— В моей младости я видывала всякие сладости, — говорила она. — От одних во рту скусно, от других грезы, а в глазах слезы.
Она оказалась доброй и словоохотливой. Из ее рассказов, коротких и сжатых, я узнал, что живет она в деревне Куфтыри, которая ласточкиным гнездом приткнулась к высокому берегу у Чертова грота. Двое ее сыновей-близнецов, Петька и Никита, погибли в Отечественную войну, а старый дед утонул в озере. Сейчас бабушка на колхозной пенсии и частенько приходит к реке Снежница, садится на бережок и получает полное удовольствие и отдых.
КОНЕЦ ЧЕРНОГО ДЬЯВОЛА
С добычей, отнятой без боя у лисицы, росомаха торопилась разделаться, к этому ее звал голод. Прошлой ночью она ничего не достала, хотя с большим упорством обшарила все закоулки чужого и своего угодья, в которых водились зайцы, куночки, лисы и лисовины. Поймать черныша или куропатку она не могла, так как короткие ее ноги с разящими коготками были малоподвижны. Лисовинов и волков росомаха не боялась, но и в бой с ними первая никогда не вступала. Она всегда нападала сверху, ловко, стремительно, и, если ей сразу не удавалось нащупать у жертвы сонную артерию, чтобы разорвать ее, она второй попытки уже не делала, а уходила из боя так же быстро, как и начинала его.
Утолив голод зайчатиной, росомаха стряхнула с шубейки снежинки, облизала губы, и, закрыв глаза, задними ногами запорошила кровь. Пошла по сосновому бору довольная и спокойная. Она была еще молода, не очень-то опытна в лесных делах, временами сбивала строчку следков, делала бороздки брюшкам, а каждый удар ее хвостика оставлял на снегу небольшой, но красиво сложенный веер.
Добежав до просеки, которая шла от речного раздолья Подпредеихи до Кувшиновского большого болота, росомаха остановилась. Минуты две или три она сидела под толстой суковатой елью, посматривала маленькими безобидными глазами на мир, в котором жила. Мимо нее с шумом, ломая тонкие сучья, пробежали две рыси, неподалеку спустился на дневку глухарь-мошник, под носом росомахи юркнула на ель проворная и осторожная белка, а росомаха будто ничего не замечала: сидела смирно, поджав хвост и навострив маленькие ушки. Трудно было поверить, что это небольшое существо в своей ярости непоборимо.
Хитрость росомахи стояла выше рысиной, и если думать начистоту, то она в этом отношении даже лисиц оставила позади себя. Росомаха ненавидела лисиц, никогда не попадалась в ловушку, да и под ружье мало становилась.
Это был злющий хищник, прозванный нашими дедами Черным Дьяволом.
Не имея своего постоянного теремка, росомаха коротала время там, где приходилось, и днем не выходила на охоту. Если и бывали у нее дневные вылазки, то только по случаю острого голода и в злющую непогодь.
В лесу было тихо, ничто не шелохнется, не прогремит. Одни дрозды, облепив рябину, завтракают, да сойки помалу кричат, кого-то пугают.
Росомаха повертела мордочкой по сторонам просеки, принюхалась и верхним чутьем стала разбираться в запахах утра. Просекой проложена лосиная тропа, следы свежие, утренние. Потница копыт не остыла. Куда они прошли? На водопой к реке, или с водопоя, в Кувшиновское болото?
Лоси ушли на дневку в болото. Росомаха одним прыжком влетела на толстый сук ели, возле которой они прошли, стала осматривать следы с высоты.
Тропой прошло целое семейство. Дорогу торил рогач, замыкала мать, а в середке — два прибылых. Росомаха прыгнула на другую сторону просеки и, не оставив своего следа, пошла искать укрытую позицию для ночной атаки. Изогнув спину, она метнулась на толстую ель, и, выбрав сук с множеством игольчатых лапок, осмотрелась, а потом растянулась на нем, упершись задними лапами в ствол, и задремала.
С полудня пошел густой снег. Он замел, запорошил следы обитателей глухомани. В лес влетел сиверок, зашумел в кронах. Закачались высоченные ели, заскрипели белые березы. Шалый неуемный ветрище выл и с каждой минутой усиливал свой бег, сметая снега в увалы, оголяя кочки.
Начавшийся в полдень ветер не унялся и под вечер, пошел в ночь. Росомаха качалась на суку, будто в люльке. Ее крепкая шерстастая шуба не пропускала холода, ветки ели были ей защитой. Вонзив в них свои отточенные коготки, она держалась стойко и каждый новый натиск снежного шквала пробегал по ее спине, только приглаживая шерстку.
Была уже полночь. Росомаха ждала, ждала, жадно втягивала свежий воздух, ловила запахи. Между веток она увидела, как по просеке, медленно, сторожко передвигалось лосиное стадо. Впереди шел бык с большими ветвистыми рогами, за ним два первогодка и комолая лосиха-мать.
По всей спине росомахи вздыбилась шерстка. Она приготовилась для прыжка на спину рогача. Не доходя метров десяти до ели, рогач вдруг отскочил в сторону и повел стадо с просеки в Царев Бор. Этот неожиданный маневр лосей привел росомаху в ярость. Она повернула голову вправо и увидела перед собой на просеке старую рысь с отвислыми баками. Росомаха проворно оттолкнулась от елки, пролетела по воздуху метра три, ее острые когти вонзились в спину рыси, а клыки рванули сонную артерию. Рысь с ношей метнулась вдоль просеки и, пробежав с десяток метров, бросилась в чащобу, намереваясь ветвями сбить врага со спины. Но сделать это не успела: росомаха оборвала рысиную жизнь…
Изрядно насытившись, росомаха задними лапами забросала тушу снегом и пошла к просеке. Через несколько минут она уже была на густой елке и, растянувшись на том же суку, уснула.
А ветер по-прежнему выл, стонал, раскачивал вершины елей и сосен, заносил следы.
Двое суток провела росомаха на толстом суку. Наступало утро третьих суток. Потягиваясь со сна, она посмотрела перед собой, нет ли лосиных следов. И тут услышала шорохи, идущие от речки, и увидела, как лосиное стало возвращалось с водопоя. Крепкий запах лосятины вздыбил на хребте росомахи шерсть. Теперь впереди шла мать лосиха, за ней два прибылых, а рогач стоял под елкой, где была росомаха и пропускал стадо вперед. Росомаха кинулась на рогача, но промахнулась, разорвав у него только правую ягодицу. Рогач яростно ударил росомаху задними ногами. Страшный удар пришелся зверю по голове. Росомаха отлетела в сторону, ткнулась под сосенку и вытянулась… Рогач подошел, понюхал и, убедившись, что росомаха мертва, стал зализывать у себя рану. Больше его ничто не тревожило. В его заповедном лесу не было другой росомахи.
ЯШКА ЧИЖ
На другой год после Великой Отечественной войны, перед самым водоразливом, пришел в нашу деревню Илья Чижов. Мужик обрядный, высок, статен, но слишком сухожилен. На его плечах худо сидел старый кафтанишко, за плечами висел большой пестерь. Наши мужики в то время на бревнах около правления колхоза сидели и думу думали, где им пастуха найти. У каждого колхозника была своя корова или телушка, их пасти надо, а колхозный пастух от единоличного стада отказался. Илья поздоровался с мужиками, пестерь с плеч снял:
— Пришел к вам в пастухи наниматься.
Мужики обрадовались, сразу усадили Илью, стали с ним рядиться. Наш председатель колхоза (а у него тоже своя телочка была) сказал Чижову:
— Только, друг сердечный, плата-то у нас не ахти будет какая. Коров-то у нас всего двадцать три, овец штук с полста, ну и телятишки, конечно, есть. Мы посулим тебе с каждой коровы по две мерки картошки, по корзинке ржи аль муки, какая изладится, ну и по десятку яиц, а сейчас питаться будешь по обходу. Ежели у кого одна корова — живи и кушай один день, у кого корова и овцы — живи два. Вот так-то. Согласен?
Илья поклонился мужикам, ответил:
— Мне не плата ваша нужна, а ваш уют, приют. Я работал в кузнице, да не по здоровью, врачи говорят: ищи, Илья, работу, чтоб на воздухе быть, да к тому же со мной Яшка, отца-то у него, а моего сына, в войну немцы ухрястали. Ведь внука-то жаль, вот я с ним и пошел к вам.
Бабы обступили Илью и наперебой стали просить его показать, что в пестере так сильно шабаркается. Илья бабам улыбнулся, ответил:
— Там мой внучонок, Яшенька. На руках-то его тащить за девять волоков я не мог, так в пестере и нес.
Бабы руками захлопали, в один голос закричали:
— Покажи, добрый человек, внука! Сделай божескую милость!
Илья открыл пестерь, а оттуда точно воробушек выскочил Яшка и сразу в дедовы штаны вцепился, видно, испугался, а Илья ему тихонечко говорит:
— Отцепись, Яшенька. Тут, милый мой, свой народ, не обидят тебя.
В первый же день Илья определился на постой к председателю. Его жена ухи наварила, рыбников напекла и молоком Яшу угостила, а деревенские бабы ему всякой всячины нанесли. Кто дал старую, но чистую рубашонку, кто штаны. В этот день Яшка с деревенскими ребятишками крутился — смешной, проворный.
Илья пас коров. Рано по утрам их на поскотину выгонял, а вечером возвращался в деревню. Яшка с бабушкой Феклой оставался, с ней подружился, а она его заместо своего внука считала, хлебушек сама не съест, а Яшке скормит.
Годы работы Ильи в пастухах были для мужиков отрадой. Ни одна животина не была скормлена зверю. А Яшка? Он рос крепышом, да и как ему не расти, коль у него вся деревня мамушки да бабушки, каждый его приласкает и гостинцем одарит. С десяти лет Яшка стал настоящим подпаском. Коль захворает Илья, Яшка заменяет деда и тоже у него все идет гладко.
Яшке исполнилось тринадцать лет. Спраздновав свой день рождения, после полдника Яшка отправился осматривать сторожки, не попала ли лисица. В путь-дорогу он взял только острый кривой ножик, подарок деда. До вечера обошел на лыжах все ловушки и, не найдя в них ничего, повернулся к дому.
В одном месте, около Пятого ключа, Яшка заметил, что из-под снега идет парок, близко к отверстию подошел и стал тыкать колышком. Из занесенной снегом берлоги поднялся медведь и с ревом пошел на Яшку. Парень не растерялся, вынул ножик, и в то время, когда медведь, стоя на задних лапах, хотел обмять Яшку передними, ударил медведя ножом так, что распорол ему брюхо. Зловещим ревом встретил медведь удар Яшки, и хотел было обхватить парнишку лапой, но тот изловчился и вторично ткнул медведя ножом прямо в сердце. Медведь упал на снег и придавил собой парня. Выбраться из-под туши зверя Яшка никак не мог, крепко его медведь вдавил в снег. Может быть, от усталости или от чего другого Яшка под медведем скоро уснул.