Когда Артемьев стал записывать показания Иванникова в протокол допроса, в дверях появился Суворов.
— Привет подопытным кроликам! — бодро прокричал он, но, увидев повернувшегося на его голос следователя, оторопел и моментально исчез.
— Никак Суворов? — спросил Артемьев Юру.
— Он. А вы откуда его знаете, Виктор Николаевич?
— Вчера допрашивал.
— По моему делу?
— Нет.
— Час от часу не легче. Что он натворил?
— Пока немного, но…
— Связался с Корниловым? — перебил Юра.
— Да. А ты откуда знаешь?
— Догадываюсь.
— Давай выкладывай, Юра. Корнилов снова арестован. На этот раз — за крупную спекуляцию. Набрал компанию таких мальчишек, как Суворов, и распродает через них. Да еще спаивает.
— А Мишка, конечно, знать ничего не знает?
— Конечно, — улыбнулся Артемьев. — Напоминает тебя в ту пору.
— Если не возражаете, Виктор Николаевич, давайте поговорим втроем. Не люблю за глаза.
— Не возражаю. Только его не найдешь. Выскочил как ошпаренный.
— Ну что вы! Надо знать Мишку: прячется где-нибудь за углом, дожидается вашего ухода.
Сосед вышел из палаты, и вскоре Суворов сидел по другую сторону Юриной кровати. Старался держаться независимо, по его принципу: Подумаешь!», но на этот раз не получилось. Лицо, как после бани, С резко выступившими веснушками да пальцы, теребившие полы халата, выдавали волнение.
— Миша, Виктор Николаевич вел следствие по нашему прошлому делу. Поэтому мне хватило времени близко его узнать. Он мягко стелет — не повысит голоса, не обругает, — но спать, поверь, жестко.
— Ну и что ты этим хочешь сказать? — вызывающе спросил Суперов.
— А то, что в «кошки-мышки» играть с ним не советую. Уж раз он нацепил Семена, тому крышка.
— Мне какое дело до вашего Семена?
— Не ерепенься, Михаил, не то эта крышка может прихлопнуть имеете с ним и тебя.
— Подумаешь!
Видя безуспешность переговоров, напоминавших скорее бессмысленные пререкания, следователь взял инициативу в свои руки.
— Этот разговор, Суворов, случайный и не носит официального характера. Дело в том, что, возникни ситуация, в которой вы оказались, полгода назад, я, не раздумывая, привлек бы вас к уголовной ответственности вместе с Корниловым.
— Что решают ваши полгода, когда для вас одно удовольствие пришить мне статью.
— Дурак! — взорвался Юрий, но вмешательство соседа: «Больной Иванников, вам нельзя волноваться» — охладило.
— Эти полгода, — продолжал Артемьев свою мысль, пропуская дерзость мимо ушей, — единственное светлое пятно в вашей подростково-юношеской биографии. Вы, Суворов, просто мало и плохо знаете Корнилова. Сегодня вечером, самое позднее — завтра он поймет безвыходность своего положения и, поверьте мне, сразу будет подставлять вместо себя вас и таких, как вы.
— Это еще бабушка надвое сказала.
— У Иванникова имеется в этом отношении опыт. Поэтому рекомендую воспользоваться им, а не приобретать собственный.
— Легче обойдется, — добавил Юра.
— Будет тебе каркать, — огрызнулся Суворов и демонстративно посмотрел на часы.
— Мы не задерживаем, тем более что и мне пора.
Артемьев поднялся.
На этом общий разговор оборвался, но после ухода следователя Миша просидел в палате еще часа полтора, впервые слушая из уст Иванникова о его прошлых похождениях и мытарствах в заключении. Из больницы по совету Юры он поехал в следственное управление дать правдивые показания по делу Корнилова.
В начале апреля Юра начал рваться домой, но врач и мама упорно твердили: «Рано». Откуда ему было знать, что они выполняли просьбу следователя подольше подержать его в больнице из опасения новых неприятностей. В разговорах с Юрой он умолчал, что Филипчук, уезжая из города, пообещал своим приятелям скоро вернуться и еще раз «поговорить» с Иванниковым.
ГЛАВА XАРИНУШКА
Граждане СССР имеют право участвовать в управлении государственными и общественными делами, в обсуждении и принятии законов и решений общегосударственного и местного значения. Это право обеспечивается возможностью избирать и быть избранным в Советы народных депутатов и другие выборные государственные органы, принимать участие во всенародных обсуждениях и голосованиях, в народном контроле, в работе государственных органов, общественных организаций и органов общественной самодеятельности, в собраниях трудовых коллективов и по месту жительства.
(Статья 48 Конституции СССР)
Партия выдвигает в качестве основных задач социальной политики:
— неуклонное улучшение условий жизни и труда советских людей;
— все более полное осуществление во всех сферах общественных отношений принципа социальной справедливости;
— сближение классов и социальных групп и слоев, преодоление существенных различий между умственным и физическим трудом, городом и деревней;
— совершенствование национальных отношений, укрепление братской дружбы наций и народностей страны.
(Программа Коммунистической партии Советского Союза)
Допоздна засиживался Максименко над расчетами по созданию испытательного участка. Вопрос оказался куда сложнее, чем представлялся вначале. Решение одной проблемы затрагивало другую, та выдвигала новую. Когда наконец удалось выстроить всю технологическую цепочку, Олег Викторович обсудил свои предложения на собрании бригады и засел за составление справки. В отпечатанном виде с приложенными схемами она выглядела внушительно. В кабинете секретаря парткома Максименко застал бурный разговор Алексеева с незнакомым мужчиной и понял, что не вовремя. Еще больше смутился, пробормотал: «Извините, я подожду», когда незнакомец с недовольным видом обернулся и на лацкане пиджака блеснул значок депутата Верховного Совета республики.
Алексеев, наоборот, обрадовался приходу Максименко, приподнялся с кресла, замахал рукой:
— Проходи, проходи, Олег Викторович, здравствуй. — И не давая собеседнику возразить, обратился к нему: — Знакомься, Сергей Фомич, с представителем самого молодого рабочего поколения из рода Максименко. Недавно диплом у нас защитил. Организовал и возглавляет экспериментальную комплексную бригаду водителей-испытателей и слесарей на главном конвейере. И знаешь, неплохо получается.
Мужчина оценивающе и доброжелательно посмотрел на Олега Викторовича, протянул руку.
— Сергей Фомич сам в прошлом потомственный тракторостроитель. После войны наша парторганизация направила его председателем колхоза в Новгородскую область, и вот с тех пор там хлеборобствует, изредка наведываясь к нам.
— Я хоть изредка наведываюсь, а ты сколько не был? То, бывало в День Победы приезжал, когда не в таких высоких чинах ходил, теперь с заводской делегацией кого-нибудь из замов присылаешь, — заметил Федоров.
— Нет у меня замов, — попытался отбиться Алексеев.
— Не в слове суть, — сердито отмахнулся Сергей Фомич, — а в том, что мне завод до сих пор кровная родня, а для тебя наш колхоз — один из тысяч. А должен по праву и справедливости быть подшефным.
— Ну сколько тебе объяснять, Сергей Фомич, что мы и так шефствуем над двумя совхозами нашей области и организовали свое подсобное хозяйство, которое ничем не уступает совхозу средней руки. Не разорваться.
— А что я у тебя прошу? Трех-четырех рабочих на один-два месяца помочь в ремонте ваших же тракторов.
— Ты думаешь, если на заводе тысячи рабочих, то ничего не стоит дать тебе людей без ущерба для нашего производства?
— «Наше», «свое». А мы что, чужие?! Да для нас Продовольственная программа, если хочешь знать, сама жизнь.
— Конечно, окончательный спрос за ее выполнение с вас, работников сельского хозяйства. Но и мы не сторонние наблюдатели. Потом просишь трех рабочих на месяц…
— Трех-четырех на один-два месяца, — поправил председатель колхоза.
— Ладно. Трех-четырех, а какой фундамент подводишь? Ну вот спроси хоть у него, — указал Алексеев на Максименко. — Он бригадир. У него тридцать человек в бригаде. И все — специалисты нужного тебе профиля. Сможет вытянуть план, дав колхозу четырех рабочих на парочку месяцев? Скажет: «Смогу» — сам пойду с вами к директору ходатаем, потому что знаю: Максименко словами не разбрасываются.
Олег Викторович собрался ответить, но Федоров остановил:
— Никто у тебя, Павел, из одной бригады не просит.
— Но ни в одной бригаде нет лишних рабочих.
— Не так вопрос, секретарь, ставишь. Ты объясни людям или мне дай.
— И что ты им скажешь, чтобы они смогли меньшим числом такой, сам знаешь, напряженнейший план выполнить?
— Я скажу, — поднялся Федоров, — что помощи у них просит не просто один из колхозов, а тот, на центральной усадьбе которого брат-екая могила народноополченцев с нашего тракторного. Не посмеют отказать.
Алексеев подошел к нему, положил руку на плечо, но Федоров не мог успокоиться:
— Не так часто помощи прошу, Павел. У нас настоящих специалистов по ремонту тракторов — раз, два и обчелся. Затянуть же посевную нам никто не позволит и скидок на объективные обстоятельства не сделает. Теперь, — он круто повернулся к Максименко, — говори, бригадир. Послушаем, Павел, и тогда определю, из той ли он кремневой породы Максименко, каких знаю и уважаю.
Олег Викторович тоже встал.
— Теперь вы, Сергей Фомич, неправильно вопрос ставите.
Алексеев удовлетворенно кивнул.
— Нашу породу басом не возьмешь…
— Ну а по существу что скажешь, бригадир? — перебил Федоров. — Может рабочий класс вашего объединения уважить просьбу колхоза? Прямо говори: из своей бригады дашь человека?
— Не давите, Сергей Фомич. Не только дадим, если начальство позволит, — кивнул Олег Викторович в сторону Алексеева, — но и сам поеду с двумя слесарями. А повторяю для того, чтобы поняли: на работе в колхозе никакого давления не потерплю. Вы даете объем и сроки — мы делаем. Всё.
Небольшое замешательство, удивление. Затем посыпались вопросы: