Чуть пробудилась, от бреда очнулась,
Пить попросила, увидела мать,
И протянула худые ручонки,
Чтобы обнять престарелую мать.
А матери слезы рекой покатились,
Всё орошило лицо её, грудь.
«Полно, родная, не плачь ты так сильно.
Дочку Тамару свою позабудь.
Ох, мама ты, мама моя родная,
Это последняя просьба моя:
Если увидишь его на свободе,
То передай — за него умерла.
Мы погорели с ним на мокрухе.
Он погорел, погорела и я.
Он плитовал[12], а меня задержали
И в уголовку забрали меня.
Долго допрашивал начальник с наганом,
С кем я в то время на деле была.
А я отвечала гордо и смело:
“Это душевная тайна моя”».
Но к началу 30-х годов ряд куплетов исчезает, и песня о встрече в тюремной больнице уже мало отличается от нынешней. Вот запись, сделанная студенткой Вечернего рабочего литературного университета (ВРЛУ) Н. Холиной в 1932 году:
Скучно и мрачно в больнице тюремной.
Сумрачный день сквозь решетку глядит.
Бедная Оля тихонько проснулась,
Видит — мамаша стоит:
«Бедная мама, прости, дорогая,
Дочку-воровку свою!
Я умираю так гордо и смело,
Тайну скрывая свою.
Он сплитовал, а меня задержали,
И в уголовку меня привели.
Долго допрашивал агент из МУРа:
“С кем ты вчера на мокрухе была?”
Я отвечала так гордо и смело:
“Это душевная тайна моя!”
Били легавые, били наганом,
Бил и начальник в то время меня,
Я отвечала так гордо и смело:
“Это душевная тайна моя!”
Милая мама, прости, дорогая,
Скоро умру теперь я.
Если увидишь ты вора на воле,
То передай, что, любя, умерла».
Мы не случайно столь подробно останавливаемся на записях Хандзинского и Холиной. Они уже по первым строкам позволяют определить источник, вдохновивший неведомых авторов на создание «Мамочки». Это — романс Якова Пригожего на стихи Великого князя Константина Константиновича Романова (широко известного в поэтических кругах под инициалами К. Р.) «Умер бедняга в больнице военной». Стихотворение К. Р. называлось просто — «Умер» и было написано в 1895 году, а широкую популярность во всех слоях русского общества получило благодаря романсу, впервые записанному в Москве на фирме «Патэ» в 1908 году, но известному значительно раньше. На пластинке исполняла его несравненная Надежда Васильевна Плевицкая — любимая певица последнего русского императора. Вот слова романса (стихотворение князя более объёмное):
Умер бедняга в больнице военной,
Долго родимый лежал.
Эту солдатскую жизнь постепенно
Тяжкий недуг доконал.
Рано его от семьи оторвали,
Горько заплакала мать,
Всю глубину материнской печали
Трудно пером описать!
С невыразимой тоскою во взоре
Мужа жена обняла,
Полную чашу великого горя
Рано она испила.
И протянул к нему с плачем ручонки
Мальчик, малютка грудной…
Из виду скрылись родные избёнки,
Край он покинул родной.
Романс про беднягу в тюремной больнице настолько полюбился публике, что последовало множество его переделок. Известны фольклорные варианты, исполнявшиеся в Русско-японскую войну 1904–1905 годов, в Первую мировую и даже в Великую Отечественную. Например, переработка Николая Клюева, которая относится к 1914 году:
Умер, бедняга, в больнице военной,
В смерти прекрасен и свят,
То не ему ли покров многоценный
Выткал осенний закат?
Правда, в воровской песне размер второй и четвёртой строк меняется, они становятся длиннее. Но это не редкость, когда речь идёт о фольклорных переделках. Кроме того, в записи Холиной второй куплет по размеру абсолютно идентичен стиху Константина Романова, и это является ещё одним аргументом в пользу стихотворения К.Р. как первоисточника воровского романса.
Но возникает ещё одно возражение: если даже закрыть глаза на то, что в романсе речь идёт не о тюремной больнице, а о военной, совершенно очевидно, что герой — мужчина, а не женщина!
И здесь придётся обратиться к политической истории России. Мы не случайно упомянули о многочисленных переделках романса. Одна из анонимных фольклорных вариаций была посвящена эсерке-террористке Марии Александровне Спиридоновой. Поскольку эта переделка имеет непосредственное отношение к нашей теме, о её героине есть смысл рассказать подробнее.
Будущая революционерка родилась 16 октября 1884 года в семье тамбовского коллежского секретаря Александра Спиридонова. Родители её были состоятельными, имели собственный дом, дачу и паркетную фабрику. Маша с детских лет отличалась прекрасными способностями, но сложным характером. С пяти лет научилась самостоятельно читать и писать, в гимназии из класса в класс переходила первой ученицей, однако постоянно конфликтовала с преподавательницами и подбивала на это подруг, считая учительниц (и вообще начальство) исконными врагами. Когда новая директриса предложила гимназисткам дружбу и общение на равных, юная Спиридонова ответила: «С палкой не дружат». Завершилось это исключением Марии из 8-го класса.
В молодые годы Спиридонова примкнула к эсеровскому движению, фанатично поддерживала политику революционного террора. Она добилась своего включения в боевую организацию социалистов-революционеров и рвалась в бой. Долго ждать не пришлось.
В 1905 году боевая организация приговорила к смерти тамбовского губернского советника Гавриила Николаевича Луженовского, который с особой жестокостью подавил крестьянские волнения в Тамбовской губернии. Луженовский представлял собой личность неординарную и противоречивую. Крупнейшая газета России «Новое время» писала о нём: «Он вечно возился с крестьянами, защищая их в процессах и кляузах, начинаемых против них тамбовскими ленд-лордами… кричал повсюду, что крестьян обкрадывают, что повсюду идёт воровство и взяточничество… часто благотворительствовал, защищал бесплатно бедных, давал деньги мужикам». Но на государственной службе Луженовский изменился. При подавлении крестьянской смуты губернский советник показал себя с самой неприглядной стороны. Для карательной экспедиции он специально привёз донских казаков, которые зачастую с пренебрежением и даже с презрением относились к «иногородним», «кацапам». Казаки подвергали крестьян жестоким пыткам и убивали. По образному выражению юной Марии Спиридоновой, тамбовские сёла представляли собой после экспедиций Луженовского «картину такого же опустошения, как болгарские деревни после нашествия турок».
Под горячую казачью руку попадали не только хлебопашцы. Каратели также схватили социал-демократа Александра Дубровина, который ехал в деревню, чтобы уговорить крестьян не жечь помещичьи усадьбы, потому что в них можно открыть школы и больницы. Юношу изуверски мучили четыре дня. Когда тело выдали родным, труп Дубровина «представлял из себя кучу лохматого мяса, костей и крови». В селе Павлодар казаки убили десять мужиков и сорока нанесли увечья. В деревне Берёзовка крестьянин Карп Клеманов потерял рассудок от пыток… Спиридонова позднее говорила: «В полном сознании своего поступка я взялась за исполнение приговора. Когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, когда я увидела безумную старуху-мать, у которой 15-летняя красавица-дочь бросилась в прорубь после казацких ласк, то никакие силы ада не могли бы меня остановить». Луженовский, по убеждению эсерки, являлся «воплощением зла, произвола, насилия».
Мария вызвалась лично исполнить решение боевой организации, которая приговорила Луженовского к смерти. Советник направлялся на юг за новой партией карателей. По пути он решил заехать к своему приятелю, борисоглебскому приставу, поэтому Спиридонова решила убить чиновника на станции Борисоглебск 16 января 1906 года. Позднее она рассказывала:
«Утром, при встрече поезда, по присутствию казаков решила, что едет Луженовский. Взяла билет 2 класса, рядом с его вагоном; одетая гимназисткой, розовая, весёлая и спокойная, я не вызывала никакого подозрения. Но на станции он не выходил. По приходе поезда в Борисоглебск, с платформы жандармы и казаки сгоняли всё живое. Я вошла в вагон и на расстоянии 12–13 шагов, с площадки вагона, сделала выстрел в Луженовского, проходившего в густой цепи казаков. Так как я была очень спокойна, то я не боялась не попасть, хотя пришлось метиться через плечо казака; стреляла до тех пор, пока было возможно. После первого выстрела Луженовский присел на корточки, схватился за живот и начал метаться по направлению от меня, по платформе. Я в это время сбежала с площадки вагона на платформу и быстро, раз за разом, меняя ежесекундно цель, выпустила ещё три пули».
Террористка выстрелила пять раз и не допустила ни единого промаха. Две пули попали в живот, две в грудь и одна в руку. Меткость стрельбы просто поразительная, особенно если учесть, что стреляла юная девушка в крайне напряжённой, нервной обстановке по движущейся мишени, окружённой казаками-телохранителями, — и никого при этом не задела. Луженовского перевезли в Тамбов, где он прожил ещё двадцать шесть дней и скончался в жутких мучениях, успев прошептать: «Действительно, я хватил через край». Выездная сессия Московского окружного военного суда в Тамбове 11 марта 1906 года приговорила Спиридонову к смертной казни через повешение. Девушке исполнился на тот момент 21 год и 4 месяца. В камере смертников она 16 дней ждала утверждения приговора, затем казнь заменили бессрочной каторгой.