Правда, законодательство империи этот термин не применяло, хотя Уголовное уложение от 22 марта 1903 года предусматривало ответственность за действия, нарушающие общественный порядок: «учинение шума, крика или иного бесчинства в публичном месте либо в общественном собрании, или хотя вне оных, но с нарушением общественного спокойствия или порядка» (статья 263 — «О нарушении постановлений, ограждающих общественное спокойствие»). Сюда же входили драки, кулачные бои или иные буйства, которые выражались в циничном сквернословии, хождении по улицам толпой с гармониками, исполнение песен неприличного содержания и т. п.
Особое внимание проблема хулиганства привлекла к себе в связи с событиями революции 1905 года. «Она вызвала озорников-хулиганов на улицу как своих пособников разрушения, и они, почуяв свободу в смысле свободы озорства и безнаказанности его, стали проявлять себя, как звери, вкусившие крови», — писал современник. Вместо бесцельно шнырявшей голытьбы появляются шайки, в которых существовала иерархия, общая касса, свой «кодекс поведения» и «суд».
В 1912 году хулиганство начинает приобретать характер повального бедствия, этот термин часто используют правоохранители, криминологи, публицисты. «Со всех концов России от Архангельска до Ялты, от Владивостока до Петербурга в центры летят сообщения об ужасе нового массового безмотивного преступления, которое мешает населению мирно жить, развиваться, дышать. Деревни охвачены ужасом, города в тревоге», — писал видный криминолог той поры В. И. Громов в статье «Безмотивные преступления». Особенно пышным цветом «озорство» расцвело в крупных промышленных центрах. К ним относилась и столица империи — Санкт-Петербург. За первые 13 лет XX века рост хулиганства в городе впечатляет: с 2512 до 9512 случаев. Если говорить о мелком хулиганстве, только в 1910 году зарегистрировано 46 690 таких случаев.
Одна из причин — чудовищное пьянство. В среднем петербуржец выпивал полтора ведра водки в год. Кроме того, в начале века на заводах появляются поточные линии, квалификация рабочего уже не играет особой роли. Резко увеличился приток деревенских жителей, обострилось противостояние «деревенских» и «городских», стремление новичков утвердиться, выстоять против местных. На конвейер пошли женщины, во многих семьях работали оба родителя, а дети оставались без присмотра, шастали по городу, где и без них было полно беспризорных: бежавшие от издевательств подмастерьев и хозяев ученики, «мальчики» из трактиров, обувных и портняжных мастерских, парикмахерских.
Подрастая, уличное «озорство» хулиганы переносили и в производственные цеха. «Весёлой забавой» рабочей молодежи считалось избиение заводского мастера. Рабочий Ижорского завода с гордостью вспоминал в 1920-е годы: «Мы, молодежь, били старших. Рабочие били мастеров, купали их в одежде в речке Ижора. При неполадке в заводской лавке разбивали стекла, били уполномоченных, устраивали обструкцию, бросали в ораторов стулья. Вмешивался полицейский — били и его».
«Васинские парни» — омичи или петербуржцы?
Как мы уже говорили, в раннем «омском» варианте песни об Аржаке упоминаются «васинские парни». Возможно, это поможет нам локализовать место рождения баллады? В самом Омске «васинская» топонимика отсутствует. Зато мы находим несколько упоминаний о том, что в области существовал некий «Васинский район». Сомнения прочь: оттуда и попали в песню «васинские парни»!
Но краеведение об этом районе — ни сном, ни духом. Упоминания о «Васинском районе» встречаются лишь в нескольких биографических справках. Так, о бойце Латышской дивизии Роберте Подансе, погибшем в 1944 году, сообщается: «родился в 1917 году в Васинском районе Омской области». Его мать Екатерина Михайловна — уроженка деревни Вернов того же района. Справочник «Великая Россия. Имена» сообщает об Иване Езунове, гендиректоре АО «Орскнефтеоргсинтез»: «родился 9 июня 1941 г. в дер. Щелкановка (Васинский район)».
Однако в 1917 году никакого «Васинского района» быть не могло, губернии тогда делились на уезды! Не существовал «Васинский район» и в 1941 году. Это легко установить по краеведческим источникам. Откуда же он взялся? Дело в том, что в 1940 году на территории Омской области был упразднён Тарский округ, а на его месте возникли 5 районов, в том числе — Васисский. Именно Васисский район в некоторых документах искажённо назван «Васинским». Указанная в биографии Езунова Щелкановка находится как раз на территории нынешнего Тарского района. Здесь же расположено и село Васисс.
Так что никаких «васинских» ребят в Омской области не было и в помине. Конечно, можно предположить, что песня возникла в Тарском уезде, где васисские резались с тарскими хулиганами — жителями уездного городка Тара. Когда же балладу передавали из уст в уста, «васисские парни» превратились в «васинских». Но все мало-мальски известные уголовные песни рождены в крупных городах, а не в забытых Богом местечках. Именно в густонаселённых центрах они обретают популярность, а затем расходятся по всей России. Это, как говорится, закон природы. Москва, Питер, Одесса, Ростов, Киев, в конце концов Омск — но только не захолустная Тара, население которой в 20-е годы едва ли достигало 20 тысяч человек (да и сейчас примерно столько же). Село Васисс и вовсе насчитывает 700 человек. Стычки здешнего хулиганья вряд ли могли лечь в основу песни, популярной по всей низовой России.
Зато в Питере «васинские парни» составляли одну из крупнейших хулиганских группировок. Город ещё до революции был поделён между многочисленными шайками хулиганов. Самыми старыми считались банды Петербургской стороны — «Роща» и «Гайда». С начала XX века Петербургская сторона активно разрасталась. Рядом с деревянными домиками мелких чиновников и торговцев с Ситного рынка, с фешенебельными шестиэтажными доходными домами, где в апартаментах жил «средний класс», селились и рабочие с фабрик и заводов Дюфлона, Семёнова, Тюдора. Лев Лурье пишет: «Рощинские и гайдовские чувствовали себя хозяевами на Большом проспекте Петербургской стороны и прилегающих к нему улочках. Они жестоко расправлялись со сверстниками-чужаками, случайно забредшими в чужую часть города… Ночью по Большому ходить не решался никто — хулиганы могли безнаказанно избить, ограбить, надругаться». Затем здесь появились и «колтовские» — хулиганы не из рабочего, а из купеческого сословия. На Выборгской стороне «фризовские» соперничали с «сампсоньевскими». Возникли «владимирцы», «песковцы», «вознесенцы». На городских свалках — Горячем поле напротив Новодевичьего монастыря и Гаванском поле — хозяйничали «горячевская» и «гаванская» шайки. В них входили большей частью бездомные бродяги и босяки, которые жили на свалках.
А вот на Васильевском острове издавна противостояли местные «васинские» (остров любовно называли «Васька») и «железноводские» ребята с Голодая — остров севернее Васильевского, отделённый от него рекой Смоленкой. «Железноводские» во главе с Васькой Чёрным резали «васинских», как только те оказывались на их территории — севернее Малого проспекта Васильевского острова. Сами «железноводцы» смертельно рисковали, если решались зайти в Соловьёвский садик, где собирались «васинские» во главе с Колькой Ногой.
Однако 3 октября 1910 года обе группировки объединились, чтобы наказать «дворянских», которые нарушили «конвенцию» и порезали «васинского» Ваньку Котла в Александровском парке: это место считалось среди питерских хулиганов «нейтральной территорией». Здесь можно было бить и резать гуляющих, но запрещались стычки друг с другом. Однако «железноводцы» сорвали «воспитательную акцию». Вожак банды Васька Чёрный залез в карман рядового команды военной электротехнической школы Волкова. Другой рядовой, Блоцкий, схватил Ваську «на кармане», а 17-летний подельник Чёрного Аксёнов ударил Блоцкого ножом в шею и перебил ему сонную артерию. Солдат скончался на месте.
Убийство возмутило столичных обывателей. Облавы прошли по всему Петербургу. Убийц судили 26 ноября 1910 года. Аксёнова приговорили к повешению, Чёрный отбыл полтора года каторги и вернулся в Петербург, где 5 августа 1912 года его зарезали «васинские».
«Васинские» продолжали «греметь» и в советское время. Писатель Вадим Шефнер, вспоминая детдомовскую жизнь в начале 20-х годов, цитирует куплеты песни о «Ромашке Чесноке» (первооснова «Аржака»), где также упоминаются «васинские парни», которые зарезали главного героя, несмотря на его просьбу не драться ножом, и далее комментирует: «Но его всё-таки убивают, и именно ножом! А потом, осознав всю низость своего поступка, васинцы приходят на Смоленское кладбище в день похорон Ромашки и у его свежей могилы каются перед гаванцами и предлагают им вечную дружбу. Позже, вернувшись в Ленинград, я убедился, что автор песни отразил в ней свой идеал вечного мира на Васильевском острове — но отнюдь не истинное положение вещей: вражда между васинской и гаванской шпаной была ещё в полном разгаре и сопровождалась частыми драками, порой с применением финок; только к середине тридцатых годов угасла эта междоусобица».
Итак, «васинская» группировка была широко известна и в Петербурге, и в Ленинграде. Воспоминание Шефнера относится примерно к тому же времени, что и «омская» запись. Песня же, в основе которой лежит романс «Маруся отравилась», скорее всего, впервые появилась также в Петербурге.
Владимир Владимирович Аржак: приключения итальянца в России
Я уже высказывал предположение, что хулиганская баллада была создана ранее 1921 года, когда впервые письменно зафиксирована. На это указывает хотя бы тот факт, что песня о Чесноке отмечена одновременно в Питере и в Омской области. Должен был пройти определённый срок, чтобы она столь широко распространилась по России. Но когда же именно возник «Аржак» (он же «Чеснок»)?
Возможно, ответ нам подскажет немой советский фильм, который имеет прямое отношение к нашей теме. Называется он «Барышня и хулиган». Да-да, тот самый фильм, где поэт Владимир Маяковский выступил сразу в трёх ипостасях — актёра, сценариста и режиссёра (вместе с Евгением Славинским). Картина вышла в 1918 году и имела огромный успех. Владимир Владимирович прекрасно сыграл хулигана из захолустного городка, его партнёршей была Александра Ребикова в роли учительницы. Сюжет заимствован из популярной в то время переводной повести итальянского писателя-социалиста Эдмондо д’Амичиса «Учительница рабочих» («La maestrina degli operai»). К 1918 году повесть вышла в России уже пятым изданием. Правда, место действия сценарист перенёс из Италии в дореволюционную Россию. Картина «Барышня и хулиган» явилась одной из первых попыток откровенной поэтизации хулиганства; затем к этому процессу подключился другой гениальный поэт — Сергей Есенин.