В такие минуты чувство страха куда-то уходит, думаешь только о том, как быстрее добраться до горы, и не столько до самой горы, сколько до твердой почвы. Ханты и манси, те, которые всю жизнь живут по обычаям предков, привязывают к ногам бересту, даже когда ходят по твердой земле, если знают, что это место свято. Никто из них не сомневается, что наша земля живая и у нее есть органы зрения, слуха, память. Так же как и человек, она способна испытывать чувство боли, страха, обиды. Каким особенным чувством (или органом) они чувствуют святыни, причем как свои, так и чужие. Знают, что если осквернить их или просто навредить земле, то наказание неизбежно.
– Я ни разу в жизни не видел счастливого геолога, нефтяника или газовика-промысловика, – сказал мне однажды шаман. – Всех что-то беспокоит, что-то грызет изнутри, то сердечная недостаточность, то дочка-проститутка или сын-наркоман. А те, кто первые лезли в глубь земли, остались к тому же без денег, просто почет им дали, надбавку к пенсии – и все!
Стали они заслуженными копателями Земли, грамотами их наградили, орденами. Есть чем гордиться! Богатые появились тогда, когда скважины начали повально приватизировать, но те, кто их приватизировал, – их не копали, не жили годами на месторождениях, оторванными от семьи, не кормили комаров летом и не дрожали от холода зимой. Просто науку канцелярскую выучились, в бумагах поковырялись – и записали все на себя или родню. Здесь много ума не надо.
Но и те несчастные, приезжают хмурые, как волки перед гоном, в тайгу к нам и говорят: «Дай-ка, шаман, погадай, чо ждет меня там впереди!», а в глазах такая пустота, даже мне страшно…
Глянешь в душу, а там давно ничего святого нет – на родную мать смотрит, как будто она хочет его со свету свести и жить на его богатства.
Конечно, я понимаю, что надо добиваться успеха в жизни. Надо. Идти вперед и вверх. Так делают ученые люди во всем мире, но только за счет своего ума или таланта. Или же трудолюбия.
Возьми, например, Японию. Что там нефть есть или газ? А как живут! То-то же! Нам ли до них с нашими природными богатствами. А добиваться успеха за счет земной крови – губительно, даже для будущей жизни, которая всех нас ждет на небесах, не говоря уж о потомках, они-то почему страдать должны?
– Но ведь нефть нужна для жизни. На чем будут ездить машины, самолеты… – пыталась робко возразить я.
– Нужна-то нужна, но ведь и меру знать надо, – рассуждал, рассеянно глядя в даль, шаман. – Ты думаешь той нефти, которую в нашем округе добывают, на жизнь не хватит, что ли? Хватит, хватит, еще как хватит для цивилизации нонешней, живи – не хочу, но ведь нет же – постоянно что-то придумывают из нее, продают, богатеют, убивают друг друга, завидуют, покупают дорогие побрякушки, от которых толку ноль.
А рядом, бок о бок, нищие живут, на помойках кормятся и от этого белый свет ненавидят. А сколько баб молодых не рожают детей, потому что поднимать их не на что! А сколько молодых мужиков опустили руки, из-за того что прокормить семью не могут! Будущего, получается, у людей нет.
Я понимаю, если бы от продажи нефти давали всем деньги. Хоть понемножку, но каждому. Вот, мол, возьми и живи, трать на что хочешь или детей воспитывай. Это твое, потому что ты в России, где земля дает нефть. А то получают дивиденды земные только единицы.
Эх, что тут говорить, душу продали, давно продали по дешевке. Ну сколько там места деньги занимают в душе-то? Сколько? Зато вытесняют многое. Люди, люди.
Приезжают русаки к нам, ханты, тычут пальцами, смеются, мол, нецивилизованные мы. А ханты, настоящие добропорядочные, живут с молодыми женами, а иногда и с двумя, едят-пьют все свежее, таежное, лечебное. Никуда не торопятся, потому что никуда не опаздывают.
И знаешь, Арина, хорошо им. А эти возомнили себя, я еще в школе учил и удивлялся, царями природы. Журналистка, ну ты же умная, скажи, какой из человека царь природы – если один разбуженный вулкан может снести к едрене фене все, что человеческая цивилизация натворила за тысячу лет. У нас землю бурят, кровь из нее высасывают, потом сами же умирают от рака в тяжких муках, а на других континентах наводнения, землетрясения – и никто не видит и не знает их причины.
А вот чтобы все воедино связать и выводы сделать – увы!
Это страх, это просто чудо, когда заслонены глаза разума! Когда я еще в ПТУ учился, был такой Мишка Банников – красавец, староста нашей группы, мы штукатурили школу, а он водитель был на «ГАЗ-66», возил стройматериалы, продукты из промзоны в поселок, ну и обратно вывозил строительный мусор. Один раз поленился везти, на свидание вроде как торопился за город к своей девчонке, ну и вывалил все у дачного поселка, а там тропинка, такая хорошая, чистая, лесная, рядом колодец.
– Ну, Миша, – сказал я, – быть беде – такую землю засорять нельзя. Помяни мои слова, недели не пройдет, как ты пострадаешь за свои дела.
– Да иди, вонючий хант, – цыкнул он на меня. В четверг после обеда это было, а в понедельник он угодил в аварию, сломал обе ноги, сухожилия порвал. Я прихожу к нему, а он злой лежит, говорит: «Что, морда хантыйская, доволен, что мне накаркал». Я ушел. Два раза ноги неправильно у него срастались, два раза их ломали в больнице. Потом я еще раз пришел, он попросил прощения и заплакал. Спросил, когда не останется даже следа в памяти об этих страшных днях, я сказал, когда мусор, который остался на лесной тропинке, полностью растворится в земле… он все понял, чтобы она, мать, земля наша, забыла грехи-то.
Он даже как будто постарше от этих слов сделался. Мы с ним тогда долго молчали у него в палате. Хорошо помолчали, даже вроде как роднее сделались опосля этого. А потом мы с ребятами-однокурсниками, уже после окончания училища, собирали все щепки, остатки кирпичей и на тачках отвозили, машины-то не было у нас больше.
Мы все ушли в армию первым весенним призывом, а Банников так и остался доучиваться в училище, он ведь академический брал.
С тех пор я больше его не видел, но уверен, что он живет в большом городе. Чувствую. Хорошо живет, правильно. А сколько таких кругом, как Миша Банников в молодости?
…Большие города понастроили вокруг скважин, хорошие города, удобные, ничего не скажешь, сауны-рестораны, трассы вдоль вековых стойбищ проложили, по тайге на машинах гоняют, проводами всю землю обмотали, а счастья как не было, так и нет.
Понаехали с Украины, Молдавии, Беларуси, Татарстана. И свое все забыли, и местное уничтожили. По телевизору видала, каких нас, ханты, показывают? Все у них на дудочках играют, пляшут. В общем, театр, везде один красивый театр. Хотя обижаться нечего, льготы дали нам и нашим детишкам – учись, работай, смотри телевизор каждый день, живи в каменном городе – пожалуйста! Но не понимают одного, всем нам хорошо будет, когда нашу землю засорять перестанут.
В пойме реки, ну там где багульник высокий, выше тебя будет, видала, сколько пластиковых бутылок, пакетов, фантиков? Пришелец ведь как думает, выбросил – и забыл. А там, между прочим, когда-то кладбище было, целые роды березовских ханты хоронили. Беду накликать в два счета можно, в два счета… И она пострашнее Чернобыля-то будет.
Я этот разговор много раз вспоминала. Думала, как было бы хорошо, если бы на нашем Севере не было нефти и газа. Как бы правильно здесь жизнь протекала. Трудно с шаманом не согласиться.
На удивление, к месту я пришла довольно быстро, к сожалению, отчета о времени составить не могу, в районе священной горы происходят удивительные вещи – часы начинают либо спешить, либо отставать.
У человека появляется то легкость, то усталость, а злых и случайных людей, говорят, одолевает тяжелый, мрачный сон. У меня же вдруг появилось столько энергии, столько желания жить, что я запела что-то детское, задорное.
На священной горе все деревья украшены разноцветными бантами и веревочками, валяются шкатулки с подарками, иногда довольно ценными.
Впрочем, наиболее ценные вещи, насколько я знаю, вроде золота или серебра люди предпочитают здесь закапывать.
Я оставляю нехитрые дары, и вдруг у меня появляется назойливое желание просить у высших сил здоровья. «О нет», – заставляю думать себя, просить я буду в церкви или же просто дома – в обычной атмосфере привычного одиночества, а здесь я по велению души и зову предков. К тому же меня не покидает чувство, что кто-то рядом есть. А потому здесь я хочу просто чувствовать.
Так я решила про себя, и сразу стало спокойно. Я присела и увидела рядом с собой заросший травой большой звериный череп. Вспомнились слова из «Песни о Вещем Олеге»: «Из мертвой главы гробовая змея, шипя, между тем выползала…» – я осторожно отодвинулась от черепа. На горе такой заряд энергии, что ощущаешь его даже на физическом уровне, а потому находиться долгое время в одном положении просто невозможно, я встала и начала разгуливать, потом снова присела на этот раз «на дорожку» и отправилась обратно.
Вдруг поймала себя на том, что в области головы нет привычной ноющей боли. Стало легко, мне на мгновение показалось, что я только-только родилась. И ветер, и Солнце, и траву, и землю чувствую первый раз в жизни. До чума я добралась удивительно быстро и впервые за долгое время со счастливой улыбкой на лице. Кажется, от меня исходила какая-то особенная энергия.
– А, журналистка, вот ты где! Привет-привет, с утра уже на ногах, тебе бы в тайге жить, сколько бы успевала сделать всего. Самый крепкий чум держала бы! А в нем бы чисто было, как в больнице. И все на полочках. А ты в каменном городе поселилась… – с этими словами встретили меня хозяева и сделали обычное для данного случая предложение, они просто сказали, безо всяких церемоний:
– Айда пить. У нас теперь такой повод, такой повод есть. Тэтамбой всю жизнь, кажный год нонешнего числа должон нам подарки дарить будет. Мы уже заказали ему ящик сгущенки.
С этими словами мне налили почти полный стакан водки – и я сразу же, не раздумывая, все выпила. У меня тут же голова закружилась, стены поплыли, во всем теле появилась легкость, но не та легкость, какая была у святыни, а другая, я полностью перестала собой владеть. Это состояние длилось пару минут, а после перешло в ноющую боль.