— Я привез торт, Нони. Поставить в холодильник? — Ник поставил холодильник на старый круглый стол на восемь человек, и открыл его. Он осторожно поднял тарелку с тортом и поставил ее на стол.
— Так нормально, — она потянулась в нижний шкаф и вытащила синюю пластиковую крышку для торта, которая треснула в нескольких местах и была заклеена коричневым скотчем. Когда она накрыла торт, мы с Ником посмотрели друг на друга и покачали головой. Нони никогда ничего не выбрасывала, пока этим еще можно было пользоваться.
— Теперь я знаю, что тебе подарить, — сказал Ник. — Новую крышку для торта.
— Чушь, эта еще хорошая. Хотите пиццелли? Мария вчера приготовила его. — Она открыла большой контейнер для маргарина, в котором на самом деле было печенье. — Мы можем перекусить на крыльце, так как сегодня неплохая погода.
Мария была мамой Ника. Я всегда любила ее, но мой желудок странно сжался от мысли, что мне придется встретиться лицом к лицу со всей семьей Ника вечером на праздничном ужине. Что они знали? Какой будет наша история? Мне нужно спросить Ника, что он рассказал им семь лет назад, что означает, открыть дверь разговору о нашем прошлом.
Но, может, настало время.
Последнее, что мне было нужно, еще больше еды, но это было домашнее пиццелли. Я не могла отказаться. Мы с Ником взяли его и последовали за Нони на крыльцо. Она выбрала кресло-качалку, а мы с Ником сели на стулья. От первого укуса печенья — сладкого, легкого и восхитительного — я улыбнулась, вспомнив, как Анджелина сказала анусовое, вместо анисового.
— Что смешного? — спросил Ник.
Захихикав, я рассказала им историю, немного поморщившись, когда произносила «анус» рядом с Нони. Но Ник громко смеялся, качая головой.
— Не могу дождаться встречи с этой девушкой.
— Она довольно оригинальный человек, — я дожевала свое последнее печенье и думала, взять ли еще одно.
— Эй, эти стулья надо немного покрасить, Нони. — Ник провел одной рукой по отшелушивающийся поверхности. — У тебя есть краска? Я могу сделать это перед завтрашним отъездом.
— Думаю да. В сарае. Ты можешь спросить своего дядю Билла, он знает.
Если я правильно помнила, Билл управлял фермой, а его семья жила где-то в доме на обширной территории. Но у него было много родственников — я никогда не могла запомнить всех.
— Эй, Ник, — сказала я, вспомнив наш вчерашний разговор об истории его семьи: — Давай спросим Нони о фото.
— Каком фото? — спросила Нони.
— Свадебное фото Папы Джо и Крошки Лупо. Моя мама дала мне копию, чтобы я повесил ее в ресторане.
— Это красивая фотография, мне любопытно, когда она была сделана и хотелось бы что-нибудь узнать о невесте. — Я подтолкнула ногу Ника носком сандалия. — Ник почти ничего о ней не знает, даже имя.
Нони рассмеялась, ее затуманенные голубые глаза осветились, как у старого человека, когда речь заходит о давнем прошлом.
— Все называли ее только Крошка. Даже я была выше, чем она, хотя в свои лучшие годы я была примерно 154 сантиметра. Но ее звали Фрэнсис. Фрэнсис О'Мара. Она была ирландкой, настоящей чертовкой.
— Мужчины Лупо любят чертовок, — Ник подтолкнул меня в бок.
— Так и есть, — согласилась Нони, решительно кивнув, что было эквивалентом «дай пять» у бабушек. — Но также Крошка была любезной. Она знала, каково это, войти в большую итальянскую семью и попытаться вписаться. Всю свою жизнь она была добра ко мне.
— Я рассказал Коко, что папа Джо был контрабандистом во время сухого закона, — сказал Ник.
Она кивнула.
— Правильно. Он с бандитами возил виски из Канады. Истории, которые они рассказывали... как в кино или что-то подобное. — Она рассказывала байки подпольных баров о побегах и мафиозных похищениях. Каждая деталь приводила к еще дюжине историй из уголков ее памяти, и мы с Ником слушали ее почти час с отвисшей челюсть и широко открытыми глазами.
— Это удивительно, — сказала я. — Все это на самом деле происходило?
Нони пожала плечами.
— Они говорили, что да. В любом случае, это хорошие истории. Хотя история любви папы Джо и Крошки тоже великолепна. Когда-нибудь я расскажу ее.
— Любовь с первого взгляда? — восторгалась я.
— Ну, он так говорил. Она сказала, что терпеть его не могла в течение многих лет. Но он сломил ее…
— Мы хороши в этом, — Ник толкнул меня в плечо.
Проигнорировав его, я наклонилась вперед на своем стуле.
— Вы должны записать все это, Нони. Я могу помочь, — предложила я. — Я могу печатать, пока вы будете говорить, что помните.
— Великолепная идея, — сказал Ник.
— Ладно, конечно, — Нони наклонила голову. — Знаешь, где-то здесь у меня есть старый фотоальбом семьи Лупо. Может быть, в чемодане на чердаке. Я не могу больше туда подниматься, но, вы, детишки, можете поискать.
— Мы определенно сделаем это, — Ник встал и потянулся. — Мы с Коко хотим пойти на пробежку перед ужином. Может, поплавать. Хорошо? Или я нужен тебе сейчас?
— Нет, нет. Вы можете идти. Я немного посижу здесь. Ужин будет не раньше семи.
— Хорошо. Сегодня готовлю я, Нони, поэтому даже не пытайся приготовить ужин без меня, — пригрозил он, предложив мне руку, чтобы подняться со стула.
— Я могу пустить тебя на свою кухню, Ник Лупо, но этого не случится, если я поймаю тебя купающимся голышом в моем озере. Скажи этому мальчишке держать свои трусы на себе, Коко.
Я улыбалась, когда он помог мне подняться на ноги.
— Скажу, Нони. Можете рассчитывать на меня.
Ник придержал дверь открытой и последовал за мной в дом. Я подхватила свой чемодан и направилась наверх, шепча через плечо:
— Твои трусы останутся на тебе, мальчик. Слышишь меня?
Затем я вскрикнула, когда он поймал меня одной рукой за талию, прижал крепко к своему телу и пронес меня остаток пути наверх.
— Следи за тем, кому приказываешь, маленькая девочка. Во мне течет бандитская кровь, и она горяча.
Бандитская кровь.
Черт.
16 глава
Я упорно бежала, подошва моих «Найк» поднимали пыль на грунтовой дороге. Мое тело взрывалось, охваченное энергией, подпитываемое разочарованием и адреналином, и эти чувства усиливались по мере того, как быстро я бежала.
— Иисус, Коко, не спеши. — Ник с легкостью поравнялся со мной, хотя я была рада слышать его тяжелое дыхание. — Ты вымотаешься еще на первой миле.
— Не поспеваешь? — подразнила я, вытягивая ноги, чтобы удлинить каждый шаг.
Вместо ответа он набрал такую скорость, которую я бы никогда не смогла достичь.
Затем он пробежал примерно тридцать метров вперед и начал бежать задом, пока я его догнала.
— Эй, кексик. Почему так долго?
Я толкнула его в плечо, он повернулся, и мы снова побежали бок о бок.
— Нечестно, — задыхалась я. — Твои ноги гораздо длиннее моих.
Он опустил взгляд на мои голубые шорты для бега.
— Не знаю, для меня твои ноги выглядят довольно длинными. Длинные и сексапильные, и как будто умоляют оказаться вокруг моей шеи. Что скажешь, если мы остановимся отдышаться?
— Нет, ты знаешь, как много калорий я употребила за последние двадцать четыре часа? Я буду продолжать бежать, даже если это убьет меня. — Не обращая внимания на острую боль в левом боку, я сильнее напрягла руки и снова увеличила скорость.
— Кажется, это и произойдет. Почему бы тебе не сохранить немного агрессии на потом? Это меня возбуждает.
— Ты возбуждаешься от всего.
— Правда. По крайней мере от того, в чем замешана ты.
Мы бежали в тишине несколько минут по грунтовой дороге, пока не попали на развилку: слева было поле, справа — густые деревья.
— Как далеко ты хочешь бежать? — спросил он.
— На три мили, — задыхалась я. — Как всегда.
— Идеально. Мы добежим до той ямы, развернемся, а затем направимся на восток через деревья, чтобы вернуться сюда. — Он указал направо. — Озеро в той стороне.
— Идеально. — Я немного замедлилась и глубоко вздохнула в попытке облегчить боль. В конце концов она ослабла, и мой разум переключился с тела на сердце, которое болело по другому поводу. Мне нужно было задать себе несколько тяжелых вопросов.
Что я на самом деле делала с Ником? Да, я нуждалась в этом договоре, чтобы он обеспечил кейтеринг на вечеринке Анджелины, но мы оба знали, что он задолжал мне услугу и без этого совместного уик-энда. Мне нужно было упорно спорить, что быть друзьями и заново узнавать друг друга не то же самое, что спать под одной крышей. Я должна была. Но правда была в том, что я хотела согласиться. Я хотела провести с ним время под одной крышей. Наедине. С другими. Одетыми. Голыми. И готовить вместе.
Болтать. Выпивать. Смеяться.
Целоваться.
Принимать душ вместе.
Трахаться.
Боже. Мои шорты становились влажными и совсем не от пота, а мою грудь покалывало в спортивном бюстгальтере. Не помогало и то, что он был прямо рядом со мной, потный и без футболки, тяжело дышал, пока его мышцы напрягались. Прежде чем мысли о сексе пустили под откос весь мой процесс самоанализа, я абстрагировалась от них и попыталась понять, что на самом деле чувствую к Нику.
Когда посмотрела на него, на меня обрушилось сразу все: бабочки запорхали в моем животе, трусики стали влажными, и мое сердце парило, как и много лет назад. Когда я подумала о его успехе и о том, как он упорно трудился, чтобы достичь его, я ощутила гордость и счастье. Когда я думала о ферме, о разговорах с Нони об истории их семьи, я чувствовала, что каким-то образом принадлежу этому. И подумав о том, что я больше никогда не вернусь сюда, что завтра попрощаюсь с Ником, что вернусь к своему обычному распорядку дня, к жизни с родителями и отсутствию секса — я почувствовала пустоту. Нет, хуже, чем просто пустоту. Печаль. Одиночество. Тоску. Обреченная проводить бесчисленные ночи наедине с вибратором, доставляя себе удовольствие, думая о Нике — и вот тогда я поняла, что мой дом будет пуст.
Но, когда я вспоминала о том, что он сделал, я начинала злиться. Я чувствовала себя раздраженной, униженной и обманутой. Если он все еще любит меня, как говорит, а я брошу его, то он испытает хотя бы малость того, что испытала я годы назад.