я около гигантских стальных ворот. Перо подумал о водителе автобуса: тот был иранцем и знал, кто такой Перо…
Они все вышли. Возле входа в тюрьму Перо увидел телекамеру.
Сердце у него замерло.
Телевизионная бригада была американской.
Какого черта они здесь делали?
Перо опустил голову, продираясь сквозь толпу, таща за собой свою картонную коробку. Охранник выглянул из небольшого окошка, проделанного в кирпичной стене возле ворот. Телевизионная бригада, похоже, не заметила его. Минутой позже небольшая дверь в одной из створок ворот широко растворилась, и посетители вошли внутрь.
Дверь с лязгом захлопнулась за ними.
Перо пересек точку невозврата.
Он прошел дальше, через вторую пару стальных дверей на территорию тюрьмы. Она занимала обширную площадь с улицами между зданиями и беспрепятственно разгуливавшими цыплятами и индюшатами. Перо последовал за остальными через дверной проем в приемную.
Он предъявил паспорт. Чиновник указал ему на журнал. Перо вынул ручку и более или менее разборчиво написал: «Г. Р. Перо».
Чиновник вернул ему паспорт и жестом указал следовать дальше.
Предположения посетителя оправдались. Здесь никто и слыхом не слыхивал о Россе Перо.
Он прошел в комнату ожидания и остановился как вкопанный.
Там стоял, беседуя с иранцем в генеральской форме, некто, прекрасно осведомленный, кто таков Росс Перо.
Это был Рэмзей Кларк, техасец, генеральный прокурор США при президенте Линдоне Б. Джонсоне. Перо встречался с ним несколько раз и хорошо был знаком с сестрой Кларка, Майми.
На мгновение Перо замер. Вот откуда тут взялись телекамеры, подумал он. В его мозгу лихорадочно заработала мысль, как бы не попасться на глаза Кларку. Теперь в любой момент, подумал он, Рэмзей увидит меня и скажет генералу: «Бог ты мой, да это Росс Перо из «ЭДС», – а если мне прикинуться, будто я скрываю это, выйдет еще хуже.
Перо принял мгновенное решение.
Он подошел к Кларку, протянул ему руку и осведомился:
– Привет, Рэмзей, что ты делаешь в этой тюрьме?
Кларк посмотрел на него сверху вниз – рост его составлял шесть футов три дюйма – и расхохотался.
Они пожали друг другу руки.
– Как поживает Майми? – поспешил спросить Перо еще до того, как у Кларка появится возможность представить его.
Генерал что-то сказал на фарси одному из своих подчиненных.
Кларк ответил:
– Она живет прекрасно.
– Что ж, рад был увидеть тебя, – промолвил Перо и пошел дальше.
Когда он выходил из комнаты ожидания на территорию тюрьмы вместе с Галлахером, Кобёрном и сотрудниками посольства, во рту у него совершенно пересохло. Он прошел буквально по лезвию бритвы. К ним присоединился иранец в мундире полковника: ему поручили позаботиться о гостях, сообщил Галлахер. Перо ломал голову, о чем же Кларк разговаривает сейчас с генералом…
Пол расхворался. К нему вернулась простуда, которую он подхватил в первой тюрьме. Его беспрерывно бил кашель, а грудь болела. Ему не удавалось согреться ни в той тюрьме, ни в этой: он мерз уже три полные недели. Пол попросил сотрудников «ЭДС» принести ему теплое белье, но по какой-то причине этого не было сделано.
Настроение у него было хуже некуда. Пол действительно ожидал, что Кобёрн и спасательная команда устроят засаду на автобус, транспортировавший его и Билла от Министерства юстиции сюда, но, когда их водворили в неприступную тюрьму Гаср, его постигло жестокое разочарование.
Генерал Мохари, управлявший тюрьмой, объяснил Полу и Биллу, что он заведовал всеми тюрьмами в Тегеране и устроил их перевод сюда для их же собственной безопасности. Это было небольшим утешением: хотя это заведение было менее уязвимо для толпы, для спасательной команды представлялось менее возможным, если не вообще невозможным, совершить нападение на нее.
Тюрьма Гаср была частью большого военного комплекса. На его западной стороне располагался дворец «Старый Гаср Газар», который отец шаха превратил в полицейскую академию. На территории тюрьмы некогда произрастали дворцовые сады. На севере располагался военный госпиталь, на востоке – армейский лагерь, где целый день приземлялись и взлетали вертолеты. Сама территория была окружена внутренней стеной высотой двадцать пять или тридцать футов, наружная стена была пониже – двенадцать футов. Внутри находились не то пятнадцать, не то двадцать строений, включая пекарню, мечеть и шесть зданий с камерами, одно предназначенное для женщин.
Пол и Билл томились в заключении в строении № 8. Это было трехэтажное здание во дворе, окруженном забором из высоких металлических брусьев, между которыми была натянута мелкая проволочная сетка. Окружающая среда была вовсе недурна для тюрьмы. В середине двора била струя из фонтана, по сторонам росли кусты роз, было также с десяток или полтора хвойных деревьев. В течение дня заключенным позволяли выходить наружу, они могли играть во дворе в волейбол или пинг-понг. Однако им не позволялось выходить за ворота двора, который охранял часовой.
На первом этаже госпиталя располагалась небольшая больница с парой десятков пациентов или около того, по большей части душевнобольных. Они часто испускали дикие вопли. Пол, Билл и несколько других заключенных содержались на втором этаже. У них была большая камера размером примерно двадцать футов на тридцать, которую они разделяли всего лишь с одним заключенным, иранским адвокатом на шестом десятке лет, который говорил по-английски и по-французски так же свободно, как и на фарси. Он показал им фотографии своей виллы во Франции. В камере был установлен телевизор.
Еду готовили заключенные, которым другие платили за это, и узники съедали ее в отдельной столовой. Пища была лучше, чем в первой тюрьме. Можно было купить дополнительные послабления режима, и один из прочих заключенных, явно чрезвычайно богатый человек, имел в своем распоряжении отдельную камеру, а еду ему приносили с воли. О суровости соблюдения режима говорить не приходилось: не было установленного времени ни подъема, ни отхода ко сну.
Невзирая на все это, Пол совершенно пал духом. Немного дополнительного комфорта не имело для него особого значения. То, чего он жаждал, была свобода.
Его не особенно ободрило, когда утром 19 января их известили, что к ним приедут посетители.
Комната для посещений находилась на первом этаже строения № 8, но сегодня без каких бы то ни было объяснений их вывели оттуда и повели по улице.
Пол понял, что они направляются к зданию, известному как офицерский клуб, расположенному в небольшом саду с тропической растительностью, утками и павлинами. Когда заключенные подходили к этому месту, он оглядел территорию и увидел своих посетителей, приближающихся им навстречу.
Пол не мог поверить своим глазам.
– Боже праведный! – воскликнул он с восторгом. – Да это Росс!
Забыв, где он находится, Пол рванулся, чтобы бежать к Перо, но охранник одернул его.
– Ты можешь поверить этому? – затормошил он Билла. – Перо здесь!
Охранник быстро провел их через сад. Пол все не спускал взгляд с Перо, гадая, не обманывают ли его собственные глаза. Их привели в большое круглое помещение, уставленное банкетными столами по окружности, со стенами, покрытыми треугольниками зеркального стекла: это было похоже на небольшой бальный зал. Минутой позже вошел Перо в сопровождении Галлахера, Кобёрна и нескольких незнакомых людей.
На лице Перо играла широкая улыбка. Пол пожал ему руку, затем обнял его. Это было минута, переполненная эмоциями. Пол чувствовал себя точно так же, как в тот момент, когда слушал исполнение «Звездно-полосатого флага»: у него мурашки бежали по спине. Его любили, о нем заботились, у него были друзья, он был не одинок. Перо приехал за тридевять земель в водоворот революционных бурь просто для того, чтобы увидеться с ним.
Перо и Билл обнялись и пожали друг другу руки. Билл воскликнул:
– Росс, какого черта вы здесь делаете? Вы приехали забрать нас домой?
– Не совсем, – промолвил Перо. – Пока еще нет.
Охранники устроились в углу комнаты пить чай. Сотрудники посольства, приехавшие вместе с Перо, уселись вокруг другого стола, разговаривая с женщиной-заключенной.
Перо поставил на стол коробку.
– Здесь для вас кое-какое длинное нижнее белье, – сказал он Полу. – Мы не могли купить здесь ничего, так что это мое, и я хочу, чтобы его вернули мне, вы слышите?
– Ясное дело, – расплылся в улыбке Пол.
– Мы также привезли вам книги и кое-что из еды – арахисовое масло, тунец, сок и даже не знаю что еще. – Он вынул из кармана пачку конвертов. – И вашу почту.
Пол уставился на свои конверты. Там было письмо от Рути. Другой конверт был адресован «Чапанудлу». Пол улыбнулся: оно должно было быть от его друга Дэвида Бене, чей сын Томми, не в состоянии произносить «Чьяппароне», наградил Пола кличкой «Чапанудл».[16] Он положил письма в карман, чтобы прочитать их позже, и спросил:
– Как там Рути?
– Просто прекрасно. Я разговаривал с ней по телефону, – сообщил Перо. – Мы приставили к каждой из ваших жен по человеку, чтобы гарантировать, что для них будет сделано все необходимое. Рути сейчас в Далласе, живет у Джима и Кэйти Найфилер. Она покупает дом, и Том Уолтер улаживает для нее все юридические формальности.
Он повернулся к Биллу:
– Эмили отправилась навестить свою сестру в Северной Каролине. Отдых ей необходим. Ей пришлось призвать на помощь Тома Риэрдона в Вашингтоне для оказания давления на Госдеп. Она написала Розалин Картер – знаете ли, как одна жена другой, – она пробует все. На самом деле мы все испробуем любые лазейки…
Когда Перо привел длинный перечень людей, которых просили оказать помощь – от техасских конгрессменов до самого Генри Киссинджера, – Билл понял, что главной целью посещения Перо было поднять моральный дух как у него, так и у Пола. Это было нечто вроде антиклимакса. В тот момент, некоторое время назад здесь, когда он увидел Перо, шагавшего по территории с другими парнями, улыбавшегося во все лицо, Билл подумал, что прибыла спасательная команда, – наконец-то эта чертова проблема решена, и босс прибыл сообщить нам это лично. Его постигло разочарование. Но, по мере того как Перо говорил, он воспрял духом. Со всеми этими письмами из дому и коробкой подарков Перо выглядел истинным Санта-Клаусом; и его присутствие здесь, и широкая улыбка на лице символизировали грандиозный вызов Дадгару, толпам и всему тому, что им угрожало.