— За левое…
Но не левее сердца.
Встреча и дальнейшие творческие контакты с Василием Федоровым были для начинающего поэта еще одним литинститутом. Маленьким, но значительным. Большой мастер стиха, тонкий лирик и философ, Василий Федоров удивительно щедр в своих учительских отдачах. И метод его — не давить авторитетом, а убеждать. До сих пор Землянский хранит его краткие, бережные по отношению к автору и удивительно тонкие пометки на полях поэмы, а затем и на рукописи, которую он рекомендовал для издания. И звучали стихи, как струны нежной и чудодейственной скрипки. Вот послушайте:
Струна… Ни облика, считай, ни веса,
Но как она умеет с сердцем слиться!
И звуку-то в ней негде поселиться,
А между тем звучаньем и чудесна.
Поэзия и вовсе бестелесна,
Но чувство с мыслью в ней, как небо с птицей.
Способна песней стать. И в мудрость воплотиться.
Весь мир — она. Ей даже в сердце тесно.
Все настежь души, все раскрыты двери:
Входи, поэзия Гомеров и Саади!
С тобой пойдут, тебе всегда поверят
И стягом водрузят на баррикаде.
Струна поэзии… Поэзия струны…
Все уголки души заселены.
Поэма «Искры из кремня» была опубликована в журнале «Молодая гвардия» (№ 2 за 1962 г.), но очень сокращенной и сильно от этого пострадавшей. Сейчас она автором переработана и называется «Алая гвоздика».
— Это было началом, которое воодушевило меня обратиться в центральное издательство, — говорит Землянский. — Им был Воениздат. Здесь вышла моя книжка рассказов «Майское эхо», за ней в 1964 году сборник стихов «Это живет во мне», в 1966 году — книга рассказов и маленьких повестей «После града», а затем, через три года, книга поэм «Мелодия века». С благодарностью вспоминаю чуткость, внимательность, с какою здесь отнеслись ко мне и моему творчеству. Не боясь преувеличений, скажу: здесь из меня, журналиста, сделали литератора. Это было настоящей практикой после всех и всяческих институтских теорий.
Позднее у Землянского вышли новые поэтические сборники: «Верю, люблю, тревожусь» («Молодая гвардия»), «Колыбель» («Московский рабочий»), «Мелодии века» (Воениздат), о чем речь впереди.
Каковы книги Землянского? О чем они?
На вопросы ответить не легко. Книг уже много. И немало в них тем, проблем, размышлений о судьбах человеческих. Если же говорить просто о тематическом преобладании, то это, бесспорно, война. Люди войны. А еще точнее, зло войны. И дано все это с большой точностью и психологической глубиной. Страдания, горести, переживания и радости людей — все пропущено через сердце автора.
Всю жизнь передо мной
Страничка партбилета
И кровью надпись строчкою неровной:
«Умрем, но не отступим.
Наша песнь не спета.
Мы победим фаш…»
И листок оборван.
С тех пор я не свободен от вопроса
И навсегда в его останусь власти:
Какие,
Кто
Сдавал партийной кассе
Ценней и клятвеннее взносы?!
Эти стихи из первой поэтической книги Землянского. Теперь они входят в двухтомную антологию военно-патриотических произведений советских поэтов «Великая Отечественная», выпущенную издательством «Художественная литература» в 1970 году.
— Я уже говорил, что на фронте не был, вернее, не участвовал в боях, — как бы оправдываясь и явно о чем-то сожалея, доверительно сообщает Землянский. — Но мне кажется, что когда я пишу, я чувствую войну — всю. И тыл и фронт. Самонадеянно? Может быть. Но не скрою, мне доставила большую радость фраза в небольшой внутренней рецензии на один из рассказов, в котором действие происходит в бою. Рецензент невзначай, мимоходом, как бы и не допуская мысли, что может ошибиться, обронил: «Чувствуется, автор сам все видел и пережил…» Я радовался, разумеется, не причислению меня к людям, бывшим на переднем крае, а только тому факту, что так достоверно прозвучало написанное мной.
Радость естественная и понятная каждому творческому человеку. Тем более, что Землянский знает войну, знает не по книгам. Пережил многие ужасы и страдания. Меня не удивляют поэтому слова Павла Железнова, сказанные им в предисловии к сборнику стихов «Это живет во мне»:
«В книге Анатолия Землянского, человека, прошедшего через войну, много стихов о любви и природе, стихов, полных нежности и душевного тепла… Нет, он не забыл ужасов войны… «Это живет во мне», — говорит он с первых страниц своей книги. Он помнит обезумевшую молодую мать, никого не подпускавшую к убитому младенцу; помнит бойца, написавшего кровью на партийном билете: «Умрем, но не отступим». Сильное впечатление в разделе «Память» оставляет глубокосимволичный образ седой вербы без сердцевины, вербы, склонившейся над щебнем рухнувшего дома:
Дом на ее глазах разбило —
Здесь в сорок первом были немцы.
Не от стоянья ль над могилой
У вербы выболело сердце?..»
Ничто не забыто. Все живет в памяти солдата. А больше всего помнит он долгожданный день нашей великой победы:
Живет во мне и будет жить всегда,
Заметней нет в счастливом сердце следа:
Пришла к народу моему Победа,
Ушла от человечества беда.
Поэт горячо любит свою Родину и люто ненавидит иностранных поработителей, кости которых не принимает русская земля:
Прошелся плуг — и кости человечьи
По борозде разбросанно легли.
Свидетели уже далекой сечи
Явились из разбуженной земли.
Какую мудрость лет, давно минувших,
Земное эхо донесло до нас
Вот этой потемневшей черепною грушей
С проколами когда-то зрячих глаз?
Кто может знать!
Да и не в том суть дела.
Вопрос в другом: чьи кости смерть взяла?..
Ответил пахарь, двинув бровью белой:
«Был, знать, чужой: земля не приняла».
И о чем бы поэт ни писал, память каждый раз возвращает его к дням войны. Долго она будет еще напоминать о себе: ее результаты видны везде и всюду. Ее костлявая рука дотянулась почти до каждого дома. До каждой семьи. До каждого человека. Потому она и незабываема, хотя со дня ее окончания минуло уже более четверти века.
За это время родилось и сформировалось новое поколение людей. Оно ежегодно пополняет ряды армии, и флота. Вот и лирический герой поэта призван на службу воинскую. Уже в свой первый день солдатский он загрустил по дому. К нему подходит ротный и как-то попросту кладет руку на плечо:
И смотрит понимающе, безмолвно,
В глазах смешинку с лаской затая:
— Грустим? —
Киваю.
— А давно из дому?
— Уж скоро месяц, — чуть не плачу я.
Смешинка разгорается — чуть колет
И вдруг померкла, стал задумчив взгляд…
Бывает так, когда нас
Наши боли
Отбрасывают памятью назад.
Я вспомнил:
Ротный
Вырос сиротою —
Нам старшина рассказывал о том.
Отец его ушел и пал героем
В каком-то…
Ах, да важно ли в каком!
Он пал, послушный разуму и долгу…
И ротный мне ответил:
— Не беда.
Мы с домом расстаемся ненадолго,
Чтоб с ним не расставаться навсегда.
Кто-то из критиков справедливо заметил, что у каждого поэта есть те самые несколько строк, которые выражают суть всей его поэзии, выявляя ее отличительное и самобытное. Такие строки есть и у Анатолия Землянского. В сборнике «Колыбель» автор пишет:
Я не хвалил бы танки
и ракеты,
И богом артиллерию б не звал.
Мой бог единый — мирные
рассветы
И горизонта голубой овал.
Но я забыть не вправе, что
рассветам
Моей земли,
Моей родной земли
Орудия, и танки, и ракеты
Живую повторимость сберегли.
Эта мысль о бдительности и постоянной боевой готовности более кратко и образно выражена в маленьком стихотворении «Готовность». В нем восемь строк, но каждая — словно заряд большой мощности.
Я — как винтовка:
дух — порох в патроне,
Сердце — ударник,
пружинятся жилы.
Грянет тревога —
в горновом звоне
Выстрелю гневом
невиданной силы.
Вообще тема готовности и в военно-прикладном значении этого слова, и особенно в смысле внутренней, духовной готовности советского человека к подвигу присутствует в творчестве Землянского постоянно. Этим проникнуты его повести и рассказы, это кладет он и в основу ряда своих поэм, которые, кстати сказать, вышли недавно отдельным изданием. Получилась идейно и художественно цельная книга. Именно книга поэм. Единая, скрепленная общностью замысла и словно бы «сошнурованная» тематически итожащими каждую поэму сонетными окончаниями. Называется книга, как мы уже говорили, «Мелодии века». Небольшое вступление к ней раскрывает суть названия:
Богатый грозами Двадцатый
Слагал мелодии жестоко.
Как ноты, падали солдаты
В линеенность траншей и дотов.
Устои старые трещали,
Вздымало пыль веков под своды…
Большевики оркестровали,
Был дирижером Дух Свободы.
Пронизанная ясным светом,
Легла симфония крылато
Во всю шестую часть планеты,
Во весь твой рост, крутой Двадцатый!
Но полностью суть книги раскрывается, конечно, в самих поэмах, читая которые мы слышим в громовой музыке «крутого Двадцатого» его заглавные мелодии. Это Октябрь с его мужеством и человечностью, это сыновняя любовь к родной земле и красота этой земли, это, наконец, наш прорыв в космос… А красной нитью через все — опять же готовность. Постоянная готовность нашего человека к подвигу во имя жизни, как это происходит, например, в заключающей «Мелодии века» небольшой «Поэме о земном».