Гриша схватился за голову так, словно она у него давно очень болела, и продолжил: тяжело, очень тяжело, когда сразу на тебя давит несколько таких вот «никогда»…
– Гриша, пожалуйста, дорогой, не говори со мной загадками, – взмолилась я.
– Ну хорошо, хорошо, – согласился бомж. – Я, видишь ли, не понимаю иногда время, в котором живу наяву. То ли глупею, то ли ухожу, как ты… А мечта у меня есть. Одна. И она абсолютно несбыточна, понимаешь? Абсолютно.
Гриша внимательно и задумчиво посмотрел в мои глаза и продолжил:
– Вот, представь, принцесса, приходишь ты в ЖЭУ, в сберкассу, в муниципальный автобус или на почту. Или в регистратуру поликлиники. А там работают верующие… Ты только представь!
– Я не совсем поняла, Гриша, верующих какой религии ты имеешь в виду?
– Любой! Любой религии! Главное, чтобы человек, обслуживающий большое количество разных людей, искренне, а не напоказ верил в Бога. Душа чтобы у него хранила частички святости. Чтобы тот человек не хамил, не воровал, не был черствым. Чтобы, общаясь с ним, можно было почувствовать себя человеком. Понимаешь? А это, принцесса, в определенном возрасте и при отсутствии постоянной наличности в кармане, поверь мне, очень важно. Каждому. Вот бы немного доброты, чуточку – и мы спасены. Все!
Если бы людям знать, как мало надо для душевного комфорта, они бы, мне кажется, сразу изменились.
Ведь что такое доброта в нашем веке? Это вещи без присмотра, машины без сигнализации, уверенность, что дети придут домой со школы целыми и невредимыми. Оставляешь кошелек в парке на видном месте и… находишь его там, где оставил. Ты, принцесса, только представь это чувство! Твое никто больше не тронет, по той простой причине, что это Твое.
– Гриша, извини, конечно, но ты же не ходишь ни в ЖЭУ, ни в сберкассу…
– При чем здесь я? Я – никто. Я – бомж! И речь не обо мне. Я свой путь давно выбрал сам, и, знаешь, мне он, признаться, по душе. Только так можно спастись теперь… Только так.
Я заметила, что Гриша все это время вырезал большую деревянную ложку из толстой сосновой ветки. Наверное, на продажу, подумала я. Зачем, спрашивается, бомжу большая деревянная ложка? Конечно, я могла бы ее у него купить, но ведь он не продаст, а подарит, подумала я. А мне будет неудобно, что я, возможно, лишила бомжа куска хлеба. Эх! Что за штука эта жизнь! И так нельзя, и эдак – не выходит!
Стружки тоненькими кудряшками ложились на землю, и ветер их немного шевелил. Со стороны казалось, что гора стружек дышит. Но Грише было не до них, он задумчиво продолжал:
– Конечно, я мог бы стать богатым. Извилин у меня на это хватит. Быть нотариусом или депутатом.
Но зачем оно мне? За это мне пришлось бы бесконечно расплачиваться, кланяться, дорожить рабочим местом, фи…
– А если бы не пришлось?
– Нет, увы, здесь выбора нет и быть не может. Уж я-то знаю, а если бы теоретически – хотя бы так – предположить, что мне дали бы жить и работать спокойно, при этом не мешали бы помогать другим… Если, значит, предположить…
Гриша немного подумал и продолжил:
– Нет, не дали бы. Натравили бы на меня налоговую, пожарных, еще кого-нибудь. Пришлось бы откупаться, давать взятки, оправдываться. Было. Было у меня уже это. Тоска смертная. Каждый день одно и то же. Цель – набитая продуктами и ненужными вещами жизнь. А внутри – пустота.
Ради сытого брюха засорять душу не хочу. Я так понимаю, главное в этом мире – внутренняя тишина, здоровье и сознание, что ты приносишь пользу кому-то, пусть добрым словом или нелукавым взглядом поддерживаешь, а остальное, поверь мне, можно купить и в секонд-хенде. Почти задаром.
Самое нужное для жизни дается нам, как правило, по праву рождения и бесплатно. А мы все усложняем, покупаем, продаем, маемся. Потом болеем и все проклинаем.
Эта беспросветная маета – одна из самых опасных и распространенных болезней нашего времени. Посмотри на людей вокруг, они досконально знают, чем живут их любимые герои многочисленных телесериалов, при этом практически ничего не хотят знать о собственных детях, родителях, наконец, соседях.
Одна мать, например, здорово удивилась, когда услышала от знакомой, что ее родная дочь мечтает поступить в военное училище, и только через неделю или две разговорилась с ней, выяснилось, что та уже полгода читает соответствующую литературу и воинский устав знает весь чуть ли не наизусть. Полгода, представляешь, ребенок жил в мире, неведомом матери? А если бы дочка изучала не военное дело, а, скажем, основные положения какой-нибудь секты? Кто бы ее вовремя остановил, вразумил?
Никто!
Вся страна давно и послушно сидит у телевизора, где давно ничего полезного нет…
Еще, пожалуйста, пример: жена узнает, что у мужа язва желудка, и тут же просит доктора выписать самые лучшие и быстродействующие лекарства. Казалось бы – прекрасно. Но доктор говорит супруге, что лекарство будет иметь особенный эффект, когда муж перестанет питаться в заводской столовой и полностью перейдет на домашнюю пищу. О, нет, качает головой жена, давайте лучше лекарство – мне готовить каждый день по несколько блюд некогда!
Ну скажи, принцесса, разве так можно? Ведь обещала же когда-то любить от венца и до конца. В войну, например, ночами стирали и готовили, а днем шли на работу и работали в две смены. Что случилось с людьми, ты случайно не знаешь? Почему семьи разрушаются?
Я начала вслух рассуждать:
– Совместная жизнь, Гриша, – странная штука. Тут какую-либо закономерность найти чрезвычайно сложно. Одни живут вместе по сто лет душа в душу, притом что совершенно разные и по духовному опыту, и по интеллекту, и по отношению к самой жизни. Другие же бывают счастливым дополнением друг к другу – и тоже живут вместе долго и почти всегда исключительно счастливо. Но самое интересное, пожалуй, то, схожие по всем общепринятым нормам пары тоже порой проживают совместно длинную и нескучную жизнь.
Надо ли говорить, что расходятся люди все по этим же причинам. Такая вот несуразица под небом происходит. Постоянно. Парадоксально, мне кажется, другое: чем проще стало встретить и полюбить человека, тем больше появилось в мире одиноких людей. Во всем виноваты наши высокоразвитые суперсовременные технологии. Так вышло, что в современной цивилизации не нашлось места для души.
Утром познакомился с человеком, к обеду узнал все сокровенное его души, а вечером снова знакомишься… с другим. Потом с третьим, четвертым…
Потому и не осталось ничего настоящего в людях. Почти…
Вдруг я резко замолчала, а потом надломленным голосом произнесла:
– Гриша, мне плохо, очень плохо сейчас. Неужели ты не заметил? Почему?
В моем голосе прозвучала не то жалость, не то упрек.
Бомж перестал строгать, повернулся ко мне и долго молча смотрел на огромное ромашковое поле, там летали и почти в такт гудели две стрекозы.
– Понимаешь, принцесса, – чуть ли не прошептал Гриша, – этот мир все равно не спасешь. Современные люди в борьбе за удобные теплые туалеты часто перестают быть людьми в полном смысле этого слова.
Иногда, чтобы уйти от всего мира, достаточно уйти в себя. Закрой свою душу на замок, пусть успокоится. Ты молодец, веришь в человечность, и, кто знает, может быть, она когда-нибудь победит.
Но запомни, пожалуйста, мои слова: никогда не борись с глупостью, глупость – она, как и талант, многогранна и распространяется на все, а потому, прошу, не перевоспитывай ее, не пытайся изменить.
Не по силам это человеку. Береги свой маленький уютный мирок, прошу тебя, хотя знаю, как это нелегко! Так и подмывает подчиниться общему ритму суеты, потребительства и безответственности. Найди в себе силы устоять…
Вдруг раздался еле слышный шелест или даже шорох, мы одновременно повернулись, рядом со мной оказался сияющий, как Солнце, Саэль.
– А, вот вы где, дорогие мои, родственные души, – весело засмеялся он. – У меня для вас есть сюрприз.
Саэль достал откуда-то корзину, в ней оказалась парочка прелестных котят, у которых только-только начали прорезаться глазки. Мы с Гришей взяли по котенку, я назвала своего тут же – Мусик.
Гриша нежно прижал котенка к груди и, внимательно глядя на Саэля, а потом на меня, спросил:
– Интересно, есть ли на Земле действенный способ обличить шарлатанство?
– Нет, Гриша, – уверенно сказала я и продолжила: – Как-то я обращалась к разным колдуньям, магам, экстрасенсам с просьбой найти мою дочь или хотя бы сказать, где она находится. Они мне говорили что угодно, называли адреса, национальности, имена людей, у которых она якобы находится. Но никто из них, абсолютно никто, ни белый маг, ни черный, ни зеленый, не узрел, что дочери у меня нет и никогда не было.
Более того! Когда я об этом честно написала в статье, люди все так же продолжали и продолжают к ним обращаться.
– Ну-ну, не преуменьшай своих заслуг, – обратился ко мне Саэль, – некоторые все же сделали выводы. Ты не знаешь, сколько людей мысленно тебя возблагодарили за помощь. Кстати, давно хочу пообщаться с твоим сыном. Интересно, какой он, Лука?
Тут мужчины переглянулись между собой, и появился Лука. Он, по всей видимости, дома что-то увлеченно рисовал, в руке у него была кисточка в красной краске и заляпаны акварелью ладошки. Ребенок, удивленно оглянувшись, спросил:
– Мама, скажи, где это я?
– Это ты себе нафантазировал, – сказала серьезно я, – на самом деле ты дома и рисуешь, а чтобы ты не забыл вымыть руки и убрать за собой, я появилась в твоей фантазии.
– Мама, ты можешь появляться в фантазии… Тогда купи мне велосипед, раз ты уже все равно здесь. Знаешь, такой зеленого цвета, с фарой и с банановым сиденьем, пожалуйста, мамочка. Я тебя буду слушать всегда-превсегда, – сказал малыш и прижался ко мне запачканным личиком.
– Послушай, Лука, – вмешался вдруг в разговор Гриша, – мама обязательно купит тебе зеленый велосипед с банановым сиденьем, если ты будешь хорошо учиться.
– Ага, – сказал уверенно ребенок, – я учу таблицу умножения, учу, а все равно не запоминаю.