Русская Церковь, как и Русская армия, отражали две стороны великой национальной России. Они должны были оставаться незыблемыми надпартийными столпами, поддерживающими друг друга, чуждыми мелочных интриг и политиканства.
Союз Церкви и армии в условиях беженства был не искусственный, но необходимый и внутренне оправдываемый.
Председатель Высшего Церковного Управления за границей, Высокопреосвященнейший Антоний, Митрополит Киевский и Галицкий, всегда относился к Русской армии с особой чуткостью. Глубоко-образованный богослов, он был ярким патриотом и в остатках русского воинства видел носителей русской государственной идеи. По убеждениям монархист, он, несомненно, видел конечной целью восстановление русского Царя, и определенные постановления Рейхенгалльского Съезда должны были ему импонировать.
Созыв Карловацкого Собора[16] был для Высшего Монархического Совета удобным случаем распространить свое влияние на православную Церковь заграницей и через нее воздействовать на русское беженство. И, действительно, на Карловацком Соборе разгорелась яркая политическая борьба.
Страсти разгорелись оттого, что группа Маркова потребовала открыто провозгласить монархический лозунг и тем распространить постановление Рейхенгалля на Собор, говорящий от имени всей православной Церкви заграницей.
Один из видных участников Собора так описывает свои впечатления: «Вся подготовка Церковного Собора и, так сказать, инсценировка, попала в руки белградской монархической организации во главе со Скаржинским. Собор оплели такой паутиной интриг, что морально было невыносимо присутствовать на собрании, возглавляемом иерархами православной Церкви и оскверненном самой нечистоплотной политикой. На сто присутствовавших членов было только двенадцать епископов и около двадцати лиц белого духовенства, и светский элемент явился организованной партийной группой, связанной дисциплиной, подчиненной определенным партийным директивам, преследующей свои партийные цели… Марков 2-й, как в былое время на трибуне Государственной Думы, кому-то угрожал, потрясал кулаками, силясь угрозою и руганью навязать царя из Рейхенгалля»… Горечью и отчаянием дышит это письмо. Вместо высокого порыва и отдыха от политических будней он окунулся снова в обычное политическое собрание. Самый тон политических прений казался ему оскорбительным для высокого духовного Собора. Призрак Рейхенгалля встал во весь свой рост. «Я увидел своими глазами, что такое Рейхенгалль, – пишет он дальше, – это такая же партийность, как милюковская. Они готовы всеми средствами дискредитировать Главнокомандующего, подрывать его авторитет, выдвигать другого генерала… Кто-то в кулуарах пустил слух, что генералы хлопочут о возведении на престол генерала Врангеля, и епископ Вениамин целовал крест на том, что это ложь. Поднялись династические споры».
Другой участник Собора, видный генерал, пишет: «В кулуарах стали называть кандидатов на престол: Владимировичей, Дмитрия Павловича, Юсупова, Всеволода Иоанновича; называли кандидата отдельно на Украину; даже упоминали Слащева, якобы как незаконного сына Александра III. В итоге у всех перевернулись мозги»…
Товарищ председателя Всероссийского Церковного Собора в Москве, М. В. Родзянко, подвергся в заседании настоящему оскорблению. Правые делегаты подняли страшный шум и заявили: «мы, или он». Напрасно митрополит Антоний и епископ Вениамин пробовали успокоить страсти: Родзянко пришлось покинуть Собор и уехать. Политические страсти настолько разгорелись, что присутствовавший представитель сербской власти готов был закрыть собрание.
Чем же была вызвана такая буря? Приветствие от армии Собору было встречено восторженно и так же восторженно было принято предложение о приветствии Главнокомандующего: страсти разгорелись при обсуждении текста послания к армии и к русским людям. В послание к армии впервые были включены слова: «за Веру, Царя и Отечество живот свой положивших», а в послании русским людям говорилось: «Да вернет Господь на Всероссийский Престол Помазанника, сильного любовью народа, законного православного Царя из Дома Романовых»[17]. Кроме этого было сделано тайное постановление – просить Великого Князя Николая Николаевича возглавить монархическое движение. Послание это было подписано всеми иерархами, кроме архиепископа Анастасия и епископа Вениамина. Потерпев неудачу после Рейхенгалля, Высший Монархический Совет повел новую атаку уже от имени Священного Собора.
Попутно правые члены Собора зондировали почву, как отнесется генерал Врангель к выставлению лозунга «За Веру, Царя и Отечество» и выражали надежду, что с расселением в Сербии этот лозунг будет выкинут, ибо в противном случае армия потеряет всех своих друзей. Также попутно пускался слух о «бонапартизме» Главнокомандующего и давалось понять, что это обвинение может быть, в случае его упорства, пущено, как оружие против него.
Один из высших иерархов писал Главнокомандующему о своих впечатлениях на Соборе: «Подробно напишу после, потому что не все еще улеглось в сердце моем: нужно успокоиться. Карловацкий Собор выяснил многое. Мы все идем по пути духовного возрождения России. А конкретно скажу: к армии – хорошее отношение, хотя в некоторой части хотелось бы большего; но благоразумие сдерживало их. Однако, нужно предполагать их желание воздействовать на армию; но это уладится. К Вам – все чувствуют, что в данный момент Вы во главе дела стоите. Но некоторые опасаются бонапартизма, сколько их ни убеждают в обратном другие. Эта боязнь происходит из хороших намерений, поэтому не особенно вините таких людей. Понять – простить. Лично я теперь окончательно убедился, что основная Ваша линия поведения взята правильно. Помоги Вам Господь Бог! Хорошо, что Вы остались в стороне и не приехали на Собор. Божий Промысел – Вы должны быть в центре – и будете, и есть. Собор вызовет движение в эмиграции. Сначала оно будет неприятное; но конец будет полезным. Посему молю Вас со всею любовию пока не делать вывода окончательного». В таких осторожных и скупых выражениях описывает иерарх то, что у мирян вылилось в негодующие письма. Но в этой осторожности и скупости выявлена вся картина происшедшего. В отношении к армии картина ясна. На фоне «опасений бонапартизма» – «нужно предположить их желание воздействовать на армию». Вовлекши с такой легкостью в политическую орбиту один из столпов российской государственности на чужбине – Русскую Церковь – Высший Монархический Совет, конечно, не мог остановиться перед штурмом на другой столп – Русскую армию.
Первый пробный шаг был сделан вскоре после Карловацкого Собора и выразился в новогодней поздравительной телеграмме H. Е. Маркова. Дух этой телеграммы очень отличался от приветствия Рейхенгалльского Съезда.
H. Е. Марков писал: «Высший Монархический Совет, являясь выразителем настроения русских людей, признающих, что единственный путь к возрождению России есть восстановление в ней законной Монархии, перед наступлением великого Праздника Рождества Христова и Нового Года поздравляет христолюбивое русское воинство и шлет Вам и водительствуемым Вами доблестным бойцам свое горячее приветствие. Высший Совет твердо верит, что, пережив все ниспосланные тяжкие испытания, предводимая Вами армия со славою войдет в освобожденную Россию и составит основу будущей Императорской армии, которая, верная заветам предков, будет служить непоколебимым оплотом законному Государю и Великой Родине».
Генерал Врангель ответил: «От лица Русской армии и своего сердечно благодарю Высший Монархический Совет за поздравления. Русская армия, верная своим вековым знаменам и штандартам, вступает в Новый Год с прежней непоколебимой верой в правоту ее дела. Ее заветы неизменны – борьба за освобождение Отечества, не предрешая форм его грядущого государственного бытия. Со своей стороны шлю Вам и членам Совета искренния поздравления с Новым Годом».
Позиция Главнокомандующего оставалась прежней.
Те симптомы, которые наметились в постановлении Карловацкого Собора, начали мало-помалу выявляться. Уже 2 декабря 1921 г., военный представитель в Берлине доносил, что Высший Монархический Совет «начинает проявлять деятельность в направлении, казалось бы, не входящем непосредственно в круг его прямых задач. Я имею в виду определенно заметное стремление среди части членов Высшего Монархического Совета внести политику в офицерскую среду. У меня есть определенные сведения, что у Совета существует намерение включить в сферу своего влияния создаваемую им особую офицерскую монархическую организацию и возглавить ее популярным среди офицеров генералом».
Необходимо отдать себе ясный отчет в той опасности, которую представляла собой эта политика.
Мне пришлось уже раньше указывать, что левые друзья не находили доступа к сердцу армии. Причин этому было много. Едва ли не главная была та, что разрушение России было произведено «левым» курсом. Трудно было забыть и то, что, при борьбе с большевиками, армия была свидетельницей не только попустительства, но и прямого предательства левых групп: началось это с московского «соглашательства», предавшего защитников Временного Правительства в руки большевиков… и кончилось прямой изменой по отношению к Верховному Правителю – адмиралу Колчаку. Левые группы как-то сохраняли при всех обстоятельствах способность дружить с более левыми – и на поверку выходило, что, казалось бы, самые лояльные группы рядом звеньев как бы непрерывно соединялись с нашими врагами: здесь существовала какая-то странная круговая порука.
Правых нельзя было упрекнуть в этом. То, что не без некоторого основания проникло в левую печать – слухи о таинственных нитях между коммунистами и правыми – касалось только отдельных представителей правого крыла и притом скомпрометированных в самих правых группах. Правые группы поддерживали всегда дух непримиренчества.
Кроме этого, правые настроения были, конечно, ближе к армии чисто психологически. Русская армия родилась из старой Императорской армии, причем родилась не в противоложение ей, а ради продолжения того дела, которое было у нее насильственно вырвано: ради защиты родины.