Когда прозвучал звонок на обеденный перерыв, Олег Викторович вылез из ямы и увидел, что один иностранец, самый дотошный из всей делегации, оживленно беседует с помощью Алексеева с Николаем Филипповичем.
Когда Максименко подошел к ним, Павел Александрович недовольно сказал:
— И кто меня дернул после твоего ухода объяснять, что такое рабочая педагогика. Чтобы доходчивее было, перечислил, что один у тебя из спецПТУ, второй из колонии, третий по просьбе милиции принят и из всех людей сделаем. Тех удовлетворило, а этот — его фамилия Картинг — заинтересовался и ни в какую не уходит. Все пошли в заводоуправление, а он назад рвется. Пришлось вернуться. Показал твоих слесарей и сказал, что Архипов в войну встречался на Эльбе с союзниками. А у Картинга, оказывается, отец воевал. Теперь ждет тебя. Говорит, хочет отобедать вместе. Похоже, не может простить «его величества», хочет сам попробовать, как кормят рабочего человека.
— Ну и пусть.
Войдя в столовую, Максименко увидел своих у самой кассы и показал Бывалову три пальца. Тот кивнул.
— No, — сказал Картинг и направился к Архипову. Максименко и Алексеев переглянулись и двинулись за ним.
Павел Александрович встал впереди американца и сказал, когда подошла очередь:
— Два.
И сразу услышал сзади:
— No.
В руках гостя появилась пятерка. Получив чек, пересчитал сдачу и в недоумении поднял брови: интересно, чем могут накормить за шестьдесят копеек? Откуда ему знать, что мясо и свежие овощи из заводского аграрного цеха, а хлеб и ему, как рабочим, бесплатно: стоимость хлеба оплачивает профсоюз.
Получив поднос с комплексным обедом, в который входили салат из свежих огурцов и зеленого лука, борщ, бифштекс и компот, Картинг не отрывая глаз от колеблющейся у самого края тарелки поверхности борща, осторожно стал вышагивать вслед за Архиповым.
Пришлось приставить еще два стула и потесниться, так как американец наотрез отказался сесть с Алексеевым за соседний свободный стол.
— Не часто приходится обедать с рабочими, — объяснил он Алексееву свое упорство и больше на протяжении обеда не произнес ни слова.
После смены Юра с Мишей стали помогать Максименко развешивать на сцене таблицы, диаграммы, схемы, а остальные члены бригады заняли места в первом ряду и наперебой давали «ценные указания покрикивая, какой край приподнять, какой опустить.
Пришел Виктор Федорович со своей бригадой, и они устроились во втором ряду.
Когда все развесили, Олег Викторович спустился со сцены и присел рядом с отцом.
— Меня после обеда один иностранец замучил, — сказал Викто| Федорович.
Сидевшие впереди обернулись.
— Пришел с секретарем парткома, постоял за спиной, взял готовую деталь, покидал с руки на руку — то ли горячая, то ли вес прикиды вал, — достал из внутреннего кармана штангенциркуль, замерил. Ну думаю, теперь пожмет руку, похлопает по плечу, скажет, как у вас теперь принято…
— Чао, — не вытерпев, подсказал Миша.
— Вот именно.
— А он? — встрял Юра.
— Вместо «чао» достал секундомер и давай хронометриронать
— Могу представить твое состояние, — засмеялся сын.
— Ничего ты не можешь, — делая вид, что сердится, оборвал Вик тор Федорович. — Это самому испытать надо.
— Он до обеда Олега терзал, — не выдержал Вывалов.
— Да ну?!
— Вот тебе и «ну», — снова засмеялся Олег Викторович.
— И как?
— Сначала закончи, потом я расскажу.
— От меня пошел к другим ребятам. Тоже проверял, не хуже нашего ОТК. У Петра, — он кивнул на парня, сидевшего через кресло, — бракованную деталь разглядывал. Даже мимо стружки не прошел, и пощупав.
— Дотошный, знаю.
— Тихо, — шепнул Архипов. — Идут. Да не смотрите! — прикрикнул он на ребят, собравшихся развернуться к двери. — Неудобно
Мимо них прошли и сели на первый ряд по другую сторону прохода Алексеев и Картинг.
Ровно в назначенное время Государственная комиссия заняла места за столом.
Максименко поднялся на сцену строгий, подтянутый, чуть взволнованный.
Когда он кончил выступать, председатель комиссии обратился к залу:
— Может, у кого из присутствующих есть вопросы к дипломанту?
В полной тишине неожиданно раздалась английская речь.
— Вас спрашивают: есть ли у вас в бригаде трудновоспитуемые? — перевел председатель.
— Нет, — ответил Максименко.
— А мне говорили…
Олег Викторович поднял руку, показывая, что дальше переводить не надо, и стал отвечать:
— Я в принципе не признаю понятия «трудновоспитуемый». Оно снимает ответственность с тех, на ком лежит обязанность воспитывать, оправдывает их неумение или, что еще хуже, нежелание найти к подростку подход. Люди разные, с общей меркой ко всем подходить нельзя. Требуется индивидуальная, кропотливая воспитательная работа, и в первую очередь со стороны семьи. Когда этого нет, мы встречаемся с педагогически запущенными подростками, плохо воспитанными людьми. В нашей бригаде все рабочие интеллектуально развиты в соответствии с возрастом и полученным образованием. Трудолюбивы, умеют отвечать за порученное дело.
Считая вопрос исчерпанным, Максименко замолчал. Когда Алексеев кончил переводить, председатель комиссии спросил у Картинга по-английски:
— Вас удовлетворяет ответ дипломанта?
— Нет, — резко ответил тот и поднялся. — В бригаде есть люди, пришедшие из колонии, полиции. Мистер Максименко это утаивает.
Непонятно почему, но Картинг явно навязывал словесный бой. И Олег Викторович не стал уклоняться.
— Да, у нас в бригаде есть люди, о которых вы упомянули. Но это мои друзья. Пришедший из спецПТУ — сегодня один из лучших водителей-испытателей. Тот, что был в колонии, набирает силу и завтра станет полноценным слесарем. Ученик, приведенный милицией, — наше послезавтра в масштабе ближайшего полугодия. Кроме того, хочу заметить, что у нас не принято напоминать о плохом прошлом человеку, ставшему на путь исправления.
На этом вопросы закончились, за столом переговорили, и поднялся председатель.
— Государственная экзаменационная комиссия оценивает защиту дипломной работы студентом Максименко «Формы и методы идейно-политического и нравственного формирования личности в трудовом коллективе» на отлично и отмечает, что она представляет серьезную теоретическую разработку.
Юра все время беспокоился, как бы не опоздать с подарком и не вылезти раньше времени. Выручила Ильина: она поднялась на сцену, расцеловала смутившегося Максименко и подарила букет алых роз.
Пора», — понял Юра, поднялся на ставшие от волнения ватными ноги, посторонился на лесенке, пропуская Валю, и вместо заранее подготовленных слов пробормотал, передавая чеканку:
— От имени бригады.
Максименко взглянул, показал чеканку членам комиссии, затем зашумевшему залу и, полуобняв Юру за плечи, спустился с ним со сцены.
Олега Викторовича сразу окружили, посыпались поздравления.
Во время перерыва в центре внимания наряду с Максименко неожиданно оказался и Иванников: чеканка пошла по рядам, вызывая одобрение рабочих, понимающих толк в красоте, уважающих талант и мастерство.
К Юре подошел пожилой рабочий, взял его руку, положил на свою ладонь.
— Такие руки, парень, надо беречь. Поэтому ты, того, не очень-то бей по ним, — сказал он и направился к сцене, где занял место в центре стола, за которым рассаживались члены заводской комиссии. По затихшему залу прошелестело: «Панов, сам Панов».
Председатель постучал карандашом, призывая к тишине.
— Наша комиссия поздравляет Олега Викторовича и предоставляет слово Максименко-старшему для защиты рабочей диссертации на тему «Пути экономии времени, трудовых и материальных ресурсов в бригадах, работающих по единому наряду». Пожалуйста, Виктор Федорович.
Говорил Максименко просто и доходчиво. Он ни за что не ратовал, ни к чему не призывал, а просто делился с товарищами по труду обдуманным, выверенным до последней циферки и доказал, что бригада из семи человек, работающая по единому наряду, где работу не делят на выгодную и невыгодную, где каждый приходит на помощь товарищу, где за основу расчета принимается конечный результат, дает производству и получает от него больше, чем десять рабочих.
— Говоря о резервах в бригадах, — сказал в заключение Максименко, — я имею в виду не только материальные возможности, но и моральные факторы, дающие радость труду. Ведь не случайно, товарищи, на работу мы стали одеваться не в то, что похуже, как раньше, а как в театр, то есть как на свидание с прекрасным, любимым. — После небольшой паузы он продолжал: — Пользуясь случаем, хочу затронуть еще один немаловажный вопрос, имеющий прямое отношение к теме. Мы уделяем внимание экономии электроэнергии, топлива, сырья на производстве и порой все сэкономленное, если не больше, бездумно, «съедаем» в быту. Я как-то в конце лета приехал на садоводческий участок к товарищу из бригады. Хозяйка налила в чайник ровно столько воды, сколько нужно каждому на стакан чая. И не больше. Чем, вы думаете, это вызвано? Колодец далеко, — значит, нечего зря расходовать воду, самим ходить за ней. Газ в баллонах, меняют в городе, — значит, надо растянуть. Разумно, экономно. На днях прихожу в эту семью в городе. Сейчас, вы знаете, похолодало, так вот вижу: горят у них на газовой плите все четыре конфорки и духовка. Чтобы в квартире, значит, теплее было. Спрашиваю: «Не лучше ли электрокамин поставить? И воздух чище, и эстетичнее». — «Нет, — смеется хозяин. — Камин денег стоит и на счетчик накручивать будет. Так практичнее, Виктор Федорович. Все удовольствие за те же тридцать восемь копеек в месяц с человека». Вода у нас тоже копейки стоит, и льем мы из крана совсем не так, как колодезную. Или возьмите телефон. У иных по вечерам аж дымится: дети задачки с товарищами решают, дочери с женихами проблемы обсуждают. Про жен я уж молчу. А все потому, ч/го много говорим или мало — плата одна: два рубля пятьдесят копеек в месяц. Совсем другое дело, когда междугородный разговор: заранее продумываем, что сказать, на стрелку часов посматриваем и укладываемся в три — пять минут. И самое интересное, если внимательно прислушаться, — больше по-настоящему нужных вопросов успеваем решить. Я убежден: поставь в квартирах на газ, телефон, воду счетчики — большие тысячи государству сэкономим, не причиняя себе лично никакого ущерба. Но счетчики может заменить совесть. Подумайте над этим. Не поленитесь, загляните в бачки для продуктовых отходов — и вы увидите неначатые засохшие батоны, недоеденное второе, испортившуюся вареную колбасу. Пора уже понять, товарищи, что мы просто не имеем человеческого права, пользуясь дешевизной и удобством доставки, транжирить, сжигать, выливать, газ, электричество, воду, хлеб, другие продукты питания. В них вложены труд и государственные средства, намного превышающие нашу оплату. Вот теперь я закончил.