Бабуины могли неопределенное время оставаться на одном месте; им ничего не стоило отправлять одних за провизией, а других оставлять стеречь нас. Они могли, кроме того, найти все необходимое тут же, на месте: чистый, прозрачный источник, из которого мы вчера пили, доставлял им свежую воду. Даже за съестными припасами не нужно было ходить - обезьяны могли питаться плодами баобаба, которые являются их любимой пищей и называются поэтому обезьяньим хлебом. Весьма возможно, что бабуины заметили нас, возвращаясь в свое убежище на баобабе после того, как целый день пробегали по лесам, и, увидя свое жилище занятым, пришли в неописуемый гнев.
Естественно, что в таких условиях мы не могли спать. Всю ночь мы провели в надежде, что с наступлением дня бабуины вернутся к своей привычной жизни и уйдут в леса. Увы! Когда наступило утро, мы, к нашему отчаянию, увидели, что они и не думают уходить. По крикам и жестам бабуинов было понятно, что они намерены продолжать осаду. Теперь их стало еще больше. Одни из них сидели на земле или на ветках, другие толпились возле убитого Беном бабуина и умершего от нанесенной мной раны. Время от времени они собирались вместе и с новыми силами спешили к нам и пробовали разрушить баррикаду. Мы отгоняли обезьян, как накануне, и они удалялись, поняв бесполезность своих усилий.
Так бабуины провели весь день, вынуждая нас оставаться в мрачном убежище. Мы укрепили нашу баррикаду третьей мумией, надеясь, что это удержит врагов. Но тут нас стал одолевать другой враг, более сильный, чем мандрилы. Мы уже были знакомы с ним; он мучил нас на верхушке драконового дерева, но эти мучения были еще ужаснее внутри баобаба: это была жажда, от которой все горело во рту. С каждой минутой она становилась невыносимее.
Наступил вечер, но осада продолжалась. Упрямые создания всю следующую ночь провели у баобаба, а когда забрезжил рассвет второго дня, их оказалось еще больше. Что делать? Не имея ни отдыха, ни покоя в течение сорока восьми часов, измученные голодом и особенно жаждой, мы чувствовали, что смерть уже недалеко от нас. Выйти из убежища, где мы томились в агонии, значило дать себя растерзать, но оставаясь, мы умирали медленной смертью. Трудно рассказать, в каком угнетенном состоянии сидели мы друг возле друга. Мы снова начали подумывать о том, нельзя ли будет прорваться сквозь ряды мандрилов и спастись от них бегством. Это можно было, пожалуй, сделать на открытом месте, но в лесах бабуины бегают быстро и на каждом шагу могут ухватиться за ветку.
Однако мы понимали, что попытка эта была бы хороша в начале осады. Нам надо было сразу воспользоваться нерешительностью бабуинов и их боязнью огня. Но теперь, когда число разъяренных обезьян увеличилось, мы могли быть уверены, что погибнем под их ударами. Но жажда так мучила нас, что мы решили рискнуть; тем быстрее наступила бы смерть.
- Лучше погибнуть сразу, - сказал Бен, - чем выносить такую пытку.
Я согласился. Нам предстояло пережить ужасные мгновения, но перспектива быть разорванными бабуинами казалась нам менее страшной, чем муки жажды. Впрочем, у нас и не было другого выбора. Обезьяны, устав ждать, с яростью приступили к атаке и, набросившись на защищавшие нас скелеты, кусками отрывали высохшую кожу мумий. Бесполезно было идти навстречу смерти, и мы, видя, что защита больше немыслима, покорились своей участи. Вдруг я увидел, что Бен вышел из состояния оцепенения и что-то ищет.
- Что ты ищешь? - спросил я.
- Мне пришла в голову одна мысль, - ответил Бен. - Будь я повешен, черт возьми, если не отправлю этих обезьян на все четыре стороны!
- Каким образом?
- Сейчас увидишь! Где львиная шкура?
- Я сижу на ней. Она тебе нужна?
- Давай ее сюда поскорей, Вилли!
Я немедленно встал с места и передал шкуру льва Бену Брасу. Я уже понял, для чего она ему нужна, и, не ожидая, пока он скажет мне об этом, поспешил помочь ему. Десять минут спустя тело Бена Браса было покрыто львиной шкурой, которую мы прикрепили и завязали таким образом, что даже более проницательный взор, чем у мандрил, был бы обманут. Бен хотел неожиданно выйти и предстать перед бабуинами в надежде, что вид царя зверей обратит их в бегство. Наше положение было таким отчаянным, что подобный способ спасения не мог увеличить угрожавшей опасности. К тому же этот план имел некоторые шансы на успех: все животные приходят в ужас при виде льва, и бабуины не составляют исключения.
Чтобы быть уверенными в успехе, мы тщательно занялись приготовлениями к этому последнему средству спасения.
Когда, наконец, переодевание было закончено, артисту ничего больше не оставалось, как выступить на сцену. Мы осторожно вынули мумии и положили их так, чтобы в случае необходимости сразу найти их.
Обезьяны заметили наши действия и насторожились. И вот переодетый Бен вышел из баобаба и заревел таким басом, какой сделал бы честь даже льву, останки которого он надел на себя.
Если бегство обезьян заслуживало когда-нибудь красочного описания, то это было именно такое бегство. Не прошло и минуты, как мы не могли уже сказать, куда девались бабуины. Двух минут было достаточно, чтобы они совершенно исчезли. Можно было подумать, что они взлетели в воздух или провалились сквозь землю. Из-под шкуры льва раздался вдруг такой раскатистый смех, какой вряд ли сменял когда-нибудь львиное рычанье.
Затем мы поспешили уйти из-под баобаба. Здесь было опасно оставаться, мандрилы могли заметить обман и вернуться обратно. Мы поспешно распрощались с тремя мумиями, довольно-таки подпорченными зубами бабуинов, и спустились с горы, не оглядываясь назад и не останавливаясь нигде, кроме источника, у которого поспешно утолили свою жажду.
Минул третий день после нашего отплытия, когда мы удивили своим появлением матросов "Пандоры", которые не рассчитывали больше на наше возвращение.
XXI
Все приготовления, необходимые для предстоящего путешествия, быстро завершались - плотник заканчивал свои решетки и ставил перегородки, а матросы выливали морскую воду из бочек и наполняли их пресной. Но пока шли эти приготовления, к королю Динго-Бинго явились послы и сообщили ему новость, которая привела в страшное волнение его величество и произвела не меньшее впечатление и на капитана "Пандоры".
Эти послы назывались круменами и принадлежали к неграм, питающим пристрастие к морю и рыбной ловле. Коммерческие суда, посещающие эту часть Африки, за недостатком матросов пополняют свой экипаж такими круменами. Трое круменов поднялись вверх по реке и сообщили королю Динго-Бинго печальную новость: английский крейсер находится у станции, отстоящей на пятьдесят миль дальше к северу. Этот крейсер выслеживал большое невольничье судно, которое он потерял из виду; но он не теряет надежды найти его, если будет держаться к югу. Крумены прибавили, что крейсер остановился только для того, чтобы запастись свежей водой, а затем будет продолжать свой путь вдоль берега, где, по мнению капитана, он найдет скрывшееся от него судно.
Конфиденциальные сообщения эти переданы были самим капитаном крейсера главному негоцианту порта, англичанину, который вел торговлю пальмовым маслом и слоновой костью и которого никто не подозревал в связях с торговцами невольников, поскольку он всегда проявлял себя одним из самых рьяных сторонников уничтожения торговли неграми. Он всегда был к услугам всех крейсеров и приобрел таким образом полное доверие офицеров английской морской службы, с которыми находился в самых дружеских отношениях.
Находились, однако, люди, подозревавшие, что этот превосходный Джон Буль знаком с королем Динго-Бинго. Они утверждали даже, что между этими двумя почтенными особами существуют более тесные отношения. Как бы там ни было, но именно этот друг и доверенное лицо капитана крейсера послал трех круменов предупредить короля Динго об угрожающей ему опасности. Крумены совершили свое путешествие вдоль берега в небольшой парусной лодке и прошли большую часть опасного пути ночью, чтобы избежать наблюдения с крейсера.
Нечего было и сомневаться в том, что это был тот самый крейсер, который преследовал нас, и его капитан знал, что мы направились к югу. Конечно, крейсер возьмет то же направление, осмотрит весь берег и не преминет открыть устье реки, где мы стоим на якоре. Штурман, управляющий ходом крейсера, должен знать бараки короля Динго, он проведет туда судно, и нас захватят на месте.
Ужас его черного величества был, впрочем, не так велик, как ужас капитана "Пандоры". Король терял гораздо меньше, и посещение крейсера не могло принести ему особенных убытков. Правда, невольники были еще у него в бараконе, но они уже не принадлежали ему: он успел получить в уплату за них ром, мушкеты и соль. Динго-Бинго нужно было только скрыть эти припасы от крейсера, а что произойдет дальше - ему было безразлично. Получив сообщение от круменов, он приказал своим людям спрятать в лесу все товары, полученные им с "Пандоры", а затем закурил трубку, наполнил стакан ромом и принялся курить и пить с таким беззаботным видом, как будто никакого крейсера и не было.
Но положение капитана "Пандоры" было совсем иное. Правда, он мог вывести своих рабов из барака и спрятать их в лесу (забавно было смотреть, с каким жаром советовал ему король прибегнуть к такому способу). Но даже если бы капитан и согласился на это предложение, крейсер, войдя в реку, все равно взял бы в плен "Пандору", а невольники остались бы в стране, и король, захватив их снова, вторично продал бы их. Старый негодяй не подавал виду, что очень в этом заинтересован, и самым серьезным образом настаивал, чтобы капитан согласился с этим планом, который якобы только и может спасти его.
Но капитан не поддавался на эти уговоры - он знал, как опасно доверить пятьсот негров чьему бы то ни было надзору, особенно в лесу. Предположив даже, что капитану удастся скрыть свой груз, куда девать "Пандору"? Войдя в реку, крейсер тотчас же заметит судно и немедленно захватит его. Что будет тогда с невольниками, с экипажем, с самим капитаном? Как будет жить он среди дикарей? Он знал, что если очутится во власти короля Динго, тот не особенно почтительно и гостеприимно отнесется к нему. Вот почему, не слушая советов его величества, капитан решил водворить на ме