня, — проговорил принц, проходя мимо нас. — Принцесса, и я будем рады видеть вас возле себя. Пожалуйте. Капитан Воршев, озаботьтесь этим.
Ад’ютант щелкнул шпорами и приостановился, пропуская нас. Мы вышли на площадку.
Внизу, оседая по ступеням негнущимися полами золотых стихарей, в предшествии замолчавшего хора, тяжело прядали архиерей, протодьякон, священники. Черная наколка принцессы кивала в такт спуску.
— Вам взаправду придется прорывать сегодня чумное оцепление, — сквозь зубы проговорила Марфинька. — Они окружают нас, Maladetta!
Сзади шелестели по камню ступеней шелковые шлейфы, мягкая поступь еще по-церковному осторожных шагов.
Принцесса остановилась, рукоятью посоха указывая на широкое окно, сквозь которое радужным потоком били морозные, насмешливые лучи. Голова Синягина быстро и радостно кивала под светом.
— Он зайчиков лысиной пускает, смотрите, — тихо засмеялась Марфинька. — В самом деле, смотрите по стене... Боже!
Я повернул голову. Бледное, бледное знакомое лицо, в профиль, скользило, как тень, вдоль стены... Тот с большими руками, во фраке... Он бежал, прыгая через две ступеньки.
Марфинька неистово вскрикнула и схватила меня за руку.
— Будет стрелять!
Прямо на Лауница. Лауниц дернул плечами, обертываясь. Поздно. Короткий, плоский, вороненый ствол прижался к стриженному затылку. Выстрел, второй. С диким воем бросились назад, вверх, спускавшиеся пары.
Принц отскочил к стене. Воршев рядом со мною, дрожа коленями, тянул из ножен широкое, нестерпимо яркое лезвие. Марфинька хохотала у перил, цепко прижимая к груди мои руки.
— Не вырвете! Нет, не пущу!
На площадке ломилась в захлопнутую, диким размахом, церковную дверь обезумевшая, воющая толпа. Мелькали кулаки, смятые прически, лоскутья разорванных платьев. Тело Лауница, лицом вниз, медленно оползало по ступеням — навстречу бежавшим от входа, вперегон, людям в серых пальто, с оружием.
Красные жесткие пальцы перевели затвор. Он приставил дуло к виску. Вопль и топот бегущих перекрыл выстрел. Или — его не было? Он вздрогнул и сел, уронив руку, прислонясь к перилам. Воршев, далеко, во всю длину огромной руки взнеся шашку, ударил косым и страшным ударом труп в темя. Лезвие сорвалось. Оно взметнуло в воздух лоскут красно-желтой кожи. Воршев ударил вторично, глубоко вогнав клинок в точеный настил перил.
— Отставить! — хрипло выкрикнул принц, шаря по стене прижатыми за спиной ладонями. Он дышал тяжело, свистящим дыханием, выпячивая желтые, мертвые зубы.
Марфинька закрыла глаза и, шурша платьем, опустилась на ступени. Я оставил ее и подошел к трупу.
Сейчас уже не отличить было черт лица под сеткой ровно точившейся крови — от сабельного среза и двух — ясно видны два черных ровных пулевых входа — ран. Галстук, грудь, воротник залиты красным и липким. Тихо стало на лестнице. И в тишине этой слышно, как бьют внизу о пол, падая в пролет, тяжелые, багряные капли.
— Ви-но-ват... Ваши документы?
Кто-то с распушенными усами, в полковничьих жандармских погонах, дотронулся до моего плеча широким жестом.
— Я не ношу при себе фамильного архива.
— Ваш входной билет, по крайней мере.
Я достал конверт: в нем был только один листок золотообрезанного бристоля.
— У меня нет билета.
Наклоном головы полковник указал вниз:
— Пожалуйте.
Выше, минуя меня, уже разомкнулась, запирая цепью ширину лестницы, серая зловещая шеренга.
Я сделал шаг по ступеням вниз. Княгиня быстро поднялась:
— Куда? Вы... не в себе, полковник!
Человек с пушистыми усами поднял руку к козырьку.
— Мадам...
Марфинька брезгливо обвела глазами круг:
— Я не вижу, с кем вы говорите, полковник...
Рука снова, напряженно, примкнулась к козырьку.
— Я извиняюсь... необходимо выполнить известную формальность.
— Формальность... для нас? Вы смеетесь, полковник. Я не поеду одна из-за ваших формальностей. Ваше высочество, это же неслыханный произвол.
Принц отнял ладони от стены и вздрогнул всем телом.
— Ее высочество?
В самом деле, мы все забыли о бедной старухе. Где?
— Их императорское высочество в полной безопасности. Они успели сойти... до случая. Они дожидаются вашего высочества в приемной.
— Да-да! — закивал Ольденбургский, собирая в морщины дряблые красные щеки. — Иду, иду. — Он стронулся, но тотчас же остановился. — Полковник...
Пушистые усы дрогнули и застыли. Жандарм вытянулся во фронт.
— Мы все повинуемся княгине Багратион. — Он наклонил голову перед Марфинькой. — Примите это к сведению... и руководству.
— Слушаюсь, ваше высочество.
Княгиня в упор, вызовом глянула на труп и взяла меня под руку.
— Едем.
Ад’ютант Лауница, наклонившись к жандарму, быстро говорил ему на ухо. Глаза полковника стали растерянными и злобными. Он снова приподнял руку.
— Виноват. Но ротмистр... сообщил мне чрезвычайно важное сведение. Генералу Лауницу представлен был на подпись два месяца тому назад ордер на арест вашего спутника. По сведениям охранного отделения, он член военно-революционной организации и еще другое. Покойный генерал не подписал... по той же, очевидно, причине, по которой и мы чуть было не дали ему сейчас уйти. И если бы генерал подписал... кто знает, может быть...
— Я вынуждена повторить вам: вы не в себе, — с ледяным, таким необычным для «несносной» спокойствием проговорила княгиня, цедя слова. — Вы, может быть, пожелаете арестовать и меня?
— Их видели перед входом вместе.
— Мы вошли втроем, — гневно откинула голову княгиня... — У вас нет ни малейшего такта. Прикажете мне опять потревожить его высочество, чтобы он дал урок вам, как нужно обращаться с людьми нашего круга?
Полковник развел слегка руками.
— Но, княгиня, войдите в мое положение.
— Мое имя и его имя вам известны — этого довольно. Пусть ваши... шпионы десять раз правы, — вы можете сводить ваши счеты...
— Выполнять свой долг, княгиня...
— Долг? — брезгливо скривила губы Марфинька. — Пусть будет долг. Сводите его, когда меня не будет. Но при мне и для меня он только — вы слышите, полковник, — только человек моего круга, которого я пригласила обедать и с которым я буду обедать на зло всем вашим департаментам.
— Но, княгиня...
Она нетерпеливо пожала плечами.
— Кончим, полковник. Этого человека знает весь Петербург. Вы боитесь потерять его, если он выйдет со мной за дверь? Это смешно, по меньшей мере. Вы слышали, что сказал принц?
Полковник поклонился.
— Вы не убедили меня, княгиня. Но... поскольку отсутствие ордера дает мне формальную возможность... я соглашусь отсрочить тот необходимый после сегодняшнего случая разговор, который нам придется иметь с вашим спутником. Вы будете любезны заехать сегодня же после обеда, к нам — Тверская, десять?
Я улыбнулся:
— Нет.
Зрачки полковника сузились:
— В таком случае, мы привезем вас.
— A la bonne heure! — весело кивнула княгиня... — Наконец, это начинает походить не на...
Полковник спустился с нами в вестибюль.