– А что нужно сделать, если мне живым нужен… он?… ЧТО????
Слезы опять были так близко, жгли глаза, перехватывая дыхание.
– Но ведь он пока жив… – похоже, слова давались с трудом. Полина словно боялась произнести то, что окажется неправдой, посеять ложную надежду, которой не суждено оправдаться. Но и промолчать не могла. – Зачем ты оплакиваешь его раньше времени?
– Но врач сказал… – не нашлось сил повторить приговор. Она лишь опустила голову, давясь рыданиями.
Полина опять помолчала, прежде чем решилась произнести:
– Оля, я не люблю об этом вспоминать. Но сейчас… Хочу, чтобы ты знала. Мне было семь лет, когда моя семья попала в аварию. Я, родители и мой старший брат. Машину занесло на скользкой дороге. Отец не справился с управлением. Мы перевернулись и … упали с обрыва…
Было видно, что воспоминания до сих пор причиняют боль. Женщина застыла, сло вглядываясь в прошлое, отнявшее у нее близких.
– Я единственная почти не пострадала. Было всего несколько царапин. А все остальные… Папа… погиб на месте. Сразу. Мама… умерла по дороге в больницу. У меня на глазах. Я слышала ее стоны… Видела последние движения. И все понимала, не смотря на свой возраст. Хотя до того дня самой большой моей проблемой была сломанная игрушка. Это было так очевидно. Смерть самого дорогого человека, которую ты никак не можешь предотвратить… А мой брат… – она смахнула набежавшие слезы, – про него сказали, что он тоже не жилец. Я помню, как были вывернуты его ноги. Совершенно неестественно. И сколько было крови. И как он кричал… И слова врачей тоже помню. Моя тетя… она очень подробно пересказывала мне все. Я была ей не нужна. И больной мальчишка, который все-таки выжил, – тоже. Она предпочла бы, чтобы Кир умер, лишь бы не тянуть на себе многие годы груз ухода за инвалидом. Ему пришлось ампутировать ногу… почти до бедра. И он до сих пор стыдится шрамов, которые остались по всему телу. Но все равно выжил, несмотря на то, что шансов не было, потому что был очень нужен … мне. Просто не смог меня покинуть, потому что если бы и он ушел, я не знаю, что случилось бы со мной…
Ольга прислонилась спиной к холодной стене коридора. Они так и не прошли в комнату. Полина продолжала шокировать ее почти при каждой встрече новыми откровениями. Но было ли услышанное приемлемо в собственной жизни?
– Лешка не знает, что нужен мне… Я все время убеждала его в обратном.
– Он знает, чувствует что-то… наверняка. И это ЧТО-ТО до сих пор держит его на земле. Я ощущала эту силу, когда сама находилась в реанимации, после того как… – женщина кивнула на свою руку. – Кирилл целый сутки просидел под дверью, не отпуская меня. Только он, потому что больше никто не знал о том, что случилось. Даже Мирон…
Ольга помотала головой.
– Я не верю, что одного моего желания хватит, чтобы спасти Лешку от смерти. Я видела его… То, во что он превратился…
– И поэтому решила похоронить его заранее?
Возразить было нечего. Она действительно сдалась, смирилась с приговором врачей, признала ужас увиденного в палате и больше не ждала ничего хорошего. Даже забыла о новой жизни, развивающейся в ней. Но то, что Полина произнесла потом, буквально взорвало ее сознание. Как пощечина, которую дают утопающему, чтобы он не мешал спасателям.
– У тебя будет достаточно времени для слез и горя, если… все окажется так, как сказали доктора. Но сейчас нужно что-то другое. То, что заставит его понять, что он еще нужен здесь. Почувствовать ту силу, которая сильнее смерти. Ты можешь не верить, но я на собственном опыте убедилась, что она действует. И совсем не врач, каким бы компетентным он не был, управляет исходом жизни. Или ее продолжением. У тебя есть шанс это проверить…
Глава 27
Он тонул в густых, липких волнах боли, сдавливающих все его тело. И этим волнам не было конца. Они то ударяли острыми иглами по обнаженным нервным окончаниям, то медленно вытягивали последние силы из обездвиженного тела. Даже думать было больно. Воспоминания, мысли, ощущения кипели в одурманенном лекарствами сознании, сливаясь в клубок, грозящий задушить его. И не было никакой возможности вырваться, просто вздохнуть свободно, не испытывая этого мучительного давления.
Откуда-то издалека доносились странные звуки, которые никак не удавалось разобрать, вычленить что-то осознанное из бессмысленного тумана, сгустившегося над ним. Сплошная пелена: в глазах, в ушах, в горле. Жуткий, физически ощущаемый страх от невозможности вырваться из этого плена. Кругом – одна только боль. Безысходность. Тупик.
Он пытался закричать или выдавить из себя хотя бы жалкий стон, но губы не слушались. В горле что-то хрипело, булькало, но наружу не вырывалось ни единого звука, словно некто запечатал его рот, лишая возможности что-то произнести.
Напрягал воспаленный мозг, пытаясь восстановить в памяти хоть какой-то сюжет, осмыслить действительность, найти причину, ввергшую его в это дикое состояние. И не мог. Все время упускал какую-то тонкую нить, связывающую с реальностью.
На осколках сознания вдруг промелькнуло лицо. Знакомое, родное… Голос, так не вписывающийся в терзающие его звуки. Зовущий. Умоляющий. О чем? Он не понимал. Задыхался от напряжения, пытаясь что-то различить, но боль заглушала абсолютно все.
Он должен был услышать. Проломить стену, закрывшую от окружающего мира. Почему же тело отказывается слушаться? Почему мозг больше ему не подвластен? Он мертв? Тогда откуда этот океан боли, из которого никак не выбраться?
– Лешка… Лешенька…
Чей-то полувсхлип-полустон. Что это? Сон? Мираж? Бред? Так называли его очень давно… И только она… Но она… никак не может быть здесь. В его агонии. Она… давно в другом мире. И ему там места нет…
– Не умирай… Не бросай нас…
Нас… НАС?!
Все это просто мерещится… Последняя насмешка судьбы, жестокая игра его поврежденного разума. И этот странный детский плач… Откуда он мог взяться??? Его предсмертные галлюцинации?
Этот звук внезапно стал громче, заглушая все остальные звуки. Плач ребенка. Обиженный надрывный крик. ЧТО ВСЕ ЭТО ЗНАЧИТ????
Новый виток боли полоснул по нервам. Ему вдруг показалось, что он снова горит. Жуткая, полыхающая жаром волна окатила все тело, сминая остатки воспоминаний. Остался только жалобный плач – единственный звук, не утонувший в бушующих вокруг него волнах. Ребенок звал на помощь. Именно его…
Боль ведь давно стала привычкой… Да, сейчас она в сотни раз сильнее. Но если он все еще жив, разве может не отозваться на этот крик? Если действительно нужен… кому-то…
И вдруг совсем рядом, взрываясь в голове пронзительной вспышкой, раздался незнакомый, совсем чужой голос:
– Он приходит в себя. Готовьте операционную.
Следом наступило спасительное забвение.
Ее не пускали в палату уже несколько дней. Ничего не объясняя. Врач ограничивался короткой фразой «Пока жив» и торопился уйти, словно боялся сказать что-то лишнее, или просто не хотел дарить ложную надежду. Ольга видела, что он по-прежнему не верит в положительный исход и ждет конца. И приходилось собирать все свои силы, чтобы не уподобиться ему.
Дни смешались в сплошной полосе ожидания. Вся жизнь сконцентрировалась в узком коридоре ожогового отделения, где она проводила время с раннего утра до позднего вечера в надежде попасть к Алексею. Но и настаивать не смела, боясь, что ей вообще запретят появляться в больнице. А здесь становилось легче, несмотря на удручающую обстановку. Если не рядом, то хотя бы недалеко, как будто мужчина мог чувствовать ее присутствие.
Полина настояла, чтобы она все-таки показалась врачу, просто чтобы исключить возможные проблемы. Ребенок развивался нормально. Гинеколог хотя и посетовала на сильную худобу и бледность Ольги, тут же поспешила успокоить тем, что на ранних сроках это довольно распространенное явление. Все рекомендации свелись к приему витаминов и спокойному образу жизни.
Витамины она купила, а вот обрести покой никак не получалось. Даже во сне не могла расслабиться, потому что стоило закрыть глаза, как в памяти тут же восставали страшные кадры из реанимационной палаты.
Почти каждую ночь снился пожар. Огромное озеро огня, окружающее со всех сторон окружающее. Она пыталась убежать, но ноги не слушались, делаясь ватными и бессильными. И, падая в пылающую пропасть, Ольга каждый раз слышала крик, не понимая, кому он принадлежит: Лешке или ей самой.
Просыпалась, словно от удара, вздрагивая от гремучей тоски, стягивающей сердце. И, уже не рассчитывая на продолжение сна, до рассвета лежала без движения, уткнувшись лицом в подушку, еще хранившую его запах. А потом спешила в больницу, в надежде, что новый день принесет какие-то изменения, и они не станут трагедией.
Доктор позвал ее в свой кабинет, когда она уже отчаялась этого дождаться. Но приглашение внезапно вызвало страх. Что если опять скажет о том, что шансов нет? А она едва сдерживалась, чтобы не пасть духом...
– Проходите, Ольга. Присаживайтесь. Да что же Вы так побледнели, милая? На Вас лица совсем нет…
Она машинально приняла стакан с водой, почти впиваясь глазами в лицо, пытаясь оценить каждое слово, уловить любой, даже глубоко скрытый намек.
– Как … мой муж?
Доктор устало улыбнулся.
– Он жив… хотя признаюсь: это для меня более чем неожиданно. Я до сих пор не понимаю, какая сила его удерживает на этой земле. Могу только догадываться, – и он неожиданно подмигнул ей.
Ольга растерянно молчала. Если он пытался так ободрить, то это не очень получилось. Во всяком случае, его намерения оставались для нее загадкой.
Мужчина снова предложил ей сесть. И сам, расположившись за рабочим столом, пододвинул к себе какие-то бумаги. Голос стал серьезным.
– Ольга… Я по-прежнему считаю состояние Вашего мужа крайне тяжелым. И не исключаю того, что все кончится… совсем не так, как хотелось бы. Но сейчас я не буду настолько категоричным в этом заявлении, как раньше. У него есть шанс…