Здесь уместно припомнить нашумевшую историю о так называемом «пропавшем миллионе».
В январе 1921 г. финансовый агент в Токио перевел на нужды армии 1 000 000 франков; перевод был сделан на имя председателя Совещания Послов, М. Н. Гирса, но, несмотря на такую значительную сумму, затерялся и по назначению не дошел.
Из расследования этого дела выяснилось, что в феврале 1921 г. Финансовый Совет, в соответствии с принятым взглядом Совещания Послов, что единственной объединяющей организацией по помощи русским беженцам является Земско-Городской Комитет, передал 1 000 000 франков кн. Львову. Кн. Львов в официальном отчете сообщил, что часть означенной суммы уже израсходована в соответствии с планом, утвержденным Главнокомандующим, на улучшение материального и санитарного быта войск, остаток же этой суммы поступит на те же цели. Таким образом, Финансовый Совет мог думать, что этот миллион пошел в соответствии со своим назначением.
Между тем ни Главнокомандующий, ни кто-либо из подведомственных ему органов этого миллиона не получали. Если предположить, что миллион этот был направлен в организации Земского и Городского Союза на помощь армии через их посредство, то, во-первых, для установления этого не было никаких данных, а во-вторых – оставалось ложным утверждение кн. Львова, что сумма израсходована в соответствии с планом, утвержденным Главнокомандующим, так как ни одна из общественных организаций никакого плана помощи на его утверждение не представляла.
Таким образом, кн. Львов дал заведомо ложное освещение в своем отчете и присвоил не принадлежащие Земгору деньги.
Все это дело в полной мере выявилось только в марте 1922 года, когда председатель Временного Комитета Всероссийского Земского Союза А. С. Хрипунов вышел из Земгора и опубликовал свое письмо кн. Г. Е. Львову с целым рядом обвинений против председателя Земско-Городского Комитета. В числе этих обвинений А. С. Хрипунов указывает на «сокрытие от Земско-Городского Комитета действительного назначения полученных от Финансового Совета 20 000 фунтов стерлингов на нужды армии».
Борьба с левой общественностью была опасна постольку, поскольку от нее зависели средства армии и поскольку она влияла на отношение иностранцев. Но внутренней опасности левая общественность никогда не представляла.
Попытки левых кубанских деятелей вновь поднять старые счеты с центральной властью и преподнести все это на демократическом блюде явно успеха не имели.
Кубанский Войсковой Атаман Иванис, протестуя против неправильного, по его мнению, созыва Краевой Рады на Лемносе, письмом от 25 декабря 1920 г. объявил о разрыве договора о совместных действиях казаков с генералом Врангелем, потому что «Кубань не может признать целесообразным вести борьбу совместно с силами, скомпрометировавшими себя, как генерал Врангель, своей реакционной политикой». Вследствие этого г. Иванис заявил, что «остатки Кубанской армии просит считать на положении беженцев, находящихся под защитой французского правительства», и что «дальнейшую судьбу беженцев Атаман и правительство Кубани вверяют своим покровителям, французскому правительству, признавшему мировое значение борьбы кубанцев в составе Вооруженных Сил Юга России с большевиками».
Такое юмористическое заявление не имело никакого действия. Атаманом был избран генерал Науменко. Но, подчиняясь общему гипнозу слов и понятий, 14 января 1921 г. казачьи атаманы образовали «Объединенный Совет Дона, Кубани и Терека», Положение о котором гласило, что «Дон, Кубань и Терек, сохраняя неприкосновенными свои конституции, – по вопросам внешних сношений, военным, финансово экономическим и общеполитическим действуют объединенно», и что «все сношения, исходящие от Объединенного Совета Дона, Кубани и Терека, производятся одним из атаманов по уполномочию Совета»[11]. – Правда, в соглашении говорится, что атаманы считают «необходимым продолжение вооруженной борьбы с советской властью при полном единении всех русских сил и сохранении единого военного командования», но указывается мотив совершения такового акта, как стремление видеть Россию «построенной на демократических федеративных началах».
Проповедь этих «демократических начал» в демократической казачьей среде, правда, успеха не имела.
В декабре 1920 г. Донской атаман генерал-лейтенант Богаевский обратился за помощью к донцам «некрасовцам», жившим уже долгие годы в Турции, с просьбой «оказать содействие к размещению части донских беженцев». Вспоминая историю «некрасовцев», Атаман напомнил, что «много лет тому назад ваши деды покинули родную Россию, уходя от преследования жестокой власти…»
«Некрасовцы» ответили так:
«Вы пишете, что деды наши покинули родную Россию, уходя от преследования жестокой власти. Мы считаем долгом заявить, что всякую власть, законно-поставленную, считаем мы от Бога и жестокости от нее в России не знали, а ушли от обид своих же братьев-казаков, несогласных с нами в церковных упованиях и в большинстве не сочувствовавших нашим взглядам – последнее и заставило наших отцов уйти от зла в сотворение благого. И вот уже свыше 200 лет мы находим приют в Турции и, живя здесь, сохранив все исконные обычаи и веру, продолжаем быть верными сынами Церкви Христовой и возносим до днесь молитвы о Русском Царе, моля Всевышнего о скорейшей кончине лета междуцарствия».
При таком отношении казачества, декларация Объединенного Совета Дона, Кубани и Терека не могла принести существенного вреда, но на общем деле она должна была отразиться весьма неблагоприятно. Упоминание о «демократических началах» как бы являлось упреком Главному Командованию за отсутствие этих начал в его политике – и упреком, исходящим от авторитетных военных лиц, занимающих ответственное положение. «Объединенные действия по вопросам внешних сношений» указывали на эмансипацию от Главного Командования и нарушали то единство общего фронта перед иностранцами, которое было так важно в этот момент. «Последние Новости» при ближайшем участии казачьего представителя, г. Харламова, тщательно раздували и углубляли значение происшедшего «раскола», указывая на необходимость для казачества самостоятельных действий.
Совершенно ясно, что центр тяжести всего спора с казачьими атаманами сосредоточился в вопросе «о праве самостоятельных сношений». В самом акте об образовании Объединенного Совета указывалось только на «объединенные действия», против чего Главное Командование, конечно, ничего не возражало. Но неявно за этим сквозило утверждение самостоятельности сношений, что Объединенный Совет стал фактически проводить в жизнь.
Престижу Главного Командования наносился удар из собственных рядов. Необходимо припомнить, с каким трудом отстаивался Главнокомандующим принцип единой русской власти и как этот принцип был дорог для всех, кто за русской эмиграцией видел не только одних распыленных беженцев. Однако Объединенный Совет упорно стоял на своей позиции.
Только тогда, когда для самих атаманов требовалась действительная защита, они забывали о своих суверенных правах и обращались за помощью к Главнокомандующему.
В письме от 7 июня 1921 г. Донской атаман генерал-лейтенант Богаевский после обыска, произведенного у него союзной полицией, напуганный обывательскими слухами о грозящем ему аресте и высылке в советскую Россию, просил заступничества генерала Врангеля перед англичанами и писал: «Пусть еще раз сделают у нас обыск, заберут все, что у нас еще осталось: мы бессильны… Но погибнуть из за жадности некоторых мерзавцев – слишком тяжело…»
Однако сознание своего бессилия не мешало Объединенному Совету принимать очень высокомерный тон по отношению к генералу Врангелю. Рядовое казачество очень отрицательно относилось к таким проявлениям «суверенности». В письме от 26 февраля 1921 г. командир Кубанского корпуса генерал-лейтенант Фостиков писал войсковому Кубанскому атаману генерал-майору Науменко: «Наши атаманы Букретов и Иванис нас обманули и мы чтобы иметь своего представителя и защитника выбрали Вас своим войсковым атаманом для того, чтобы Вы, защищая интересы кубанцев, шли рука об руку с Главнокомандующим, которого мы считаем единственным руководителем вооруженных противобольшевистских русских сил. Мы – солдаты и приказ нашего Главнокомандующего для нас закон. Мы против Вашего разрыва с Главнокомандующим, это говорит наша совесть в защите интересов Кубанского корпуса и общего нашего русского дела. Мы – солдаты, а посему разрешений политических и экономических вопросов на себя не берем. Мы воюем за счастье России и Кубани. Политическая и экономическая работа принадлежит Вам с Главнокомандующим. Втягивать в политику своих подчиненных офицеров и казаков мы не имеем права».
Разрыв с Объединенным Советом произошел в вопросе о Русском Совете, условием вхождения в который атаманы поставили реконструкцию его состава и признание Главнокомандующего «техническим органом», подчиненным коллективному Совету.
В ряде заседаний, созванных по этому поводу, представители Русского Совета, естественно, потребовали ответа на главные вопросы: отказывается ли Объединенный Совет от права самостоятельных сношений и допускает ли возможным выступления своего представителя г. Харламова на столбцах «Последних Новостей», не только обливающего грязью Главнокомандующего, но отрицающего армию вообще?
Из протоколов этих заседаний вырисовывается интересная картина. Один из казачьих представителей, г. Букановский, заявил, что «казаки не рассматривали никогда Главнокомандующего носителем Всероссийской Верховной власти, ни Колчака, ни Деникина; только в Крыму, по договору, общегосударственные сношения передавались Главнокомандующему». Другой представитель, г. Скобцов, сказал, что «Россия антибольшевистская не только здесь: и в Париже, и в Совещании Послов, и в Совещании Учредительного Собрания… Харламов действует по полномочию объединенного казачества, и в образе его действий казачество неправильностей не усматривает… Право самостоятельных внешних сношений вытекает из конституции отдельных казачьих образований…»