– Ага, значит, вы другого образа мыслей держитесь! Ну и на здоровье. По вам, впрочем, видно, что вы именно «москвич» – по выражению глаз. А глаза, простите за банальность, – зеркало души. Потому они все, что на душе имеется, непременно на физиономии вашей отражают. Есть такая, знаете ли, теория отражения, ее покойный наш вождь придумал.
– Это какой такой вождь? Первый, третий или четвертый?
– Ну, что вы – четвертый. Спаси, Господи! Третий, конечно, – Владимир Ильич Ульянов-Ленин, собственной персоной. Из этой, между прочим, теории следует, что отражение есть всеобщее свойство материи, заключающееся в воспроизведении особенностей отражаемого объекта или процесса.
Посмотрите-ка в окно. Вот где вам наглядный пример «отражаемого объекта или процесса»! В данном случае имеется в виду образ нашей любимой Родины. Здесь, на улице, кого только нет, так и прут. Эта самая Кировская, она, как огромный пылесос: засасывает народ с «Трех Вокзалов», протаскивает через себя, ГУМ, ЦУМ, Детский Мир, Красную Площадь, Мавзолей… и назад выплевывает – на те же «Три Бона»[60]. А оттуда они уже мчат по всей Руси великой – в Ярославль, Рязань, Ленинград и далее, далее, далее…
И кого только не занесло сюда: и гордый внук славян, и финн, и поныне дикий Тунгус, и друг степей калмык. А так же: чукча, чучмек, чухлома гороховая, армяшка, турок, лимита окаянная, татарва, да вот еще ползет – лицо кавказской национальности, которая вся-то на одно лицо…
Но главное-то в том, что все они – абсолютно не русского духа люди! И не в конкретной нации ихней тут дело. Понимаете вы меня?
Ну, зачем вы так кривитесь брезгливо! Неужели же и в правду не раздражают они вас, эти самые, нерусского духа людишки? Эти человекообразные особи, обладающие ненасытностью, патологической жизнестойкостью, пронырливостью, вездесущестью и ничем не подавляемой животной страстью к размножению. Ведь они все, как саранча, пожрут, затопчут, заплюют, разворуют!
И все это на вас отразится, на нас с вами. Как нахлынет вся эта варварская чужеродная стихия, зальет нас своим дерьмом, так и потонем, ничегошеньки от нас не останется. Недаром сказано:
Не в совокупности ищи единства, но более – в единообразии разделения.
Но что же, Господи, поделать? Как быть? Ибо: всякий гад бичом Бога пасется. И все возникает из распри и судьбы. И сила через судьбу становится правом. А когда силы нет, то только себя и жалко, на остальное начихать – значит, так тому и быть. Понятно?
– Не очень.
– А все оттого, что вы портвейн не заказываете. И напрасно. Это настоящий, португальский, а не «почвенный», что «товарищи» для утехи народной выдумали. Бутылочку такого портвейна на диком Западе с благоговением преподносят, и с трепетом принимают. На номер обязательно посмотрят, вздохнут восторженно, поблагодарят с чувством. А мы вот запросто себе позволяем, хотя для вас, может, и дороговато.
И еще о теории отражения. Ведь, сознайтесь, раздражают-таки они вас, все эти золотозубо-черножопо-косоглазые рожи? Не могут не раздражать!
– Ну почему уж так, раздражают. Я лично, может, даже и рад: какая ни есть, а пестрота, фактура – как художники говорят. Все лучше, чем лакированное арийское единорылие. И вообще я другого помета, не чисто «костромской» породы.
– Нет, вы меня явно превратно понимаете или, и совершенно напрасно, подменяете меня знакомцем нашим общим, «господином» Гуковым. Вон он, кстати сказать, в гардеробе с дядей Сережей скандалит. Номерков свободных на вешалке нет, а «просто так» Сережа не берет. И правильно делает. Гуков на все горазд, сам у себя пальто спереть может.
Что-что, а национальной смекалки у него с избытком. Она даже подменяет у него истинное национальное. А ведь это такой особый склад психики, где человеку обязательно присуще чувство собственного достоинства, и еще разумной гордости. У Гукова, напротив, национальное – не результат культуры, традиций, общественных интересов, а болезненный процесс, сопровождающийся припадками повышенного национального самочувствия. Он, можно сказать, своей русскостью сам в себе уязвлен.
Я его, кстати, давно в окне заприметил. Мечется туда-сюда по улице со своим Брокгаузом и одновременно Ефроном под мышкой. А как углядел, что нам два графинчика красненького на стол поставили – и тут как тут. Покой нам только снится. И помяните мое слово, после того, как присядет он здесь и высосет все на халяву, тут сразу и начнется: «Русская мощь чахнет! Чего мы ждем? Надо идти спасать Россию».
Опять спасать Россию
Опять эти ужасти – спасай Россию
А потом —
Спасайся кто может
А кто может спасти
Спасителей
Да от спасителей же[62]
Да кстати о национальном единообразии, не при Гукове будет рассказано. Я вот на этом знаменитом «русском Севере» какое-то время находился и кое-чего для себя заприметил. Там в деревнях совсем чисто русских кровей народ живет: ни татар у них не было, ни монгол, ни ляхов, ни шведов, ни грузин… И вы знаете, даже обидно, но более уродливого в массе своей народа никогда не встречал. Что у мужиков, что у баб, а лица, как пьяным топором рубленные. Все кривые, в буграх каких-то да прыщах. Да еще повсюду эти кусты полыни, серая щетина ковыля…
И не только лица! За всю нашу русскую историю многопудовую ни одного знаменитого – по наивысшей категории знаменитого, великого, если хотите, русского человека оттуда не явилось! Вы, конечно, возразите: «А как же, мол, Михайло Ломоносов?» Но ведь он один и есть на все про все, и дело с ним совсем уж темное. Если даже все эти сплетни да легенды отбросить и просто так умишком пораскинуть, очень его жизнь странной кажется.
Простой архангельский мужик, помор, а пришел себе в столицу и сразу так себя зарекомендовал, что и в Академию славяно-греко-латинскую его запросто взяли, и в Академический университет Петербургский, и за границу послали, и высочайшим покровительством всю жизнь обеспечивали. Помните ведь, какую ему Пушкин характеристику написал:
«С ним шутить было неладно. Он везде был тот же: дома, где все его трепетали; во дворце, где он дирал за уши пажей; в Академии, где по свидетельству Шлецера, не смели при нем пикнуть».
Кого хошь мог в бараний рог согнуть этот самобытный сподвижник просвещения! Недаром был «титан» русской мысли. Впрочем, совсем не исключено, что титанизм этот дутый. Или, если угодно «советский миф» из серии: «Россия – Родина слонов». Я от многих специалистов по истории развития науки слышал, в частных беседах, конечно, что как ученый Ломоносов – дутая фигура, и весь его вклад в науку – перевод на русский двух учебников с немецкого языка.
Вот, например, учебниках пишут, что Ломоносов открыл закон сохранения массы. Компетентные люди задаются вопросом: «Какие сей ученый муж имел для этого основания?» На пустом месте науку не делают. Проводят тщательные изыскания и получают ответ: никаких!
А ларчик просто открывался. Михайло Василич в одном письме своему товарищу как-то написал вполне банальную, даже по тем временам, фразу, что «если в одном месте что-то прибудет, в другом – убудет». Из нее сталинские мыслители сделали вывод, что, мол, великий русский ученый Ломоносов открыл закон сохранения массы.
Но ведь случайная фраза в письме не есть формулировка закона! Любому историку науки известно: впервые закон сохранения массы четко сформулировал и подтвердил опытами француз Лавуазье. Причем, не в частном письме, а научной работе.
Еще пишут, что Ломоносов разработал якобы молекулярно-кинетическую теорию газов. На поверку выходит: брехня! Не мог он ее разработать, поскольку очень слабо знал математику. И по этой причине, все его «труды» в области физики и химии – ничто иное, как беспомощные фантазии. Поэт! – одним словом. И вот в этом качестве, несомненно, зна-чи-тель-ней-ший!
А вот его великие заслуги в горном деле – это не более чем конспект лекций, что он привёз из Германии. По воспоминаниям современников Михайло там не столько учился, сколько пил да по бабам бегал. Потому математики то он и не постиг. А для темы нашей беседы Михайло Ломоносов интересен как пример национал-патриотического мифа. Что и в нашей истории просиял «русский гений», не уступающий якобы по своей разносторонности Блезу Паскалю или же Гёте.
Впрочем, собственно национальное или этническое начало в моем понимании здесь не причем. Это все факторы изначальные, плоские, как кирпичи, из которых огромный многомерный домина сложен.
Скажем, родились вы печенегом, однако здесь, на Кировской, выросли, образовались. И характер у вас «московский», а значит человек вы нервный, а значит впечатлительный и понимающий. Ведь только такой конституции человек и ощущает сгущение всевозможных ароматов старины, улавливает своим жадным до красоты взглядом, приметы подспудной художественности. Для такой личности эта самая бывшая Мясницкая, со всеми улочками да переулками, втекающими в нее прихотливо извилистыми ручейками, – просто праздник сердца. Здесь все тебе и рядом, и неподалеку.
Судите сами. Направо от нас, в переулке, дом Петра Вяземского стоит, в котором по преданию сам Александр Сергеевич Пушкин с супругой его княгинею мило озорничал.
И другого Александра Сергеевича – неприятеля его, что «Горе от ума» сочинил, особняк тут, налево от нас, чуть подальше будет. И памятник ему же, Грибоедову, на Чистопрудном бульваре красуется.
И единственный на всю Москву католический храм – костел Святого Людовика работы архитектора Бове тоже тут рядом.
И здание МУЖВЗ, оно же в последствии ВХУТЕМАС-ВХУТЕИН, со знаменитым балконом, откуда по воспоминаниям Бориса Пастернака профессура местная народными беспорядками любовалась. Вот оно – в ста метрах от нас, напротив Главпочтамта.