Уходили последние дни сентября. Во всем чувствовалось властное дыхание осени, виделись ее неповторимые черты, приметы, рисунки. Яркими кострами пылали леса, сады и парки. Как всегда по-особому нарядно выглядели клены. Листья на них широкие, с причудливыми разрезами. Их стволы издали казались покрытыми красными крупными цветами, жарко горящими на солнце. Даже холодные осины излучали теплый красноватый свет. Желтые пряди появились на березах. Медью отдавали листья липы и вяза.
Прошедшие дожди смыли с деревьев пыль, и теперь они стояли освеженные, помолодевшие, добрые.
По утрам на траве все чаще появлялся иней — недаром на Украине сентябрь называют «вересень» (месяц первого инея). День-летопроводец вел природу к яркому увяданию. Наступал вечер года. На память невольно приходили пушкинские строки. Вот оно «пышное природы увяданье». И тут же рядом, как солдаты, вставали другие:
…Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны;
Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных,
Сердца их мщеньем возжены…
В желто-бурый ковер оделись поля. Обычно в это время крестьяне подводили итог сельскохозяйственного года, радовались своим победам, справляли «дни урожаев», играли свадьбы…
Еще бы: позади осталась страдная пора лета. Хлеба в закромах, сено в скирдах, овощи в погребах, скотина нагуляла жиру. Можно передохнуть, распрямиться, поторжествовать. Но эта осень была военной, безрадостной. Всюду дымились сожженные дома, пылали нескошенные хлеба, поля стонали от неухоженности.
Я сидел и думал об Украине, а мне виделись воронежские просторы…
Быстро меняются краски родного поля. Кажется, еще недавно преобладал зеленый цвет, но вот уже пожелтели хлеба, все чаще и чаще взгляд останавливают темно-серые и черные тона свежевспаханной земли.
Последний летний и первый осенний месяцы и на моей родине особенно напряженные для земледельцев. И для тех, кто уже управился с зерновыми, и для тех, кто еще только скосил первые гектары хлебов.
Одновременно с уборкой в эти последние осенние дни главная забота земледельца о будущем урожае. С какой радостью, бывало, следили мы, как все дальше на юг продвигался фронт сева. Уже посеяны первые сотни гектаров ржи и пшеницы. Предпочтение отдавалось тем сортам, которые хорошо себя зарекомендовали. Почти половину клина занимала озимая пшеница, которая давала более высокие и устойчивые урожаи, чем рожь.
Обычно осень торопит земледельца, и он старается управиться со всеми заботами в срок. Но сейчас все нарушено. Отступая, враг уничтожал на своем пути все живое, превращал некогда цветущие селения в мертвую зону. Взрослое население угонял на запад. Стариков и детей расстреливал. Вот почему советские войска спешили: наступали днем и ночью, шли с тяжелыми боями, без сна и отдыха.
…Послышался шум мотора. Заскрипели тормоза автомобиля. В редакторскую хату вошел начальник Политического управления фронта генерал-майор Сергей Савельевич Шатилов. Это был молодой смуглолицый мужчина, очень подвижный, решительный, добрый и отзывчивый. Мне не раз приходилось видеть его в боях, получать от него задания, и я всегда относился к нему, как, впрочем, и все другие, с чувством большого уважения. Более года назад он подписал мое фронтовое корреспондентское удостоверение.
Генерал Шатилов энергично поздоровался и, не дожидаясь рапорта, спокойным, мягким голосом спросил:
— Кто едет?
Редактор назвал мою фамилию.
Сергей Савельевич быстро повернулся, протянул мне руку и, широко улыбаясь, добродушно проговорил:
— Мы, кажется, давно знакомы!
И тут задал несколько вопросов: хорошо ли себя чувствую, знаю ли задачу, имею ли нужную карту, приходилось ли раньше переправляться через широкие и быстроводные реки, как думаю доставлять материал в редакцию. А несколько минут спустя по размытой дождем дороге, через рытвины и ухабы, разрезая ночную темень, «виллис» мчал нас на запад, к Днепру.
По неубранным, изрытым траншеями и окопами полям Украины мчались колонны танкистов-гвардейцев, за которыми неотступно, словно тень, тянулись клубы густого дыма и пыли, насыщенные парами бензина и всевозможных масел. И стоило только чуть сбавить газ или приостановиться, отчетливо слышалось, как ревели моторы и глухо стучали стальные траки мощных «тридцатьчетверок» и «КВ». На башнях машин, облепленных десантниками, белели надписи «За радянську Украину!», «Нас кличе Київ!», «Даешь Днепр!», «Смерть фашизму!».
Вслед за танками и самоходными орудиями двигались артиллеристы, саперы-мостовики, понтонеры, связисты. Пылила матушка-пехота. Пыль над степными дорогами была такая густая, что совершенно закрывала от нас солнце, а перепела задыхались в жите. Но люди, советские чудо-богатыри, на танках, на лафетах пушек, броневиках и автомашинах, на конях, а чаще всего в пешем строю, настойчиво пробивались вперед к Днепру.
Несмотря на усталость, они шли бодро и пели дружно:
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей,
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
Вьется пыль под сапогами
степями,
полями,
А кругом бушует пламя
Да пули свистят…
Много лет спустя, касаясь событий той поры, Владимир Фирсов в поэме «Республика бессмертия» очень правильно и психологически точно напишет:
На Запад!
Путь один.
На Запад —
Стволы надежных батарей.
Походных кухонь щедрый запах
Становится еще острей.
Солдаты опытнее стали,
Два года все-таки война.
Что ни солдат, глядишь — медали,
Да что медали! Ордена!
Шли люди в серых шинелях с зелеными полевыми погонами на плечах, каких на Украине еще не видели. Шли солдаты, перенесшие горе и разлуку, перешедшие через пожарища и смерть.
Да, в тот год наши солдаты, офицеры и генералы стали опытнее. Это верно! Они закалились в минувших боях, действовали осмотрительнее, грамотнее, наверняка.
«Проведенные бои по ликвидации немецкого наступления, — отмечалось в приказе Верховного главнокомандующего об итогах оборонительного этапа Курской битвы, — показали высокую боевую выучку наших войск, непревзойденные образцы упорства, стойкости и геройства бойцов и командиров всех родов войск, в том числе артиллеристов и минометчиков, танкистов и летчиков…»
Теперь советские войска успешно наступали по Левобережной Украине. В полночь мы въехали в зону «выжженной земли», где от хат остались только дымари, а на месте садов чернели култышки обгорелых пней.
Пытаясь остановить наступающие войска Советской Армии, гитлеровцы шли на любые преступления. В зоне 20—30 километров перед Днепром они разрушили, уничтожили или вывезли в Германию все, что могло помочь нашим частям в победоносном наступлении.
Здесь мы не встретили ни одной живой души — все мирное население было вывезено в Германию.
В одном месте, где дорога особенно близко подошла к Днепру, нас обстреляли из миномета с высокого правого берега. Место это, видно, было пристреляно, потому что мины ложились точно на дороге, и только ловкость водителя вывела машину из зоны огня.
На командном пункте 3-й гвардейской танковой армии, который находился в лесу юго-западнее Переяслава, я пересел в броневик и вместе с офицером-направленцем добрался до штаба 51-й бригады. Ее командир, черноволосый, строгий с виду, но добрый и внимательный украинец подполковник М. С. Новохатько, порекомендовал мне действовать с ротой автоматчиков гвардии лейтенанта Н. И. Синашкина. В ее расположение мы со связным пробирались лесом…
Осенний лес! Впервые, пожалуй, за фронтовые годы я так внимательно всматривался в его неповторимый наряд, в игру красок. Если весенний лес просто был зеленым, так сказать, однотонным, то осенний — буквально пылал всеми цветами радуги. Каждое дерево было одето в свой наряд, имело свой цвет, свои «привычки». С их вершин, причудливо кружась, падали пожелтелые листья, образуя на пожухлой траве разноцветный ковер. А когда налетал ветер, он целыми горстями бросал золотистые перья на опустевшие, кое-где вспаханные поля.
В роту мы прибыли в тот момент, когда бойцы ее находились в нескольких метрах от берега. Они были радостно взволнованы, горячо обнимали друг друга. Бежали к Днепру, черпали касками и пили днепровскую воду. То тут, то там слышались оживленные возгласы:
— Здравствуй, Днепр!
— Мы пришли, родной!
— Освободим тебя!
Великий Днепр! Широкий, могучий, славный! Ничего, что ты сейчас грозен. Мы перемахнем тебя: родная стихия поможет. Холодные осенние воды твои глухо плещутся где-то внизу, у подножия высоких берегов, на которых завтра развернется ожесточенное сражение. Но уже сегодня в сердца солдатские, в их сознание вошел ты навсегда, на всю жизнь, навеки…
Днепр! Что сейчас сказать тебе? Что думает советский солдат, стоя на твоем священном берегу?
Большая и славная у тебя история. Много лет течешь ты, определяя судьбы русских, украинцев, белорусов, оставаясь в летописи поколений, освещая своей мощью прошлое и настоящее Родины нашей… Сколько величавой красоты и мощи в твоем размахе!
С твоих высоких берегов видны деяния далеких предков наших, селившихся здесь, избравших своей колыбелью этот простор! Видно, широки и чисты были души тех, кто задумал и воздвиг здесь дивный град Киев!..
Светлые воды твои омывают бескрайние степи и крупнейшие города Украины — Киев, Днепропетровск, Днепродзержинск, Запорожье.
Приднепровье — край высокоразвитой индустрии, богатейших сельскохозяйственных районов и глубоководная транспортная артерия, а главное — родина многих замечательных людей Советской страны.
Это сердце Украины, ее хлеб, железо, уголь, несметные сокровища народа, на которые зарились фашисты.