Хотя офицер Анатолий Рыбин был на фронте военным журналистом, но война есть война, и ему приходилось выполнять самые различные поручения командования. Он был политруком роты, комиссаром батальона, а во время боев в излучине Дона несколько дней исполнял обязанности командира пулеметного подразделения.
Писателем, как мы уже отметили выше, Рыбин стал не сразу, овладевал он этой нелегкой профессией медленно, с большим трудом. И все это происходило, главным образом, во время войны. Много раз потом приходилось беседовать с ним на тему о месте журналиста, писателя на фронте, о творческих возможностях в сложной боевой обстановке. И всякий раз он настойчиво подчеркивал, что во время войны и журналист и писатель — прежде всего были солдатами, что их роль и место определяла боевая обстановка.
— Сами посудите, — сказал как-то Анатолий Рыбин. — Разве я, инструктор-литератор дивизионной газеты, мог раньше представить себя в роли командира? А все-таки пришлось принять такую обязанность, и совершенно неожиданно. Было это недалеко от Киева при выходе из окружения. После трудной переправы через болото под селом Березань я оказался с небольшой группой красноармейцев. И все они стали сразу обращаться ко мне со словами: «Товарищ командир». Потом к нам присоединилась еще группа красноармейцев. Один из них подошел ко мне и спросил: «Разрешите под ваше командование, товарищ политрук?» Так волей судьбы я принял на себя командование группой красноармейцев, которых вначале было пятнадцать, потом стало двадцать пять. У меня не было в тот момент ни карты, ни компаса, да и местность оказалась совершенно незнакомой. Но жаловаться, как говорят, было некому. Получилось так, что в тот день нашей группе пришлось дважды встретиться с противником. Сперва нас обстрелял вынырнувший из леса бронеавтомобиль. Мы мгновенно рассыпались в цепь и залегли, приготовив гранаты-«лимонки». Бронеавтомобиль почему-то к нам не подошел. Дав несколько пулеметных очередей, он повернул назад и скрылся в том же лесу, откуда появился. Это был, наверное, разведчик. Потом нас атаковали пять мотоциклистов. Тут нам пришлось бы очень туго, не будь рядом огромного вспаханного поля. Мы сразу же свернули на это поле и, отбежав метров на двести, заняли оборону. Вот так, без соответствующего на то приказа, я стал, как видите, командиром. И командовал, потому что нужно было. Так спасся сам и были спасены красноармейцы.
— Но ведь это исключительная ситуация — окружение, — сказал я Анатолию Рыбину.
— Правильно, исключительная, — согласился он. — Но, понимаете, какое дело… Почему-то всю войну мне приходилось нередко попадать в исключительные ситуации. Особенно много подобных ситуаций было под Сталинградом.
— Тогда продолжайте рассказывать. Это интересно.
Анатолий Гаврилович тяжело вздохнул, как бы переживая все заново, стал вспоминать:
— Когда-то я написал серию очерков «На земле Сталинградской». В них многое описано. Но был со мной и такой случай, о котором я не писал еще.
— Храните, значит, в блокноте? Для новой книги?
— Да. Но в связи с затронутой темой о месте журналиста и писателя в боевой обстановке, пожалуй, расскажу. Это было, когда враги вошли уже в Сталинград. Однажды ночью, забрав пачку только что отпечатанной дивизионной газеты, я отправился в полки дивизии, которые, как мне сообщили в штабе, вели бои на юго-западной окраине города. Был я уже редактором газеты «За Отчизну». Переправившись через Волгу, я уверенно зашагал по разрушенным сталинградским улицам, зная, что передовая далеко впереди. Неожиданно слева и справа застрочили немецкие автоматы. Я попытался укрыться за стенами разрушенного дома, но и там попал под огонь автоматчиков. Стало ясно, что вокруг — гитлеровцы. Перебегая от дома к дому, я начал быстро отходить к Волге. И на всем пути меня преследовали автоматные очереди противника. Когда я укрылся под берегом, начинало уже рассветать. Тут же под берегом оказалась группа красноармейцев с автоматами и ручными пулеметами. Возглавлявший группу сержант сообщил мне, что ему приказано привести красноармейцев в район Бекетовки для пополнения 131-й стрелковой дивизии. Мне стало ясно, что дивизия наша отошла от города к Бекетовке, которая находится к югу от Сталинграда. Решил пробираться в этот район вместе с группой красноармейцев. Сперва шли вдоль берега Волги, укрываясь за обрывами, потом на окраине города свернули в балку, что вела в направлении Бекетовки. Но едва оторвались мы от реки метров на двести, как со стороны разрушенных домов немцы открыли пулеметный огонь. Послышались голоса: «Рус!.. Еван, сдавайсь!» Сержант, который вел красноармейцев, оказался человеком неопытным, в боях еще не участвовал, и как быть в сложившейся обстановке, не знал. Пришлось мне сразу же руководство красноармейской группой взять на себя. Я знал по опыту, что гитлеровцы мастера создавать шум и воздействовать им на слабонервных, и, чтобы остудить гитлеровцев, нужно было показать им нашу активность. Я приказал пулеметчикам прямо из балки открыть огонь и заставить противника замолчать. Так и получилось: едва заработали наши пулеметы, активность врага сразу угасла. Под прикрытием наших пулеметов мы довольно скоро и благополучно пришли в Бекетовку. Командир дивизии был весьма удивлен тому, что мы сумели с газетой пробраться через участок, который по донесениям разведки был занят противником. «Выходит, непрочно сидят немцы?» — сказал полковник и велел готовить наступление. В тот же день подразделения дивизии оттеснили противника от Волги и закрепились на окраине Сталинграда. А меня представили тогда к первой боевой награде…
— И вы получили ее? — спросил я.
— Да, конечно.
— Много, однако, неиспользованных материалов хранится еще в ваших военных блокнотах, Анатолий Гаврилович. Верно?
Мой собеседник смущенно пожал плечами и шутливо сказал:
— Понимаете, разбирают понемногу литературные герои. Кое-что пришлось, например, отдать Сергею Мельникову в романе «Люди в погонах». Он, как вам известно, тоже пробивался в 1941 году из окружения. Правда, отдал я в несколько преобразованном виде, но читатели, по-видимому, поняли это и часто в письмах спрашивают меня: «Сообщите, Мельников это вы?»
В конце 1942 года дивизию, в которой служил Анатолий Рыбин, из-под Сталинграда перебросили на Ленинградский фронт. Начались бои в новых условиях, не менее сложных чем на Волге. И здесь произошло событие, которое, можно сказать, вывело Анатолия Рыбина к широкому читателю, привлекло внимание таких видных писателей, как Николай Тихонов и Виссарион Саянов.
Однажды пришел в редакцию начальник политотдела дивизии и сообщил, что Политуправление Ленинградского фронта объявило конкурс на лучшие фронтовые рассказы и стихи.
— Давайте, товарищ Рыбин, попробуйте свои силы, — сказал он. — А вдруг и выйдет что-нибудь. Ведь горшки-то не боги обжигают…
И вот в минуты короткого фронтового затишья в землянке под Красным Бором написал он два рассказа «Ненависть» и «Зверь на дороге». Первый, как потом выяснилось, не дошел до Политуправления, попал, вероятно, под бомбежку. А второй конкурсная комиссия получила и присудила за него автору премию. Возглавлявший комиссию Николай Семенович Тихонов при подведении итогов конкурса в Ленинградском Доме офицеров сказал Анатолию Рыбину: «Пишите, у вас дело пойдет».
А спустя месяца два или три после этого разговора автор уже держал в руках книжку «В бой за Родину», выпущенную Военным издательством Народного комиссариата обороны, в которой был помещен рассказ «Зверь на дороге». Книжка эта попала в руки Анатолия Рыбина, как он рассказывает, довольно странным образом.
Как-то после сильных боев, пробираясь с передовой в редакцию, старший лейтенант Рыбин и его товарищ по редакции лейтенант Бушмаков попали под бомбежку. Неподалеку от них вражеская бомба угодила в грузовую машину, которая шла из Ленинграда к передовой. Машина была, вероятно, клубной, потому что в кузове ее лежали блокноты, книги, плакаты, карандаши. Все это разлетелось, смешалось с землей и снегом. Когда самолеты ушли, старший лейтенант Рыбин и лейтенант Бушмаков поднялись из канавы и, взяв несколько валявшихся на дороге блокнотов, ушли. А поздно вечером, после подготовки материалов в очередной номер газеты, в землянку к Анатолию Рыбину вбежал Бушмаков и, размахивая зажатой в руке книжкой, сказал:
— Товарищ старший лейтенант, тут рассказ ваш напечатан. Вот, смотрите.
Он подскочил к столу и положил маленькую книжку с танковым десантом на обложке.
— А где вы ее взяли? — спросил Анатолий Рыбин.
— Да там же, у разбитой машины, где блокноты брали.
— И только одну?
— Одну, товарищ старший лейтенант. А ведь мог еще взять. Эх, если бы знать!
Этот первый и единственный экземпляр книжки и сейчас хранится у автора.
Раздобыл и я, через нашу воениздатовскую библиотеку, эту небольшую книжицу с призывным военным заголовком: «В бой за Родину!». На титульном листе значится: «Военное издательство Народного комиссариата обороны. Ленинград. 1943». Вступительная статья написана Виссарионом Саяновым. В ней говорится:
«Литературный конкурс, проведенный Политическим управлением Ленинградского фронта, выявил среди красноармейцев и офицеров немало людей, обладающих даром художественного слова и отобразивших в своих стихах и рассказах боевые дела ленинградцев. Премированные на конкурсе произведения включены в настоящий сборник».
Мотив и содержание рассказа «Зверь на дороге» явились как бы выражением того, что увидел и успел уже пережить к тому времени сам старший лейтенант Рыбин.
Главный герой рассказа — бывалый красноармеец Андрей Ерошенко, познавший всю горечь отступлений, тоскующий по своей истерзанной врагом Украине. Его душа полна кипящей ненависти к гитлеровским захватчикам. Но как воин Советской Армии он знает, что одной ненавистью врага не одолеешь, что нужны умение, мастерство, хитрость, мужество. И когда Ерошенко, будучи в разведке, раненый оказывается в лапах гитлеровцев, не падает духом, не теряется. Терпеливо сносит он жестокие пытки и, выбрав удобный момент, вырывается из-за проволоки концентрационного лагеря, чтобы вернуться к своим и продолжать борьбу с врагом. Кульминация рассказа — встреча Ерошенко с гитлеровским патрулем на узкой тропинке, ведущей через болото к лесу. Немец уверен в своем преимуществе над безоружным раненым советским воином и потому не торопится открыть огонь, злорадствует, хочет живьем притащить русского обратно за проволоку. Но враг просчитался. Собрав силы, Ерошенко делает отчаянный прыжок. И, прежде чем гитлеровец успевает выстрелить, красноармеец сбивает его на землю. Завязывается длительная тяжелая борьба, в которой побеждает Ерошенко. И когда он встает, покачиваясь на слабых, вконец обессиленных ногах, узкая тропинка кажется ему широкой свободной дорогой.