«Понимаешь, – промолвило древнее Солнце, – ты, вдыхая в них свою любовь, можешь погибнуть, так бывает, когда вкладываешь свои силы во многое, а они и не заметят…»
«Ну и пусть, – решил про себя закат, – зато на всей Земле наступит особенный, самый счастливый день!»
…Он долго готовился к этому. Запоминал лица и желания всех людей, уговорил небо, чтобы не лило дождь, и Солнце, чтобы не пекло, разогнал особенно хмурые тучи и попросил все цветы планеты раскрыть лепестки, прохладный нежный ветерок решил помочь ему и легонько поддувал, заигрывая в песочницах с малышами, чему те были несказанно рады. Заглядывая в мысли людей, он сделал так, что у бедняка на столе был достаток, богатый успевал сделать много добрых дел, несправедливо обиженный был оправдан. И все, совершенно все, были счастливы, потому что в каждом доме царила радость. Казалось, за все это люди должны быть благодарны светло-розовому закату, рожденному там, где земля встречается с небом. Но не тут-то было.
Как только он выступил на небе, все стали недовольно говорить, что заканчивается самый счастливый день в их жизни, и все это из-за злого и, по их мнению, слишком быстрого заката.
Закат тревожно смотрел-смотрел на них и в первый и последний раз в своей жизни заплакал. Густые серебряно-прохладные слезы скатились на землю, и сразу перестал дуть ветерок, все цветы планеты надолго закрыли свои лепестки и сжали их в тревоге. А глаза, губы, нос и волосы светло-розового заката постепенно стали растворяться в надвигающейся со всех сторон темноте, но, собрав все силы и остатки светло-розового света, погибающий от людской холодности закат все же на небе нарисовал: «Люди, я люблю вас…». Эти слова не были никем замечены, потому что люди все свои мысли направили в завтрашний день. А закат растворился в ночи навсегда, но в те минуты, когда он подарил людям небывалую радость, он был счастлив, ведь всего за один день он сделал столько справедливых и добрых дел, которых хватит на много-много жизней…»
Леша Швабров после смерти своей учительницы Елизаветы Тимофеевны редко стал выходить из монастыря. Обитель сделалась ему родным домом, где никто не тревожил, не отвлекал.
Однако родители его не забывали. Узнав, что покойница завещала их сыну деньги, пришли к нему с просьбой одолжить Ленке на учебу, разумеется, о долге они тут же забыли, а деньги пропили в тот же вечер.
В это время в монастыре случилось самое обычное для этих мест чудо – начала мироточить и обновляться икона. Монахи и послушники, опасаясь шумихи, сняли икону и отнесли в дальнюю келью. Подальше от любопытных глаз и суеты. Стало тихо-тихо.
Шваброву приснился вещий сон, после которого он долго молчал, а Виктор принял постриг, навсегда отрекся от мирского и стал еще больше уединяться в своей келье, упражняясь в посте и молитвах. Изменился даже его внешний облик. Вместо истерзанного жизнью солдата появился монах Елисей. Но перед этим его посетила Наташа, девушка Сергея, и принесла ему свой стих, написанный в тот день, когда он другу в руку сунул нож. Виктор развернул листок из школьной тетрадки и прочел:
Хочешь, город подарю…
На войну благословлю.
В этом городе не вспомни,
Как я страдаю и люблю.
Впереди елей ряд —
Колючий дивный сад.
Они всегда на страже.
Как батальон солдат.
Где-то там идет война,
Без отдыха и сна.
Без прогулок под луною.
Думаешь, моя вина?
Быстро катится слеза,
Начинается гроза.
Я дождем землю умою,
Посмотри мне в глаза.
Попрошу, лгать не спеши…
Этот бой твой последний.
Ты лжешь… так… для души.
Предлагаешь шарф вязать.
Петельки, ряды считать.
Это нервы успокоит.
Как все просто – дать и взять.
Я же кричать хочу,
Я же летать хочу…
Я хочу, чтобы узнал ты,
Как я страдаю и молчу.
Быстренько, дави на газ.
Может быть, в этот раз.
Солнце снайпера ослепит.
Солнце заступится за нас.
Взволнованный, он сунул бумажку в карман, быстро попрощался с Наташей и ушел к себе. Выходит, это душа Сергея посетила любимую, чтобы проститься…
Я же после всех событий приняла решение уволиться с работы и записать все случившееся со мной и с окружающими в последний год, ведь неизвестно, что ждет впереди, а я почему-то уверена, что написать это надо.
Вдруг пригодится.
Гриша пошел пешком по святым местам России, это решение бомж принял внезапно.
Он вышел, как обычно из своего барака, с намерением отнести бутылки в приемный пункт. Сдал и уже было направился к своей родной свалке, как вдруг ему пришла в голову мысль: а почему бы сейчас не посетить святые места нашей необъятной страны, ведь жизнь, как известно, одна, и, кто знает, когда еще такой шанс выпадет? Этому решению в значительной степени способствовала и погода, дул прохладный попутный ветерок, дороги были сухими, и на душе от этого стало невероятно легко.
Гриша как был в шлепанцах, так и пустился в странствие с двадцатью рублями в заштопанном кармане.
Лучок ходит в школу и учится хорошо. Особенно часто рисует ромашковое поле и голубей. Наш маленький дом буквально утопает в его веселых картинках.
Лешка Швабров по благословению священника недавно поступил в духовную семинарию.
Его родители – Санек и Натка, на следующий день выиграли в лотерею крупную сумму денег и за две недели ее пропили. Теперь отравляют жизнь младшей дочери, часто просят у нее денег. Благо те у Ленки водятся, она помимо стипендии получает еще и зарплату – подрабатывает санитаркой в районной поликлинике.
Дочери Елизаветы Тимофеевны в вопросы наследства не вникли, родительскую квартиру продали совсем недорого каким-то беженцам, а вот дача находится в сильном запустении. Клубничные грядки и малиновые кусты заросли высокой полынью.
Зато одна из них решила всерьез заняться наукой, и теперь, поговаривают, будто пишет даже кандидатскую диссертацию по гистологии – науке о тканях человеческого организма – и собирается в скором времени на стажировку в Париж.
Основание Любви
Мне до операции оставалось всего пару дней.
Я давно попросила прощения у своих близких, подготовила, насколько это возможно, сына к тому, что на звездное небо вечерами ему придется любоваться в одиночку, сказала, чтобы он попросил бабушку не обижаться, когда он, балуясь, будет сдувать на нее одуванчики, как не обижалась я. Попросила также будущей весной посадить в огороде ромашки. Вроде все сделала, но образ яблони на крыше храма не выходил у меня из головы. Я четко представила корень столь мужественного растения, ствол, затем величественную крону. Господи, это какое же нужно отчаяние и силы, чтобы расти в таком месте? Мне вдруг нестерпимо (именно нестерпимо, как когда-то пить, есть) захотелось увидеть эту яблоню.
Что бы ни случилось, но я должна посмотреть на это чудо. Так решила я про себя. И с особым усердием стала вспоминать разговор давнего спутника. На память пришли его черты, фамилия, а после – и станция, где он садился в поезд. Но этот город – крупный промышленный центр, рядом с которым маленьких деревушек не счесть.
Я долго думала, как мне поступить. Пока не пришла к простому выводу: нужно элементарно купить карту и объехать все мелкие деревушки той области, постоянно расспрашивая у селян о яблоне, наверняка весть о смелом дереве облетела давным-давно всю округу. Да и в городе вернее всего о ней знают. Я так и поступила.
Следующим утром, оставив родным сообщение на телефоне, села в первый же поезд до интересующей меня станции и поехала.
От той поездки я не помню ни чувства усталости, ни голода, хотя на еду я даже смотреть уже не могла, а уставала в последнее время довольно часто. Теперь все это отдалилось и позабылось. У меня появилась цель!
По приезде в город я тут же наняла такси и с горящими глазами весь день ездила по деревням, бесконечно всех расспрашивала и искала, искала. Заночевала в деревянной гостинице барачного типа, бывшем Доме колхозника, где ночью меня атаковали клопы.
Здесь все и вся было пропитано недавним социализмом: огромные чугунные рукомойники, отсутствие крючка на дверях в туалет, давно не крашенные узкие подоконники, железные койки. Ну а самая главная «прелесть» – номер, в котором я остановилась, значился в документах как люкс, хотя в нем было двенадцать аккуратно заправленных коек, опять же на советский манер – рваными и выцветшими покрывалами.
Мне повезло сразу же на следующее утро, как только за окном рассвело. Я спросила у сонной горничной про чудо-яблоню и услышала, что она находится всего в пяти километрах от моей гостиницы.
Я ликовала!
А поскольку туда давно не ходят автобусы, то я соответственно направилась пешком. Пять километров по непривычной грязи – и я рядом со своей мечтой. Чтобы в дороге не скучать, я взяла с собой четки и молилась. Отныне у меня появилась своя единица измерения пути. Итак, сегодня я могу сделать вывод, что расстояние в пять километров равняется одной тысяче шестидесяти восьми молитв «Богородице Дево, радуйся». Еще две я прочитала вслух, когда увидела яблоню.
…Такое представить трудно. Мощная корневая система (именно система) прочно обвила крышу церковного притвора и боковую часть купола. Множество маленьких, больших и средних корней охватили друг друга, словно сговорившись раз и навсегда жить и умирать вместе. «В горе и в радости», – подумалось мне.
Все корни обнажены, а потому напрочь заросли твердым, как церковная стена, камбием. Ствол несколько раз изогнут, наверное, чтобы никто не вздумал случайно сломать или спилить. Листочки на ветру еле заметно подрагивают, но по всему видно – держатся крепко, если всмотреться внимательно в листву, то можно увидеть совсем небольшую молодую завязь. И что характерно, ее здесь много.
Получается, будущей осенью яблонька прихожан снова порадует урожаем. Вот молодчина! Нет, у меня не было чувства, что эта яблоня просит людей о помощи, она уверенно тянется вверх, черпая силы в самой себе и опираясь только на собственные корни. Земли бы ей, хоть немножечко…