Яков Ильин и Борис Галин — Сталинградский тракторный.
Михаил Платошкин — московские заводы.
Александр Исбах и Михаил Юрин — Баку. Нефтепромыслы и перегонные заводы. (Героические азербайджанские нефтяники выполнили тогда пятилетку в два с половиной года.)
Александр Исбах — Коломна. Дизели. Паровозы.
Фадеев писал тогда в одном из писем:
«Володя Ставский уехал в Тверь изучать рабочую окраину. Они договорились с Исбахом, который уехал в Коломну, переписываться о ходе социалистического соревнования (Коломна и Тверь — соревнующиеся заводы) и потом издать свою переписку. Из этого могло бы получиться нечто очень интересное».
Наша переписка со Ставским печаталась в «Литературной газете».
Мы публиковали свои очерки в «Правде», в «Октябре».
А потом как творческий рапорт выпустили книгу очерков «Твердой поступью». Заглавие сборника определил очерк Панферова «Твердой поступью» — об МТС имени Шевченко. Очерк был посвящен преобразованию целого края, ведущей роли МТС, которая объединяла сто четыре колхоза.
Сами заглавия этих горячих, прямо с поля боя, очерков звучали как боевые донесения о людях, о борьбе, о победе:
Ф. Панферов и В. Ильенков — «Бетон». «Кокс. Люди. Огнеупор». «Котлован победы».
Ал. Исбах — «Борьба за промысел». «Турбобур».
М. Юрин — «Наступление на море».
Бор. Галин — «Линия блоков»…
«Земля, спрессованная тысячелетиями и скованная морозами, упорно сопротивлялась людям. Пятидесятиградусный сибирский мороз одел ее трехметровой броней мерзлоты, звеневшей под ударами лома. Но людям нужно было строить — они не могли ждать теплых дней…» — так начинался очерк «Бетон» и кончался так:
«Бетон состоит из одной части цемента и шести частей гравия. Эта смесь в котловане застывает серыми усеченными пирамидами. На пирамиды поставят колонны. На колонны ляжет стотонный электрический кран. Он уложит на бетонные подушки рельсо-балочный стан весом в две с половиной тысячи тонн. Через валки прокатного стана скользнет огненная змея и остынет синеватым звенящим рельсом. Это будет первый кузнецкий рельс…
Бригада Стасюка состоит из одной части пролетарского цемента и шести частей крестьянского гравия. В бригаде эти люди слились в коллектив, сцементированный организованностью и дисциплиной сознательного труда. На эту бригаду можно смело, как на бетонный башмак, отлитый стасюковской бригадой, опереться в стройке.
— Делать бетон и делать новых строителей социализма!»
«Класс творит. Мы живем в эпоху великого творчества», — кончается очерк «Кокс. Люди. Огнеупор»…
«Мы все тут зараженные построением социализма», — говорит герой «Котлована победы»…
Руководители РАПП расценили выпуск сборника «Твердой поступью» как групповую вылазку эмпириков-панферовцев…
Что было с ними делать? Борьба продолжалась.
Резкое письмо в ЦК отправил Александр Серафимович.
…Нас вызвали в Центральный Комитет партии.
7
Заседание в Секретариате ЦК было назначено на 7 часов вечера. Но, конечно, ни о какой работе в тот день не могло быть и речи. С самого утра мы собрались у Панферова. Из панферовской группы кроме самого Федора Ивановича в ЦК были приглашены В. П. Ильенков и я. (Мы трое входили в секретариат РАПП, являясь в нем, так сказать, «парламентской оппозицией», крайним меньшинством. А. С. Серафимович последнее время участия в работе РАПП не принимал.)
Еще и еще раз перечитывали мы наше письмо в ЦК, намечали тезисы выступления Панферова (он должен был говорить от лица группы), советовались об основных пунктах, даже об интонациях.
Мы должны не обороняться, а наступать. Мы должны рассказать об истинном положении дел в РАПП, объяснить, что речь идет не о групповой борьбе, а о принципиальных, теоретических разногласиях, о путях развития пролетарской литературы.
В свое время, когда руководство РАПП было еще единым, мы не раз бывали в Кремле. Там, на квартире известного государственного деятеля Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, тестя Леопольда Авербаха, собирались, бывало, пролетарские писатели, читали новые произведения, спорили, слушали музыку, танцевали.
Авербах, Киршон, Либединский были в Кремле, что называется, своими людьми.
Но на заседании Секретариата ЦК мы были впервые.
Во главе большого стола, покрытого зеленым сукном, сидели знакомые по портретам члены ЦК.
Тут же за столом разместились напостовцы: Авербах, Киршон, Ермилов, Селивановский. Склонившись над столом, что-то быстро писал Фадеев.
По другую сторону стола (это очень обрадовало нас) разместились Емельян Ярославский, секретарь ЦК комсомола Косарев, философы Митин и Юдин.
А вот, чуть подняв руку, поблескивая молодыми глазами из-под седых бровей, приветствует нас Александр Серафимыч…
Все боевые силы собраны на поле сражения.
Наша тройка разместилась около Серафимовича, напротив Киршона и Либединского…
Три часа, целых три часа слушали нас члены Центрального Комитета.
Выступал Авербах. Как всегда, резко, на первый взгляд чрезвычайно убедительно, с десятками цитат, подготовленных его адъютантами. Говорил о заслугах РАПП в борьбе с троцкистами, с перевальцами, с переверзевцами. О твердой линии напостовцев и о попытках разрушить рапповское единство. И как-то так у него получалось, что имеются две линии: партийная и напостовская. И напостовская не противоречит, конечно, партийной, но она главнее.
О нас, панферовцах, говорил он обидными, презрительными словами, мы оказывались склочниками, рвущимися к власти. (К какой власти?!) И вообще спорить с нами, с ползучими эмпириками, он считал ниже своего достоинства (старый испытанный прием Авербаха).
Панферов отвечал несколько сбивчиво, клочковато. Он очень волновался и никак не мог уложиться в положенные ему минуты.
Теории он почти не касался. Приводил только примеры авербаховского администрирования и зажима самокритики.
Более гневно о сектантстве напостовцев, о возникшей в РАПП душной атмосфере, о пресечении всякого творческого соревнования говорил Серафимович.
Теоретические ошибки Либединского, Селивановского, Ермилова разбирал Павел Федорович Юдин. Он говорил и о меньшевиствующем идеализме и о порочности идеалистической теории «непосредственных впечатлений».
Особенно убедительной была та часть его речи, где он говорил о принципах напостовской групповой критики, о том, как восхваляли и как потом низвергали Панферова. «Или бац в морду, или ручку пожалуйте…»
Юдину возражал Киршон. Емельян Ярославский рассказал, как «Правда» старалась помочь рапповскому руководству и как напостовцы принимают в штыки любой дружеский партийный совет, противопоставляя линии партии свою «генеральную» линию.
Атмосфера все накалялась. Кончался третий час заседания. Ни о каком «сближении точек зрения» не могло быть и речи.
Опять выступал Панферов, рассказывал о том, как глубоко следует проникать в жизнь, как на практике осуществляется лозунг нашей творческой группы: «Прощупать жизнь своими руками».
Снова в резкой и даже грубой речи Авербах обвинял Панферова в эмпиризме, в ограниченности мышления…
Совещание окончилось. Члены ЦК ушли. За ними ушли «правдисты» и философы. Но мы не расходились. Тут же в зале открылось заседание фракции секретариата РАПП. Председательствовал Фадеев. Он сообщил о том, что Авербах командируется в провинцию на партийную работу.
Опять почти до утра скрещивались мечи, и густые облака дыма застилали поле сражения.
8
И все же руководители РАПП не выполнили указаний ЦК о развитии творческого соревнования.
Литературное движение все ширилось. Нельзя было двигаться дальше в карете прошлого.
Сектантская политика напостовского руководства восстанавливала против РАПП все большее количество писателей.
Было созвано Всесоюзное критическое совещание. Председательствовавший на нем Фадеев горько жаловался, что отсутствуют на нем как раз те, кто должен был быть, — писатели и критики.
15 февраля 1932 года «Правда» опубликовала резкую статью Серафимовича, Панферова и Ставского — «За партийность литературной критики» (к итогам критического совещания РАПП).
«Призванные в литературу» ударники жаловались, что с ними шумно носятся, когда нужно сделать парад, и совершенно забывают, когда нужна повседневная кропотливая работа.
Беспринципная групповая борьба становилась все обостренней.
Желая создать мнимое впечатление о своей опоре на массы, авербаховцы сформировали из своих приверженцев группу «Напостовская смена». Группа эта специально занялась травлей Панферова и его друзей.
17 марта в «Литературной газете», все время ведущей полемику с «Правдой» и «Комсомольской правдой», было напечатано «Открытое письмо В. Ильенкову, А. Серафимовичу и группе Ф. Панферова». В письме этом Серафимович, Панферов и Ильенков обличались во всех смертных грехах и главное — в отказе от метода диалектического материализма.
23 апреля «Правда» напечатала статью Павла Юдина «Против извращения ленинского учения о культурной революции, о социалистическом характере пролетарской культуры, создаваемой в эпоху диктатуры пролетариата».
Напостовцы в групповом азарте обрушились и на эту статью Юдина. (Характерно, что резкие нападки на Юдина, с перечислением всех заслуг РАПП, были опубликованы в журнале «На литературном посту» № 11, уже после исторической резолюции ЦК от 23 апреля. В статье о резолюции этой не упоминалось ни словом!..)
А в этот же день, 23 апреля, грянул наконец гром.
Центральный Комитет партии принял историческое решение «О перестройке литературно-художественных организаций».
«Несколько лет тому назад, когда в литературе налицо было еще значительное влияние чуждых элементов, особенно оживившихся в первые годы нэпа, а кадры пролетарской литературы были еще слабы, партия всемерно помогала созданию и укреплению особых пролетарских организаций в области литературы и искусства в целях укрепления позиций пролетарских писателей и работников искусства.