— Ну как не слыхали! Знатный бригадир, гремит на всю область!
Разговорившись, Кира подошла к главному вопросу:
— Как там, возле него никто из девчат не вьется?
— Какие девчата? Со своей учетчицей живет! Все едино, как муж с женой! — обрадовала Киру молодая бабенка.
Кира побледнела, охнула и забарабанила кулаком по кабине шофера, прося остановиться. Она выпрыгнула на дорогу, дождалась встречной машины и вернулась в МТС. Здесь она разыскала парторга.
— Вот мой паспорт, товарищ. Посмотрите, пожалуйста, — зарегистрирована. И ребенок есть.
— Ну и что?
— Приехала к мужу. За многие тыщи верст.
— Так и езжай к нему!
— Я бы поехала, да узнала: изменяет он мне. С учетчицей путается.
— Знаешь, гражданка, у меня дел — во! Как у министра. Некогда мне разбирать ваши дрязги, Поезжай на полевой стан и наведи сама порядок. Ясно?
— Ясно! — твердым голосом сказала Кира. — Только если вам некогда помочь жене знатного бригадира Ярцева, я могу поискать защиты и повыше. Открытка стоит всего пять копеек…
Парторг нахмурился. Подумал немного и сказал:
— Вот что, топай в крайнюю избу. Скажешь хозяйке, я велел пустить на ночлег. Завтра поговорим. Ну, что стоишь? Иди, иди, когда надо будет, позову.
Кира ушла, уверенная в победе. Парторг вздохнул, покачал головой и велел разыскать Ярцева. Бригадир явился не скоро.
— Садись. Разговор будет серьезный. Жинка к тебе в гости приехала.
Ярцев не обрадовался.
— Там у тебя учетчица Галя работает. Сегодня же в другую бригаду переведем. Понятно?
— Нет, непонятно!
— Ну, так вот скажу прямо: кончай всю эту музыку! — Парторг заметил в глазах бригадира промелькнувшую тоску. — Семья, так сказать, — он поднял указательный палец, — это ячейка коммунистического быта. Теперь тебе ясно?
— Ничего не ясно, — насупился бригадир. — Только Галю я люблю по-настоящему.
— Люблю! — парторг даже присвистнул. — Тоже сказанул. А еще коммунист!
— Вы в чужую жизнь не вламывайтесь! И Галю трогать не позволю!
Разговор принимал острый характер. Наконец парторг решил поставить точку.
— А мы тебя, дурака, намечали выдвинуть в депутаты Верховного Совета, и когда целинников награждать будут, к ордену Ленина думали представить. Понятно?
— Понятно! — бригадир крепко хлопнул за собой дверью.
Вот эту историю неблагополучной семейной жизни Ярцева и поведал мне парторг МТС.
Примерно через неделю вместе с киноработниками, то ли московскими, то ли алмаатинскими, мы приехали на полевой стан знатного бригадира Ярцева. Я увидел и Киру и учетчицу Галю. Ярцев ходил мрачный. Режиссер от съемки отказался:
— Снимем, а потом вырезать придется. Кто-нибудь письмо напишет, ничего доброго не получится. Поищем благополучного бригадира.
Мы покинули полевой стан, я распрощался с киноработниками и поехал в Карабальский район. Были новые встречи с целинниками, но Ярцев, Кира и Галя крепко засели в голове. Я чувствовал — вот настоящий конфликт: любовь или слава! Когда-нибудь я использую этот материал для рассказа, но сейчас надо было думать о газете и своих обязательствах перед редакцией.
Во время поездки я написал несколько очерков, и все они пошли в редакционную корзину. Видимо, я писал не то, что требовалось газете. Об этом я узнал, когда садился в алмаатинский вагон поезда, который на восьмые сутки должен был доставить меня в столицу Казахстана. Поезд шел кружным путем, через Челябинск, где пришлось довольно долго ждать, пока прицепили вагон к другому поезду.
Восемь суток! И я решил, чтобы не терять времени напрасно, написать черновой вариант пьесы «По велению сердца». В основу взять историю бригадира Ярцева. Когда поезд подходил к Алма-Ате, я закончил последнюю картину.
Еще недели две — три посидел над рукописью, а затем отнес ее в Союз писателей. Назначили обсуждение. Кто-то из поэтов сказал:
— Вы плохо знаете законы сцены. Хорошо бы вам поговорить с режиссером театра Штейном. Он бы вам помог.
Совет был дельный. Я хорошо знал Якова Соломоновича и честно сказал ему, что один с пьесой не справлюсь. Может быть, он согласится быть соавтором?
— Ладно. Надо почитать. Оставьте вашу рукопись.
Через день у нас состоялся обстоятельный разговор.
— Конечно, это пьеса! — сказал Штейн. — Но над ней надо крепко работать и убрать совершенно немыслимые вещи. Вот, например, любовный конфликт. У Ярцева есть дети…
— Один ребенок! — торопливо поправил я.
— И даже одного не нужно. Затем беременная Галя?.. К чему это? Зачем вам это нужно?
— На самом деле так и было.
— Наивный человек. Мало ли что было? Вы же драматург. Галю надо написать иначе. Я, например, вижу Галю (глаза Штейна мечтательно засветились) чистую, целомудренную, чище любой тургеневской девушки. Через всю пьесу они должны пройти и ни разу не поцеловаться с Ярцевым. Вот это будет настоящий полнокровный образ девушки — целинницы, нашей современницы…
Разговор кончился тем, что Штейн согласился быть соавтором.
— Любовь — любовью, — прибавил он, — а на первом месте нужно показать самоотверженный труд комсомольцев.
Сразу заняться пьесой «По велению сердца» Яков Соломонович не мог, он работал над постановкой очередного спектакля, очень трудного и сложного. Короче говоря, весь пятьдесят четвертый год прошел в бесконечных обсуждениях и доработках текста.
В это время я неожиданно получил телеграмму из Оренбурга. Главный режиссер областного драматического театра имени Горького Иоффе просил срочно выслать пьесу «По велению сердца». Меня он не знал, я его тоже. Показалось странным, как он узнал о нашей пьесе. Я показал телеграмму Штейну. Он оживился:
— Немедленно телеграфируйте: пьесу высылаем. Между прочим, ничего странного нет. Кто-нибудь из наших актеров написал ему.
Через неделю из Оренбурга пришла вторая телеграмма. Иоффе выразил желание, чтобы хоть один из авторов приехал для внесения некоторых изменений в текст пьесы.
— Конечно, поезжайте, — сказал Штейн.
И я поехал.
Все переделки сводились к одному — Юрий Самойлович решил перенести действие из Кустанайской области в Оренбургскую и дать пьесе новое название: «На степных просторах». Я согласился, но когда в газете «Советская культура» появилась заметка, что оренбургский театр ставит «чужую» пьесу, посвященную труженикам целины, Министерство культуры запротестовало и потребовало вернуть героев пьесы на исходные позиции, то есть в Кустанайскую область Казахской ССР.
Этот конфликт разрешился сравнительно быстро. Хуже было другое. Выпуск почти готового спектакля затягивался. В Комитете по делам искусств существовало настроение — лучше всего выпустить целинный спектакль осенью, в начале следующего сезона.
Штейн категорически не соглашался.
— Вы поймите, — объяснял он мне, — крайне важно, чтобы спектакль «По велению сердца» был показан зрителю впервые именно у нас, в Казахстане, где поднимают шесть миллионов гектаров целинных земель.
Пришлось потратить очень много усилий, чтобы отстоять наше мнение.
Репетировали пьесу и утром и вечером. Наконец, генеральная репетиция была назначена на 19 мая. Неожиданно в зрительном, зале появился министр культуры Тулеген Тажибаев. Обсуждение шло недолго. Работник министерства В. Горский сообщил Штейну:
— Министр уехал, но сказал — принять спектакль.
Мой соавтор ликовал.
Пьеса «По велению сердца» зажила на сцене полнокровной жизнью. Ее ставили в Оренбурге, Минске, Фрунзе, Кишиневе, Саранске, Кустанае и в ряде других городов. Широко использовали пьесу и самодеятельные театры.
Печать довольно широко отмечала постановку Штейна. Газета «Советская культура» в статье Н. Толченовой «От щедрого сердца» писала:
«Этот спектакль, задушевный, лирический и вместе с тем динамический, горячий, особенно отчетливо позволяет видеть, насколько велик — не только со стороны зрителей, но и со стороны всего творческого коллектива — интерес к большим делам народа, к жизни своей республики. Пусть жизнь эта зарисована в драматическом произведении как бы «с ходу», по первым следам Авторы не претендуют на крупные обобщения: большие, типические, масштабные характеры в пьесе отсутствуют, но ее сценическое воплощение волнует и радует острым чувством того, что называется «злободневностью», не говоря уже о достоверности».
Оренбургский театр имени Горького показал «По велению сердца» на гастролях в Москве в августе месяце. Тогда же спектакль показали по телевидению и передали по радио.
Московский кинорежиссер Борис Натанович Ляховский прислал мне письмо.
«Оренбуржцы гастролируют с триумфом. Я видел Вашего соавтора Штейна и Иоффе. Пришлю Вам афиши, рецензии и т. д. Посылаю снимки афиш, которыми полон город. Что до Вашего соавтора, то он появился и исчез, как метеор. Обещал зайти и не выполнил своего обещания.
Я не был на премьере, потому что не был в Москве. Что же касается второго спектакля, то он прошел прекрасно. Пойду еще раз на последний. Иоффе говорил, и это соответствует действительности, о большом успехе».
Гастроли прошли в Москве успешно. Через полгода Президиум Верховного Совета РСФСР присвоил почетное звание заслуженного деятеля искусств главному режиссеру театра Юрию Самойловичу Иоффе, а Анне Яковлевне Покидченко за исполнение роли Зойки — заслуженной артистки РСФСР.
В 1956 году алмаатинский театр уезжал на летние гастроли во Фрунзе. В день отъезда я встретился со Штейном.
— Жалко, что вы с нами не можете поехать, — сказал он.
— Сейчас никак не могу! Быть может, через несколько дней.
— Ну ладно. Во Фрунзе мы начнем с показа «По велению сердца». Во всяком случае, я дам вам телеграмму или позвоню по телефону.
Яков Соломонович был возбужден, весел. Он следил за своим здоровьем — по утрам принимал ледяной душ, занимался гимнастикой. Мы распрощались с ним на вокзале.
В последних числах июля он позвонил мне по телефону: