Но прежде, чем воспевать муки, они должны были иметь место в реальной жизни. Ведь христианские великомученики не возникли из ниоткуда: в Древнем Риме на самом деле власть преследовала и уничтожала последователей учения Христа. То же самое и с Марией Спиридоновой: её история предоставляла замечательный материал для создания «жития страстотерпицы».
В случае прощания матери и дочери можно прямо указать «исходник» — уже цитированные статьи Владимирова из газеты «Русь». В духе времени репортёр описал встречу Маши и мамаши с предельной патетикой, мелодраматизмом и трагически-обличительными нотами. Для того чтобы читатель мог сопоставить текст романса с рассказом журналиста, мы приведём (с некоторыми сокращениями) эпизод из репортажа:
«4-го февраля было впервые разрешено свидание Марьи Александровны с матерью… Так как дочь была очень больна и не могла вставать, старушку мать повели в камеру к заключённой… Когда отперли железную дверь камеры и железный засов повернули на ржавых петлях с холодным лязганьем металла, глазам матери представилась страшная картина: на полу, в углу комнаты, лежит её дочь Маруся!.. Голова без движения покоится на подушке, обложенная компрессами. На глазу тоже компресс. Мать неподвижно оставалась стоять на пороге, не смея нарушить гробового покоя могильного склепа. В душе её воцарился ужас…
Маруся открыла глаза, легким наклоном головы попросила мать приблизиться к ней. Старушка села на пол около своей любимицы, долго разглядывала её, не знала, с чего начать разговор, а слёзы ручьем текли по щекам… С полным сознанием, ясным пониманием вещей больная стала успокаивать мать; убеждала её не отчаиваться, не убиваться при мысли, что за совершённый ею поступок её повесят.
— Мамочка! — говорила она. — Я умру с радостью! Ты не беспокойся, не убивайся за меня; у тебя остается ещё четверо детей, заботься о них!..
Старушка поцеловала личико своей ненаглядной Маруси, укрыла её потеплее одеялом и поднялась с пола. Маруся же только слегка кивнула головкой, до того она была слаба. И мать исчезла в дверь».
Бросается в глаза совпадение описаний и общей атмосферы не только с цитированными выше куплетами романса о Спиридоновой, но и с ранним вариантом «Мамочки» в записи Н. Хандзинского:
Дочка её там… лежала
В тяжком бреду и в глубоких слезах,
С грудью пробитой, бессвязно болтая,
Череп проломленный, глаз не видать.
А матери слезы рекой покатились,
Всё орошило лицо её, грудь…
«Полно, родная, не плачь ты так сильно.
Дочку… свою позабудь».
Правда, в приведённом отрывке из статьи Владимирского не говорится о пробитой груди, проломленном черепе и прочих ужасах («места живого на теле не видно»). Но этих подробностей хватает в других его репортажах! Автор сообщает, что, когда Спиридонову доставили в тюрьму, девушка совершенно не могла двигаться, находилась в бессознательном состоянии и затем в течение полутора месяцев не поднималась с тюремной постели. А вот описания травм и ран, полученных «эсерской Богородицей»: «Допущенный в тюремную камеру доктор засвидетельствовал: “У Спиридоновой развился туберкулёз лёгких в жестокой форме, горлом идёт сильно кровь”… Левая часть лица у Спиридоновой была забинтована и также забинтована левая рука… Левый глаз отличает только контуры предметов и различает два цвета: белый и чёрный. Кисти рук были синие, отёчные, сильно вспухшие, потому что особенно сильно были избиты и носили следы ударов нагайки… На левом предплечье несколько сильных кровоподтёков и красных полос от нагаек». И совсем уже добивает эпизод опознания личности Марии Спиридоновой: «Когда административные власти в Тамбове пожелали удостоверить личность доставленной казаками из Борисоглебска девушки и пригласили для опознания её одного из служащих в дворянском тамбовском собрании, Вл. А. Апушкина, у которого Спиридонова полтора года работала в качестве конторщицы, тот, осмотрев её, сказал, что Спиридонову он хорошо знает, так как действительно она давно работает у него, но признать в этой бессознательно лежавшей девушке Спиридонову с синими, красными подтёками, без глаза, со вздутым, опухшим лицом, наполовину забинтованным, он не может, он не узнаёт её. “Это не она, не Маруся Спиридонова, а другая какая-то!”»
Правда, в романсе поётся о том, как «сумрачно в женской тюремной больнице», между тем в тамбовской тюремной больнице, куда позднее перевели Спиридонову, было не столь мрачно: «Находится она до сих пор в отдельной камере женской больницы. Эта камера просторная, светлая, окрашена светло-серой клеевой краской по гладкой штукатурке. Там находится деревянная кровать, один табурет и больше ничего… Содержится камера довольно чисто».
Зато нельзя умолчать о другом: в жизни сюжет оказался ещё драматичнее, чем в песне. Александра Спиридонова могла попрощаться не с одной дочерью, а сразу с несколькими. После того как подробности о содержании и состоянии Марии Спиридоновой попали на страницы газет и стали достоянием общественности, власти не нашли ничего более умного, как… бросить за решётку двух младших сестёр Марии — Юлию и Евгению! Полиция заподозрила, что именно они сообщали журналистам информацию, получаемую из писем сестры. Ясно, что эти действия на грани идиотизма ещё более накалили обстановку и склонили симпатии публики в пользу юной террористки.
В общем, совершенно очевидно, что песня о Марии Спиридоновой создана в первую очередь именно по мотивам очерка журналиста Владимирова. А уже фабула подсказала идею перелицовки для этой цели романса Константина Романова и Якова Пригожего.
«Пытал меня мусор, крыса позорная…», или Забавы «сладострастных орангутангов»
Но в песне о Марии Спиридоновой, по мнению исследователей, существовал как минимум один куплет, посвящённый избиению и пыткам «новомученицы Марии». Фольклористы считают: в строке воровского романса «Били легавые, били наганом» из варианта 1932 года, записанного Н. Холиной, наган появился вместо устаревшей и неактуальной в советское время нагайки («Били казаки, били нагайкой»). Стало быть, подобного рода куплет имелся и в «спиридоновском» варианте. Наблюдение вполне резонное; заметим, однако, что казаки избивали юную девушку столь разнообразно и изощрённо, что уличным сочинителям можно было не утруждать себя заменой одного орудия пытки на другое. Например, Спиридонова рассказывала своему адвокату Тесленко, что Аврамов упирался ногой ей в живот и «бил нагайкой по лицу, бил по нему револьвером».
Как бы то ни было, наверняка описание издевательств над эсеркой в романсе о Спиридоновой присутствовало и позднее перешло в уголовную версию (где либо нагайку заменили на наган, либо просто уточняется, что револьвер был системы Нагана). Во-первых, именно пытки и физическое насилие над «эсеровской Богородицей» создали ей славу великомученицы и заступницы за простой народ. Во-вторых, такой куплет присутствует в блатной переделке и вряд ли он просто присочинён уркаганами, тем более что в дошедшем до нас отрывке «спиридоновского» романса есть описание тяжёлых последствий физического насилия над героиней.
В сцене пыток неведомые сочинители руководствовались уже не столько публикациями Владимирского, сколько подробным эмоциональным рассказом самой Марии Спиридоновой, опубликованным 12 февраля 1906 года на страницах «Руси». Приведём несколько наиболее ярких отрывков: «В камеру в 12 или 1 час дня пришёл помощник пристава Жданов и казачий офицер Аврамов; я пробыла в их компании, с небольшими перерывами, до 11 часов вечера. Они допрашивали и были так виртуозны в своих пытках, что Иван Грозный мог бы им позавидовать. Ударом ноги Жданов перебрасывал меня в угол камеры, где ждал меня казачий офицер, наступал мне на спину и опять перебрасывал Жданову, который становился на шею… Раздетую, страшно ругаясь, они били нагайками (Жданов)… Один глаз ничего не видел, и правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на неё и лукаво спрашивали: “Больно, дорогая? Ну, скажи, кто твои товарищи?”… Выдёргивали по одному волосу из головы и спрашивали, где другие революционеры». В петербургской газете «Молва» 21 марта 1906 года Спиридонова снова вспоминает, как её пытали, чтобы узнать имена других эсеров: «Меня заставляли вставать ударами сапога… тянули за сорванную плёткой кожицу и кричали: “Кто твои товарищи?”».
А теперь сравните с вариантом «воровского романса», записанного студенткой Холиной:
Долго допрашивал агент из МУРа:
«С кем ты вчера на мокрухе была?»
Я отвечала так гордо и смело:
«Это душевная тайна моя!»
Били легавые, били наганом,
Бил и начальник в то время меня…
Не правда ли, похоже? Вплоть до «мокрухи», как именуется на арго убийство. Отсюда можно сделать совершенно естественное предположение, что сцена допроса и выпытывания имён товарищей имелась и в романсе об «эсеровской Богородице».
Кстати, в письме Спиридоновой, опубликованном газетой «Молва», можно найти и намётки более поздней «любовной» линии воровского жестокого романса. Спиридонова вспоминала, как Аврамов с Ждановым били её по лицу и спрашивали, сколько у неё любовников. Когда же Маша назвала неких Каменева и Семёнова, которые могут удостоверить её личность, оба садиста завопили: «А! Это всё твои любовники?» — и обрушились на девушку с грязной бранью.
И опять-таки заметим: в жизни история Марии Спиридоновой складывалась намного драматичнее, нежели в песне. Потому что юную Машу мучители не только избивали, но и пытались изнасиловать! Репортёр «Руси» не оставлял у читателей ни малейшего сомнения в том, что изнасилование было на самом деле. Ему вторила газета «Наша жизнь»: «Представьте существо чистое, девственное, цвет одухотворённой красоты, какую только выработала высшая культура России, представьте эту юную, беззащитную девушку в косматых лапах скотски отвратительных, скотски злобных и скотски сладострастных орангутангов. Такова была участь Спиридоновой».