Разве я тебя не одевал?
Кольца и браслеты,
Юбки и жакеты
Разве я тебе не добывал?
Возможно, Манька появилась раньше Соньки, в середине-конце 20-х годов. А уже в 30-е неизвестные авторы перелицевали песенку, включив в неё и Кольку-Свиста, и Соньку.
Немолдавская Молдаванка
А теперь поговорим о знаменитой одесской Молдаванке — исторической части города, занимающей ныне территорию Малиновского и Приморского районов.
Историки по-разному датируют возникновение Молдаванки. Одни относят её основание к 1793 году, другие — к периоду между 1797 и 1802 годами. Уже по названию ясно, что первоначально население Молдаванки состояло из жителей Молдавии. Когда в XVIII веке Молдавия превратилась в арену борьбы между несколькими державами, прежде всего Турцией и Россией, многие её жители покидали родные места, спасаясь от войн. Одной из «тихих заводей» и стала Одесса. Здесь давно уже поселились родственные молдаванам валахи (румыны) и болгары, бежавшие от турок. Первоначально Молдаванкой называли отдельное поселение из двух десятков домов, но уже во втором десятилетии XIX века она становится городской слободой. Постепенно основным населением Молдаванки стали евреи. Что неудивительно: ведь, в отличие от остальной России, Одессы не коснулись ограничения, согласно которым лицам иудейского вероисповедания запрещалось поселяться за пределами так называемой «черты оседлости» (часть Царства Польского, Литва, Белоруссия, Бессарабия, часть Украины) без особого на то разрешения. В Одессе иудеи пользовались теми же правами, что и остальные жители. В конце XIX века Молдаванка превратилась в предместье, где размещались промышленные предприятия и жили их работники.
Напомним, что к этому времени Одесса становится не только крупнейшим российским портом и торговым центром, но и одной из двух «столиц» (наряду с Ростовом-на-Дону) отечественного преступного мира. Причём значительная часть профессиональных уголовников как раз обитала на рабочих окраинах. «В предместьях — на Молдаванке, Бугаевке, в Слободке-Романовке, на дальних и Ближних Мельницах — жило, по скромным подсчётам, около двух тысяч бандитов, налётчиков, воров, наводчиков, фальшивомонетчиков, скупщиков краденого и прочего тёмного люда», — рассказывал Константин Паустовский. Сюда же можно добавить Сахалинчик, Чумку, Одессу-Товарную и ряд других районов. Но самой известной в советское время стала всё-таки Молдаванка — прежде всего благодаря «Одесским рассказам» Исаака Бабеля и его «шикарному» Бене Крику (в образе которого, по мнению ряда исследователей, запечатлены черты легендарного Мишки Япончика).
Правда, в начале 30-х годов, ко времени, о котором повествуется в балладе о Кольке-Ширмаче, Молдаванка давно уже была не той, какой её описал Бабель, но всё же оставалась традиционным центром одесской уголовщины.
«В пивной веселье пьяное шумит»
Весёлое пьянство в пивной — деталь, чрезвычайно характерная для начала 30-х годов. С 1929 года власти страны стали пожинать печальные плоды коллективизации, больно ударившей по деревне, и вынуждены были постепенно вводить в СССР карточную систему. Первым был нормирован хлеб, затем другие продукты — сахар, мясо, масло, чай и прочее. Казалось бы, какое тут «веселье»?
Однако этот песенный штрих очень точно передаёт атмосферу тех лет. Вообще советская власть в отношении пьянства занимала двойственную позицию. И это несмотря на то, что положение было крайне тревожным: потребление алкоголя рабочими после отмены сухого закона с 1924 по 1928 год увеличилось в 8 раз! Для большинства пролетариев основным местом проведения досуга стала именно пивная, где разрешалось торговать и водкой. Более того, под расширение сети пивных подводилась «идеологическая основа». Н. Лебина в книге «Повседневная жизнь советского города. 1920–1930 гг.» отмечает: «Какое-то время в прессе, особенно в многотиражных фабрично-заводских газетах, появлялись статьи, пытавшиеся облагородить дух советских пивных. Рабкоры и профессиональные журналисты с умилением писали, что за кружкой пива, часто сдобренного водкой, рабочие обсуждали положение братьев по классу в Англии, Китае, дискутировали по вопросам существования Бога и т. д. Это рассматривалось как своеобразное доказательство высокого уровня политической сознательности пролетариев… Недолгая эпоха восхваления питейных заведений фабричных окраин объяснялась необходимостью противопоставить их частным ресторанам, которые посещали в основном представители новой буржуазии, служащие, интеллигенция».
В пивнушках действительно находилось место «политической агитации». Помимо классических русских и цыганских романсов (что считалось «отрыжкой буржуазного прошлого») в исполнении хоров и отдельных певцов, публика с удовольствием внимала частушкам типа:
Англичане догадались
Ультиматум нам прислать.
Мы от «ульти» отказались —
Матом будем отвечать!
Но вряд ли это можно назвать «высоким уровнем политической сознательности».
К тому же вскоре выяснилось, что почему-то в первую очередь спиваются как раз «наиболее сознательные» партийцы и активисты! Среди рабочих выдвиженцев, то есть «передовой части пролетариата», пьяниц насчитывалось вдвое больше, чем среди рабочих от станка. Поначалу это подтолкнуло советские властные структуры на борьбу с пьянством и алкоголизмом. В июне 1926 года появляются тезисы ЦК ВКП(б) «О борьбе с пьянством», вскоре — специальное письмо ЦК ВЛКСМ на ту же тему, в сентябре — декрет СНК РСФСР «О ближайших мерах в области лечебно-предупредительной и культурно-просветительной борьбы с алкоголизмом». Развернулась борьба с питейными заведениями, проходили демонстрации детей под лозунгами «Пролетарские дети против пьющих отцов», «Отец, брось пить. Отдай деньги маме» и т. д. В 1928 году создаётся Общество по борьбе с алкоголизмом (ОБСА).
Однако к началу 30-х годов власть резко сворачивает борьбу с пьянством. Дело в том, что «пьяные деньги» составляли значительную часть бюджета Страны Советов, а в условиях индустриализации лишиться такого «вливания» в государственную копилку руководство страны не желало. Напротив, в планах было как раз увеличение доходов от продажи спиртного. В сентябре 1930 года Сталин направляет записку Молотову, где подчеркивает необходимость повысить производство водки, чтобы обеспечить увеличение военных расходов из-за угрозы нападения Польши. За несколько лет производство водки выросло настолько, что давало пятую часть всего госдохода; к середине десятилетия водка стала главным предметом торговли в государственных магазинах.
Правда, открыто объявить о подобной политике Советская власть не осмеливалась. Тем более что граждане требовали от неё совершенно противоположного. Так, в Ленинграде горожане постоянно обращались в Ленсовет с просьбами убрать пивные точки, считая их рассадниками преступности и хулиганства. В 1931–1932 годах количество городских пивных действительно было сокращено вдвое. Однако в сентябре 1933 года Леноблисполком принимает секретное решение «О работе Спиртотреста», согласно которому за месяц открывается… 200 новых лавок по торговле спиртным! В отличие от хлеба, сахара, мяса и других продовольственных товаров, водка, вино, пиво, коньяк продавались свободно, без всяких карточек.
Так что «пахан Одессы» мог поить Марусю розовым винцом в любых количествах — способствуя пополнению советского госбюджета и претворению в жизнь грандиозных планов партии.
Но почему в пивной — на ресторан денег не хватило? Не в деньгах дело. Виктор Файтельберг-Бланк, автор книги «Бандитская Одесса. Двойное дно», пишет об Одессе этого периода: «Небезопасно было гулять в ресторанах, тратить деньги на людях». То же самое подтверждает Шейла Фицпатрик в исследовании «Повседневный сталинизм», подчёркивая, что с 1930 по 1934 год «рестораны были открыты только для иностранцев, плата в них принималась в твёрдой валюте, а ОГПУ с глубоким подозрением относилось к любому советскому гражданину, вздумавшему туда пойти». Вот и выходит, что в пивной-то безопаснее…
Впрочем, после 1934 года началось возрождение ресторанов; особой любовью они пользовались среди театральной богемы и «новой элиты». Но это уже выходит за рамки нашей истории.
«Мы пропадём без Кольки-Ширмача»
Интересный вопрос: чего это вдруг Костя-Инвалид так взволновался из-за отдельно взятого «ширмача»? Напомним, что «ширмач», он же «щипач», в переводе с блатного — вор-карманник. Некоторые исследователи подчёркивают, что «ширмач» — одна из разновидностей «щипача». То есть «щипач», «кармаш» — общее определение карманника, а внутри «благородной профессии» имеется множество различных «специальностей». Например, «пинцетчик», который выуживает содержимое карманов и сумок с помощью пинцета; «мойщик», он же «писчик», «писарь», «писака», — этот «моет», «расписывает» (разрезает) одежду и сумки при помощи «мойки» — бритвенного лезвия или остро отточенной по краю монеты — «писки»; «верхушечник», то есть неопытный крадун, «работающий» исключительно по «верхам» — внешним карманам. Были ещё «марвихеры» (крадуны высшей категории, нечто вроде графского титула). Так вот, «ширмача» отдельные «знатоки» относят к категории карманников, которые совершают кражи, прикрываясь «ширмой» — каким-либо подходящим предметом (плащом, пиджаком, перекинутым через руку, газетой, папкой и т. п.).
Это не совсем верно. Не исключено, что порою именно так подобных крадунов и называют. Но обычно ширма-прикрытие на жаргоне называется «фортяк» — сокращённо от старого «фартицер» или «фортэцел». Прежнее название сохранилось в составе словосочетания «для фортэцела», то есть для отвода глаз. Что касается «ширмача», это, по сути, синоним «щипача» и означает любого карманного вора. Происходит этот термин от слова «ширма», что значит на арго «карман».
В уголовный жаргон «ширма» перекочевала из тайного наречия русских торговцев вразнос — офеней или коробейников. Оттуда, кстати, в блатную феню пришли многие слова, в том числе и само название «феня» (усечённое «офеня»). Свой тайный язык коробейники называли «офенским», или «афинским» — «греческим», «нерусским», «мудрёным». Было и другое название — «аламанский» (от «Аламания» — Германия), то есть «немецкий». Как известно, «немцами» на Руси первоначально называли всех иностранцев, независимо от национальности, — «немые», не умеющие говорить (подразумевается, по-русски).