На линии огня — страница 39 из 58

Устроился он в довольно прочном блиндаже на НП отдельного минометного дивизиона. Блиндаж находился над самым обрывом, и обзор местности отсюда был великолепным.

«Я видел, — писал потом в своем очерке «На переправе» Анатолий Рыбин, — как наши бойцы стаскивали к воде самодельные плоты, надувные резиновые лодки, как плыли под ливнем вражеских пуль и снарядов и как потом цеплялись за берег, который упорно удерживали гитлеровцы. А потом меня словно кто-то поднял и втиснул в темную горячую яму, заполненную вонючим ядовитым дымом разорвавшегося снаряда. Сжатый со всех сторон землей и бревнами, я мог пошевелить только одной рукой. «Вот и все кончено», — подумал я. Когда-то читал в книжках о заживо погребенных, а теперь сам оказался в таком положении».

Но когда бой утих, заваленные землей, хотя и с трудом, а все же выбрались на волю. Как потом выяснилось, в блиндаже в живых остались лишь двое: Анатолий Рыбин и сержант-связист.

Недавно Анатолий Рыбин получил конверт с фотоснимками однополчан — участников боев за Нарву. Прислал эти снимки ему ленинградский писатель Николай Кондратьев — автор многих книг о прославленных советских полководцах. Под одним из снимков выведены слова: «Вспомни все и узнай нас, дорогой Анатолий!»

— С Николаем Кондратьевым, — говорит Анатолий Рыбин, — мы фронтовые друзья. Свела нас судьба на Ленинградском фронте незадолго до сражений за Нарву. Мы вместе работали в редакции газеты «За Отчизну», не раз ходили вместе на передовую, лежали под огнем, участвовали в десанте на остров Эзель. Каждое полученное теперь от него письмо переполнено самыми дорогими сердцу воспоминаниями. И, конечно, у обоих нас горячее желание написать книжки о своих дорогих однополчанах.

Недавно на одной из читательских конференций Анатолий Рыбин так ответил на вопрос о своих творческих планах: «Мне хочется очень многое сказать армейскому читателю и я постараюсь это сделать. Сейчас я закончил книгу о людях зенитно-артиллерийского училища, о их жизни и учебе, о тех новых преобразованиях, которые произошли за последнее время в нашей армии. Роман этот под названием «Трудная позиция» вышел в 1971 году в Военном издательстве. Затем буду работать над большим романом о Великой Отечественной войне. Читатели в своих письмах просят меня написать вторую книгу «Люди в погонах». Даже подсказывают, какой должна быть эта книга. Вероятно, я это сделаю. Вообще, в душе я чувствую себя человеком военным и всегда им останусь».

Заканчивая очерк о жизни и творчестве Анатолия Гавриловича Рыбина, с которым меня связывает многолетняя дружба, хочется от всей души пожелать писателю всяческого успеха в осуществлении его творческих и житейских планов.

ВОЛШЕБНЫЙ БЛОКНОТ

Военный журналист… Каждый раз, когда я слышу эти слова, предо мной встают то разбитая бомбами и артиллерийскими снарядами дорога войны, по которой, шлепая кирзой, пробирается на передовую человек с «лейкой и блокнотом»; то дымные, седые кручи Днепра и одинокая лодчонка, вместе с разведчиками спешащая за страницей героизма на тот, еще занятый врагом берег; то залитый водой блиндаж Волховского фронта и воин, склонившийся при свете коптилки над листом бумаги; то бесстрашный солдат, подхвативший из рук убитого знамя и поднявший над головой пистолет с возгласом: «За Родину, товарищи! Вперед!»

Их редко награждали. Они были мало заметны среди героев. Но их уважали, любили и ждали в окопах. Их слово вело вперед, на запад, оно было незримым правофланговым, первым идущим в атаку. И недаром о них теперь пишут книги, ставят кинокартины, поют песни…

И опять же далеко не обо всех. Есть журналисты, о которых уже немало сказано, чьи имена теперь стали широко известны, но есть еще и такие, кого известность обошла стороной. Много раз я пытался написать об одном из старейших военных журналистов — Якове Алексеевиче Ершове. Это человек большой судьбы, отдавший журналистике более сорока лет. Знал я также, что он с «лейкой и блокнотом» прошел на войне многотысячный страдный фронтовой путь; что не раз приходилось ему добывать материал в газету буквально из-под огня. Но для глубокого рассказа о нем у меня не хватало конкретного материала, необходимых штрихов, деталей.

Говорю об этом Ершову. Так, мол, и так, хочу о тебе написать, может, сядем как-нибудь, побеседуем, вспомним фронтовые деньки, походы и бои, друзей-товарищей; ведь как-никак вместе по одним дорогам много верст прошли. Яков Алексеевич только рукой махнул:

— Не стоит. Что обо мне писать? Мало ли нас таких было…

И все же, несмотря на скудность собранного материала (Ершов так почти и не рассказал ничего о себе: пришлось беседовать с его товарищами, изучать подшивки газет, в которых он работал в годы войны, штудировать его книги и письма читателей о них), мне хочется поведать людям об этом удивительном человеке.

Многие писатели начинали свой творческий путь с журналистики. Работа в газете вооружает умением зорко видеть, живо откликаться на требования современности. Но мне кажется, из биографии писателя нельзя выбросить ни детские годы, ни период юности, ни службу в армии и особенно участие в войне. Свое видение жизни рождается не сразу: впечатления юных лет надолго остаются в сознании человека.

Когда я думаю о Якове Алексеевиче Ершове, о том, откуда у него такая любовь к людям, особенно к природе, такое умение изобразить ее неповторимыми красками, я невольно вспоминаю его тяжелое детство.

Родился он на Урале, где собраны не только все природные богатства земли, но и где сама природа очень богата красками и контрастами.

В детстве Яков Ершов много путешествовал по горам, прозванным Вишневыми за обилие дикой вишни на них. Каждое лето — два-три месяца он непременно жил на пасеке, в лесу. Тогда еще гоняли лошадей в ночное. И ночи, проведенные у костра, полные таинственных шорохов; и зори, застававшие парней где-нибудь на озерах, которые в тех местах тянутся бесконечной лентой на тридцать — сорок километров, переходя одно в другое, соединенные большими и малыми проливами; и солнце, встающее, казалось бы, прямо из-за кромки воды, — все это и многие другие чудеса природы очень сильно действовало на впечатлительного юношу. Навсегда западало в его душу, в его сознание, жадно впитывавшее в себя все новое, необычное, яркое. Может быть, поэтому и первое сочинение, и первый рассказ о мальчишке, выручающем подружку из беды, был посвящен именно этой теме. «Случай в лесу» — так назвал его автор. Незатейлив сюжет. Но мальчишка наделен индивидуальными чертами характера, он самобытен, запоминается. И веришь в реальность поступка, в то, что именно он мог спасти девочку, оказать ей первую помощь и нести ее на руках три километра от леса до дома.

Не так-то было просто деревенскому парнишке в те годы осуществить свою мечту. Ведь не было еще ни Литературного института, ни творческих курсов. Молодые литераторы проходили школу у Максима Горького, или сами писали ему, прося совета, либо читали его ответы начинающим писателям и учились по ним.

Вместо Литературного института Якову Ершову пришлось поступить в то учебное заведение, которое имелось в его родном поселке — в техникум по холодной обработке металлов. Может быть, это и к лучшему: позволило полнее узнать жизнь. Ведь надо было не только самому учиться, но и учить других. В стране шла борьба за ликвидацию неграмотности. Приходилось ходить по домам и объяснять домохозяйкам, как буквы слагаются в слова…

А потом Челябинский тракторный завод. Работа в конструкторском бюро техником-конструктором. И опять новые люди, новые впечатления. Казалось, путь определен. Но неожиданное предложение заставило вспомнить о давнишней мечте. Предложение поехать в Ленинград в Коммунистический институт журналистики изменило многое в судьбе Якова Ершова.

С тех пор все его силы были отданы журналистике. После окончания института он возвращается на Челябинский тракторный, но теперь уже сотрудником газеты «Наш трактор». А затем служба в Советской Армии, фронтовые годы… И снова работа в газетах — в дивизионной, корпусной, армейской. О жизни военных журналистов уже немало написано, и в данном случае, может быть, она ничем не отличалась от других. Однако не могу удержаться от того, чтобы не привести всего лишь два фронтовых эпизода.

Многим участникам тех событий памятен контрудар фашистов под венгерским городом Секешфехерваром. Врагу удалось смять наши передовые позиции. Журналистские пути-дороги привели Якова Ершова именно на этот участок. Машина, в которой находились начальник Политотдела армии и корреспондент армейской газеты, едва успела проскочить мост через реку, как фашистские самолеты разбомбили переправу. Основная часть Политотдела армии оказалась отрезанной от войск, которые вели напряженные бои. И пришлось журналисту исполнять одновременно и функции инструктора политотдела и поставлять материал в газету…

Но вот наши войска отбросили противника, стремительно пошли вперед. Разве может отстать от них газетчик?! Ведь надо успеть побывать на передовой, встретиться с людьми, побеседовать с ними и вернуться в редакцию, написать и сдать материал в набор. Для этого использовался любой транспорт. Однажды Яков Ершов вместе с другими товарищами поехали на редакционной машине на очередное боевое задание. Возвращались ночью. Шофер неуверенно петлял по скользкой дороге. И вдруг — удар. Передние колеса машины провалились в глубокую яму. Сидевшие в кузове полетели на землю. Когда огляделись, увидели напротив еще одну машину. Водитель ее, подойдя, грустно усмехнулся: «Стою одним колесом на мине. Жду саперов. Тут весь участок заминирован». А у журналистов в блокнотах материал для очередной полосы в газете. Пришлось оставить машину и двинуться вперед пешком, как мы тогда часто шутя говорили, форсированным маршем. Успели вовремя. Наутро газета вышла со свежим оперативным материалом. На другой день прибыл и шофер с редакционной машиной. Когда его спросили, почему он так неаккуратно ехал, оказалось, что у парня самая настоящая «куриная слепота». Ночью он не видел.