Таким образом, с 1 марта, когда Главнокомандующий прибыл в Белград, по 10 октября, когда писал приведенное выше письмо H. Е. Марков, произошла большая метаморфоза взглядов Высшего Монархического Совета.
Тогда армия почиталась «единственной национальной ценностью», а генерал Врангель – «единственным и преемственным Вождем». Теперь – Русская армия сводилась уже к частному противобольшевистскому предприятию, а генерал Врангель становился одним из многочисленных антрепренеров.
В марте 1922 г. власть Главнокомандующего была не только обязательна для военных лиц, но предполагалась Высшим Монархическим Советом обязательной для всех русских людей; сомневающиеся в этом, вроде кн. Львова и А. А. Зеелера, именовались «изменниками». Теперь не только гражданские лица, но и военные, объявлялись «не находящимися на службе», а потому свободными от врангелевской власти.
В марте 1922 г. сохранение воинской связи и воинской дисциплины почиталось высшей добродетелью; мысль о создании чего-нибудь, хоть самым отдаленным образом напоминающего «полковые комитеты», показалась бы кощунственной. В октябре военные союзы именовались «профессиональными союзами бывших офицеров» и в pendant к «революционной» дисциплине – им вменялась в обязанность дисциплина «монархическая»[25].
Мало-помалу, из совершенно других предпосылок, Высший Монархический Совет практически становился на путь уничтожения армии, путь, провозглашенный когда-то левыми группами. Правда, это уничтожение мыслилось ими так, что взамен будет создана новая армия – из партийно-связанных офицерских союзов, куда волей-неволей вольются потерявшие всякий смысл остатки «белых армий». Но тенденция эта, подкрепленная рядом действий, не оставляла в этом никакого сомнения[26].
Справедливость требует отметить, что не один Высший Монархический Совет стоял на такой точке зрения. Так же думали и так же действовали монархисты, объединенные тем же лозунгом «За Веру, Царя и Отечество», но которые в том же самом Высшем Совете видели чуть не «изменников» долгу присяги: я имею в виду группу тех, кто после объявления Великого Князя Кирилла Владимировича Блюстителем Императорского Престола считал для себя обязанным беспрекословно ему повиноваться. Единого фронта, объединенного единым девизом, уже не стало.
С точки зрения партийной, если бы к тому же генерал Врангель был врагом монархического движения, каким его старались изобразить, – это только бы усилило его позицию: ссоры в стане врагов всегда придают силы. С точки зрения Главнокомандующего Русской армии, наличие двух борющихся друг против друга «противников» осложняло положение до крайних пределов: армия, приняв единый монархический лозунг, грозила расколоться пополам[27]. Надо было принять героические меры спасения единства армии, чтобы целой и невредимой передать ее в руки Верховного Главнокомандующего, когда для этого пробьет час.
В этой обстановке генерал Врангель и решил отдать свой приказ.
В приказе 8 сентября 1923 г. совершенно категорически говорится о границах Русской армии. «Поставив себе задачей сохранить на чужбине последние остатки Великой Русской армии, сплотить вокруг родных знамен оставшихся верными воинскому долгу воинов и по мере сил помочь им собственным трудом обеспечить свое существование, – говорится в приказе, – я не делал разницы между теми, кто последовал со мною в изгнание, и теми, кто сражался ранее нас под водительством других вождей… Ныне, после трех с половиною лет изгнания, армия жива; она сохранила свою независимость, она не связана ни договорами, ни обязательствами ни с государствами, ни с партиями, она собственным трудом обеспечивает свое существование». В силу этого военным представителям в различных государствах предписывалось взять на себя объединение и руководство деятельностью всех офицерских обществ и союзов и приказывалось всем офицерам, считающим себя в составе армии, записаться в один из союзов, а не считающим – выйти из их состава. Офицерам, входящим одновременно в состав каких-либо политических организаций, предлагалось, как чинам армии, выйти из них; уклонившиеся подлежали исключению из союза. Если же какой-либо из союзов признал бы возможным оставить в числе своих членов офицеров, отказывающихся числиться в составе армии и выйти из политических организаций, то такой союз сам выходил из состава армии. В созванной вслед за тем комиссии были выработаны практические правила для применения этого приказа, в связи с различным характером существующих офицерских обществ и союзов.
Опубликование «приказа № 82» вызвало целую бурю. За время революции, а затем «беженства» – неминуемо должно было понизиться ощущение воинской дисциплины, так как, во-первых, она перестала быть принудительной, а во-вторых – сами офицеры втянулись в местные и партийные дела. Партийные организации злорадствовали или негодовали: левые – предвкушали в сотый раз ожидавшийся «конец белых» – и потому злорадствовали; правые – начиная с Национального Комитета и кончая крайними правыми – теряли ценных сочленов – и потому негодовали. Принципиально приказ, конечно, бил одинаково, направо и налево; практически он был чувствителен только крайним правым, ибо натиск слева давно прекратился сам собою, не встречая никакого успеха. Вот почему больше всего негодовали монархические лидеры. Председатель Окружного Монархического Совета в Белграде П. В. Скаржинский заявил, не без основания, что в этом приказе они видят объявление генералом Врангелем войны. Они забывали только одно: что действия эти были вызваны ими и что война объявлена не монархическому принципу, но политическим действиям.
Перчатка была поднята. Уже 15 сентября 1923 г. (т. е. через неделю после приказа) Окружный Монархический Совет в Королевстве С.Х.С. издал циркуляр № 486, в котором говорилось:
«Окружный Совет предлагает Советам Местных Отделов разъяснить г.г. офицерам, входящим в состав местных монархических организаций, что превыше всего стоит долг перед Родиной, ее счастье и неразрывно связанная с нею работа по восстановлению Престола[28], ввиду чего русское офицерство приглашается к продолжению его честной и самоотверженной деятельности в монархических организациях и даже к усилению ее».
Циркуляр заканчивался словами:
«Если некоторые из офицерских союзов добровольно признают для себя обязательным вышеуказанное распоряжение барона Врангеля, то входящие в их состав офицеры-монархисты предпочтут продолжение своего великого и ответственного национально-монархического дела – зачислению в списки союзов».
Положение было очень острое. К 10 октября 1923 г. по вызову Главнокомандующего собрались в Белграде представители всех воинских союзов в Королевстве С.X.С., как находящиеся в Белграде, так и прибывшие из провинции. Генерал Врангель обратился к собравшимся с речью, в которой сказал:
«Русская армия – это не только последняя горсть защитников родины, это не корниловцы и марковцы, не гвардейцы – последний батальон Императорской Гвардии, это не донские, кубанские, терские казаки, – Русская армия – это все русское воинство, оставшееся верным русскому знамени. Русская армия – это все, что не Совдепия, – это Россия…
И пока не умерла армия – Россия жива…
Начатая десять лет назад борьба за родину не кончена, и вставшая по призыву Царя Русская армия, ныне в изгнании, в черном труде, как некогда на поле брани, отстаивает честь России.
Пока не кончена эта борьба, пока нет Верховной Русской Власти, только смерть может освободить русского воина от выполнения долга.
Этот долг для меня, стоящего во главе остатков Русской армии, – собрать и сохранить русское воинство за рубежом России.
Так, окруженный врагами, отбивая знамя, призывает к себе остатки родного полка командир знаменного взвода.
И не себе я ищу подчинения. Собрав последние остатки Русской Императорской армии, я буду ждать приказа Того, Кто остался для нас Верховным Главнокомандующим.
Он волен будет поставить во главе вас того, кто наиболее достоин.
Ставя долгом своим собрать и сохранить Русскую армию на чужой земле, я не могу допустить участия ее в политической борьбе. Воин не может быть членом политической партии, хотя бы исповедующей те же верования, что и он. И офицер старой Императорской армии не мог состоять членом монархической партии, так же, как не мог быть членом любой другой…
Значит ли это, что каждый из нас не может иметь своих политических убеждений, не может интересоваться политической жизнью своей страны? Конечно, нет.
Мы, старые офицеры, мы, служившие при русском Императоре в дни славы и мощи России, мы, пережившие ее позор и унижение, мы не можем не быть монархистами. И воспитывая будущее поколение русских воинов, тех, кто вновь будет ковать мощь и славу нашей родины, мы можем лишь радоваться, что они мыслят так же, как и мы.
Но мы не можем допустить, чтобы, прикрываясь словами „Вера“, „Царь“, „Отечество“, офицеров вовлекали в политическую борьбу…
Три года тому назад, когда остатки Русской армии ушли в изгнание, те, кому Россия обязана своим позором, спешили довершить каиново дело. Гонимая всем миром, обескровленная и нищая, Русская армия мешала им, и Милюков кричал, что надо уничтожить „реакционную силу“, „спасти Россию от реставрации“ и „армию от Врангеля“… Теперь кричат о „спасении армии от Врангеля“ из другого лагеря…
Кричат, укрываясь за дорогие русскому офицеру слова.
Напрасно. Врагам я не боюсь смотреть в лицо и с пути долга не сойду. Этим путем, верю, пойдете и вы».
Главнокомандующий не ошибся.
Все присутствующие от имени союзов заявили, что принимают приказ к исполнению, за исключением упомянутого выше Союза Участников Великой Войны. Однако в ближайшие дни из этого Союза вышел ряд лиц, не пожелавших идти этим путем. Все это в значительной мере предрешало отношение к приказу в других странах, так как ряд союзов был представлен в заседании 20 октября своими центральными правлениями, имевшими в других странах лишь свои отделения.