В первый же день встречи с Павлом Петровичем Матрена Антоновна рассказала неожиданному гостю о кровавой трагедии, разыгравшейся в старой крепости, во время которой погиб ее сын Сергей Рябов, член Совдепа. Анненковцы зверски расправились с восставшими заключенными и продолжали выискивать тайных врагов колчаковской власти.
Павел Петрович прибыл в Усть-Каменогорск в июле девятнадцатого года и на нелегальном положении прожил до падения колчаковской власти 15 декабря, то есть почти пять месяцев. Он видел, как анненковцы расправлялись с «возможными» коммунистами. Расправа была короткая. Особо подозрительного человека тащили в Хмелев Лог, возле сопки за пристанью, и рубили шашками. Сосед Бахеева, грузчик пароходства, оглядываясь по сторонам, сказал однажды Павлу Петровичу:
— Собаки рано утром с Хмелева Лога человечину притащили. Отрубленную руку… Похоже даже — женская была.
Существовавшая партийная организация потеряла огромное большинство своих членов. На долю Павла Петровича выпала нелегкая задача создать новое ядро коммунистов, чтобы в нужную минуту оказать помощь повстанцам при свержении колчаковцев. В своей организационной и политической работе Бахеев опирался на партизанский полк «Горные орлы», штаб которого располагался в селе Шемонаиха.
Колчак терпел поражение за поражением, части его бежали от ударов Пятой Красной Армии. Советская власть в Усть-Каменогорск пришла десятого декабря девятнадцатого года. И только в феврале двадцатого года впервые прозвучало никому из обывателей не известное имя командира Козыря, он двигался на Усть-Каменогорск с многочисленным войском неведомой окраски. Скоро выяснилось, что командир Козырь, как окрестили его обыватели, был царский поручик Козырев. В стотысячной армии знаменитого партизанского вождя Мамонтова он командовал Четвертым крестьянским корпусом. Поручик был членом партии эсеров Он неплохо воевал против Колчака, но его совсем не устраивала Советская власть. Корпус Козыря расположился в деревне Согры в десяти километрах от Усть-Каменогорска.
Павел Петрович, узнав, с каким настроением прибыли бойцы крестьянского корпуса, решил задержать войско Козыря, ни в коем случае не допустить его на Алтай дальше Усть-Каменогорска.
Задача была чрезвычайно сложная. Бахеев знал, что партизанский полк «Горные орлы» в борьбе с колчаковцами послушно выполнял любой его приказ. Но… ведь поручик Козырь привел с собой не белогвардейцев, а красных партизан, успешно воевавших против Колчака. Надо было проявить большой такт при разоружении крестьянского корпуса. Эта задача пала на плечи Павла Петровича, решившего устроить митинг. В нем приняли участие козыревские партизаны из армии Мамонтова и красные партизаны полка «Горные орлы».
У Бахеева были точные сведения, что в Семипалатинске стоят красноармейские части из числа мамонтовских партизан. Отношение к авантюре Козыря было с их стороны отрицательное. Важно было выиграть время. И Павел Петрович искусственно затянул митинг. Очевидцы тех событий передавали мне, как мастерски выступил Бахеев, поднимая самые жгучие вопросы о земле и власти, которые волновали партизан обоих лагерей. Против Колчака воевали не только бедняки, сочувствовавшие коммунистам, но и зажиточные мужики, которых соблазнила программа эсеров. Победа над сухопутным адмиралом Колчаком одержана, как жить дальше? Что делать?
Павел Петрович разоблачил сущность честолюбивого царского поручика. Митинг, длившийся двое суток, не успел закончиться. Из Семипалатинска подошли воинские части. Козырь сбежал со своими зачинщиками в горы.
Крестьянский корпус принял решение добровольно отправиться на польский фронт помогать Красной Армии громить Пилсудского.
«Согринский бунт» закончился без кровопролития. В Усть-Каменогорске снова восстановилась советская власть. Партийная организация извлекла жестокий урок в годы колчаковщины.
Первого председателя Совдепа Якова Ушанова анненковцы в 1918 году сожгли в топке парохода, многих коммунистов замучили и расстреляли. Если они не проявят бдительности и не расправятся с контрреволюцией, она не пощадит теперь никого. Павел Петрович с первых же дней становится особым уполномоченным губернской ЧК и ведет беспощадную борьбу с остатками белых банд. И только с наступлением сравнительного затишья он отдается любимому делу народного просвещения.
Бывший учитель русского языка, очутившийся в Казахстана, ужаснулся, увидев, в каком плачевном состоянии находятся национальные школы. Казахских детей родному языку должны учить казахские учителя! — это стало для него законом. В июне 1920 года Павел Петрович послал в казахские школы 87 учителей-казахов, подготовленных на созданных им курсах. По тем временам это был неслыханный успех.
Примерно в это время появились в Усть-Каменогорске два ученых мужа — профессор Матвеев и доцент Соколов. Тихий городок в продовольственном отношении был сравнительно благополучным. Этим и объясняется, что в Усть-Каменогорске оказалась хорошая труппа артистов. Профессор Матвеев и доцент Соколов в сопровождении преподавателя истории Метаньева явились к Павлу Петровичу с предложением организовать в городе Крестьянский университет. Идея была хороша хотя бы по одному тому, что никаких затрат на свое существование она не требовала. Дополнительный паек трех преподавателей влиять на государственный бюджет не мог. Короче говоря, вопрос был решен быстро, только Павел Петрович настоял на изменении названия открываемого вуза.
— Большинство людей даже не знает, где находится Усть-Каменогорск, городишко маленький, всего одиннадцать тысяч жителей, — говорил он. — Лучше назвать Алтайский крестьянский университет. И по существу это будет правильно. Вон из окна видно, где начинаются отроги алтайских гор.
На другое утро профессор Матвеев, жизнерадостный бородатый мужчина, принес в редакцию статью под заглавием «Алтайский крестьянский университет».
Если память мне не изменяет, это был единственный в стране крестьянский университет. Из русских волостей по разверстке присылали студентов. Они приезжали со своими харчами, жильем их обеспечивал коммунальный отдел, выдавая ордера.
Я не помню, о чем писал профессор в статье, напечатанной в усть-каменогорской газете, но у меня сохранилось письмо Валентины Александровны Бажовой. Она мне сообщала:
«Создание Алтайского крестьянского университета в Усть-Каменогорске Павел Петрович рассматривал, как предысторию Высших партийных школ. Сохранился в его записи отрывок воспоминаний о создании Алтайского крестьянского университета и о тех задачах, которые ставило партийное руководство при организации этой школы в 1920 году».
Сколько просуществовал Крестьянский университет в Усть-Каменогорске, я не помню. Я прослушал лекцию профессора Матвеева. Читал он хорошо, с огоньком, но большинство студентов его не понимало. Лектор встретился с аудиторией, где слушатели имели самый разнообразный уровень знаний. Попадались и такие, что даже не окончили начальную школу.
Джанузак Таирбердинов был одним из первых, кто пришел учиться в университет. В это время в Народном доме находился Бахеев, заглянувший к профессору Матвееву. Он знал Джанузака. Молодой казах был членом первого Совдепа. Вместе с Ушановым, Сергеем Рябовым и Шакеном Утеповым он попал в крепость. Накануне подавления восстания ему удалось бежать. Ушанова сожгли в топке парохода, Сергея Рябова уничтожили в тот же день. Джанузак Таирбердинов пробрался в степь, но снова был арестован колчаковцами, снова бежал от конвоиров. Был связным между казахами и партизанским отрядом.
— А где сейчас работаете? — поинтересовался Матвеев.
— Служу в советской милиции! — с гордостью ответил Джанузак.
Из Народного дома он вышел вместе с Бахеевым.
Кроме профессора Матвеева и доцента Соколова в Усть-Каменогорск приехало много интеллигенции. Среди приезжих встречались интересные люди, случайно попавшие в глухой сибирский городок. Я подружился с Георгием Альбертовичем Тотиным. Несмотря на сравнительную молодость (кажется, ему не было тридцати лет), он объехал полмира. Был в Индии, в Бразилии, на острове Борнео, в Париже, в Италии. В Усть-Каменогорске он заведовал детским домом, преподавал в школе географию, а его жена, художница, работала воспитательницей. Тотин сочинял пьески для детей, жена делала из бумаги костюмы. Спектакли пользовались у детворы большим успехом.
По вечерам, когда мы отправлялись с Тотиным в сад, он брал с собой неизменный томик в кожаном переплете, заполненный собственными стихами. Находясь под влиянием творчества символистов, Тотин сочинял стихотворения по пяти или семи строф и, по примеру Петрарки, называл их канцонами. Мы садились на скамейку в тени деревьев, где никого не было, и Тотин читал одну канцону за другой. Стихи были звучные, но совсем непонятные.
Начинающий поэт частенько приносил в редакцию стихи, а старшеклассница Валентина Бехли прислала по почте рассказ «Старая тайга». Как мне тогда показалось, рассказ был неплохой. Я показал его Тотину.
В тот вечер мы решили создать в городе нечто вроде литературного объединения и даже придумали название — «Звено Алтая». На другой день отправились к Павлу Петровичу в уком посоветоваться, не подозревая, что разговариваем с человеком, чье имя как художника слова через двадцать лет войдет в мировую литературу.
— Что же, хорошая вещь! — одобрил Бахеев, собиравшийся куда-то ехать. Он, видимо, торопился, но не отказался побеседовать о стихах.
— Вот мои канцоны, — с гордостью сказал Тотин и вытащил томик в кожаном переплете. Он заговорил о своем творчестве.
Павел Петрович полистал непонятные стихи и вернул томик.
— Вот вы говорите Петрарка. Он жил в четырнадцатом веке, а мы с вами живем в двадцатом. Я знаю, человек вы очень образованный, советской власти можете принести большую пользу. Но должен предупредить — в наши дни нельзя заниматься искусством ради самого искусства. Ваше «Звено Алтая» никому не будет нужно, но если вы сумеете найти общий язык с народом, совершающим революцию, тогда другое дело. Ближе к жизни надо быть. Ближе!