Шоумены прибыли через час в приподнятом настроении. Зато Будимир Ковыль являл собой жалкое зрелище. Был он с жуткого похмелья и не совсем адекватно реагировал на окружающую действительность. Известного писателя мучила совесть и раздирали противоречия. С одной стороны он раскаивался, что позволил себя завербовать барону Унгерну, с другой, что стал проводником идей сталинизма в либеральном Отечестве. В заключение он попросил мистера Балабана отправить его на Юпитер, ибо нынешняя политическая атмосфера в России для него невыносима.
– А на Юпитере ты задышишь, – поддержал просьбу старого школьного приятеля Портсигаров.
Сердобольный Коля не поленился и сбегал в ближайший ларёк за пивом. Хлебнув живительного напитка, Будимир Ковыль слегка оклемался и проявил определённый интерес к миру в лице представителей внутренних органов и шоубизнеса. Не признал он только Кузякина, но в этой его забывчивости угадывалась большая доля фальши, а возможно просто страха перед ответственностью за совершённый грех предательства либерального депутата.
– Значит, с господином Кузякиным вы незнакомы? – в лоб спросил у писателя Балабанов.
– Кажется, где-то встречались, – увильнул от прямого ответа Ковыль. – У Мыскина мы встречались, – возмутился Кузякин. – Как раз накануне похищения Полуэктова. Я ему как путному адрес сообщил, а он, гад, с террористами связался. – Клевета, – попробовал встать в позу оскорблённой невинности писатель. – Ни с Мыскиным, ни с Полуэктовым я не знаком, а этого гражданина вижу первый раз в жизни.
Кузякин был до такой степени возмущён наглой ложью известного писателя, что тут же потребовал с того, вернуть долг в пять тысяч рублей, которые Будимир Ковыль занял у него неделю назад.
– У меня свидетели есть, – потрясал кулаком помощник депутата. – Это тебе, аферист, даром не пройдёт.
Сцена, что ни говори, получилась безобразная, и Балабанов её пресёк грозным милицейским рыком. Кузякин и Ковыль его в настоящий момент не интересовали, их роль в развернувшейся вокруг депутата Полуэктова драме была ясна, а волновал сейчас майора господин Мыскин, в логово которого ещё предстояло проникнуть.
– Проще пареной репы, – махнул рукой Портсигаров. – Представимся охране как иностранная делегация, прибывшая на форум «Гостиничный бизнес и пути его развития в зоне вечной мерзлоты», организованный начальником Чукотки.
– А Мыскин знаком с начальником Чукотки? – спросил Балабанов у Кузякина. – Он со всеми знаком, – вздохнул тот.
– Тогда вперёд и с песней, – распорядился Балабанов.
Мыскин занимал чуть не целый этаж дома. Бдительная охрана перехватила иностранную делегацию ещё на лестнице и встала стеной на пути прогресса с извечной нашей фразой: «Не велено пущать». Расклад был явно не в пользу гостей. Великолепной семёрке откормленных и тренированных рыл Балабанов мог противопоставить только четверых бойцов, находящихся к тому же не в лучшей форме. Кузякин и медиум Ковыль были, разумеется, не в счёт. Судя по тому, как вела себя охрана, Мыскин был чем-то сильно напуган и ждал удара от неведомых пока что майору сил.
– Вы в своём уме, – наседал на блондинистого охранника Портсигаров. – Мыскин сам назначил нам встречу. Со мною личный представитель шейха Мансура из Эмиратов и господин Альдо Мордо с Гавайских островов. Речь идёт о проекте в миллиарды долларов. О строительстве оазиса в Эвенкийской тундре. Я буду жаловаться Роме, так и передайте Алексу.
Напор Портсигарова имел успех. Во всяком случае, блондин не выдержал давления, отошел в сторону и о чём-то долго разговаривал с забугорной игрушкой, поднося её к самому рту, видимо в целях конспирации.
Живая стена дрогнула и расступилась, давая дорогу инвесторам из Эмиратов и Гавайских островов. Впрочем, бдительная охрана, окружив делегацию со всех сторон, сопровождала её до самых хозяйских апартаментов.
Господин Мыскин, вышедший навстречу гостям, в сопровождении молодого человека, с тщательно зачёсанными назад волосами и выпученными от вечного удивления глазами, был весьма разочарован открывшемся ему зрелищем. Разочарование настолько явно читалось на его лице, что бдительная охрана не на шутку взволновалась, грозя впасть в экстремизм, с печальными для делегации последствиями.
– Не валяйте дурака, Мыскин, – остерёг гостиничного босса Балабанов. – Вам же хуже будет.
По лицу Мыскина было видно, что ему плохо уже сейчас, кажется, он здорово перетрусил, хотя немедленное мордобитие ему вроде бы не грозило. В конце концов, он очень хорошо знал, что перед ним представители правоохранительных органов, а не банда киллеров.
– Мне Барсуков сказал, что вас вот-вот арестуют, – протянул Мыскин, взмахом руки отпуская охрану.
– Это мы вот-вот арестуем Барсукова, – хмыкнул Портсигаров. – И угораздило же тебя, Алекс, вляпаться в историю.
Балабанов с интересом разглядывал логово друга и делового партнёра благодетеля чукчей и нашёл, что оно хоть и уступает дворцу Кощея Бессмертного по роскоши убранства, но зато превосходит жилище звезды шоу-бизнеса кастрата Фаринелли. Нога Балабанова чуть не по щиколотку утонула в лежащем посреди гостиной ковре, а взгляд прошёлся по висящим по стенам картинам. Господин Мыскин, в отличие от господина Сосновского, был поклонником реалистического искусства, правда специфического направления, представители которого экономят не на деталях человеческого организма, а преимущественно на одежде.
Не дожидаясь приглашения от пребывающего во взвинченном состоянии хозяина, гости чинно расселись в финские кресла. Впрочем, не исключено, что мебель была не финская, но Балабанов уточнять не стал.
– Я попрошу политического убежища, – завибрировал от возмущения Мыскин. – В этой стране честному бизнесмену работать не дадут. Ты должен подтвердить, Боб, в своём госдепе, что я жертва беспредела спецслужб. Меня хотят отправить на нары, и сделают это, будь уверен.
Пучеглазый, которого Мыскин назвал Бобом, растерянно улыбался гостям, смущённо приглаживая и без того тщательно уложенные волосы.
– Не смеши меня, Мыскин, – прервал хозяина Портсигаров. – Где ты найдёшь в России суд, который отправит на нары миллионера. В крайнем случае, дадут пятнадцать лет условно. Отмотаешь срок на Канарах.
Получив отповедь от осведомлённого человека, Мыскин обессиленно упал в кресло и обречённо махнул рукой:
– Только учтите, я ни в чём не виновен, Полуэктова знать не знаю и знать не хочу. С Сосновским никаких дел не имел последние два года. Так и передайте Массальскому – меня на понт не возьмешь.
– Значит, это не ваши люди незаконно арестовали, а точнее похитили депутата Полуэктова?
– Слушайте вы, резидент юпитерианских спецслужб, я же вам русским языком сказал, что занимаюсь честным бизнесом. Вот и мистер Робертсон это подтвердит. – Юпитерианские высшие сферы, которые я в данный момент представляю, интересует, какое отношение вы имеете к призракам, терроризирующим нашу столицу накануне визита лидера Потомакской державы. Вы слышали о призраках, мистер Робертсон?
Пучеглазый развёл растерянно руки-грабли и отрицательно покачал головой: – Я в Москау совсем недавно. Мистер Мыскин мой фрэнд.
По-русски Боб говорил так себе, но каймановским языком владел в совершенстве, поэтому Балабанов понял его без переводчика.
– Ваш фрэнд, господин Робертсон, просверлил дырку в Мироздании и наладил контакт с представителями опричных организаций разных времён, что чревато для неокрепшей российской демократии большими потрясениями.
– Ху из опричник? – Опричник, это что-то вроде вашего цэрэушника, но с чисто русским колоритом, – пояснил Коля.
– Я протестую, – взвизгнул Мыскин. – Никаких дырок я не крутил. Это чистой воды шоу. Диснейленд по-русски.
– Так депутата Полуэктова похитил Микки Маус? – усмехнулся Гонолупенко.
– При чём здесь Микки Маус! – взорвался Мыскин. – Я буду жаловаться на вас в Страсбург. Слышите вы, полковник Барановский. Все знают, что вы агент шейха Мансура. – Мы уже договорились, что я агент юпитерианских спецслужб, господин Алекс. Если вы будете менять правила игры каждые пять минут, то мистер Робертсон может окончательно запутаться. Вы в курсе, Боб, что ваш фрэнд готовил похищение Потомакского лидера?
– Клевета, – Мыскин аж подпрыгнул в кресле. – Так и скажите Массальскому, этот номер у него не пройдёт! Вы же меня, гады, под вышку поведёте.
– Ху из вышка? – глаза мистера Робертсона грозили окончательно вылезти из орбит.
– Вышка – это смертная казнь, – пояснил Коля. – Но с некоторых пор её в России дают условно. То есть убивают, но без приговора.
– Я буду жаловаться в ООН, – завопил Мыскин в истерике. – Это грязная провокация. – Зачем вы похитили Мансурова? – холодно спросил Балабанов. – В ФСБ считают, что вы собрались выпытать у муниципального служащего систему подземных и наземных коммуникаций.
Мыскин, обладавший, видимо, не только изворотливым умом, но и немалыми знаниями в хитросплетениях нынешней как политической, так и экономической жизни, начал потихоньку соображать, что дело его даже хуже, чем он полагал. И эти соображения проступили мелкими капельками пота по побелевшему лицу. – Хотите сказать, что кто-то готовит раскрытие крупномасштабного заговора? – пристально посмотрел Мыскин в глаза Балабанову.
– Об атом тебе следовало давно бы уже догадаться, Алекс, – усмехнулся Балабанов. – А ты не нашёл ничего лучше, как подтолкнуть к электрическому стулу своего фрэнда мистера Боба.
– Ну, гад Барсуков! – с ненавистью выдохнул Мыскин. – Я так и знал, что где-нибудь он меня подставит. – Не водись со спецслужбами, козлёночком станешь, – запоздало посоветовал Портсигаров. – И вообще шире надо смотреть на мир, Алекс, иначе так козлёночком и помрёшь.
Мыскин лихорадочно пытался смотреть на мир шире, его и без того не слишком красивое лицо буквально сморщилось от чрезмерных усилий. Будимир Ковыль не выдержал напряжения свалившихся на него мировых проблем и благополучно уснул. Не исключено правда, что дело было не в мировых проблемах, а в отечественном алкоголе, который ещё не выветрился из его головы. Юноша Кузякин смотрел на Балабанова расширенными от ужаса глазами и наверняка подумывал о том, что поступил опрометчиво, променяв тихую жизнь школьного учителя на бурную и чреватую катаклизмами деятельность политика. Гонолупенко с интересом разглядывал импортную мебель, Коля с не меньшим любопытством – срамного вида картины. А Балабанов раздумывал над тем, за каким дьяволом житель тихой американской провинции Боб Робертсон пустился в сатанинскую пляску на одной шестой части суши, рискуя потерять не только нажитые папой капиталы, но и бессмертную душу. Лет американцу наверняка было уже за тридцать, но в глазах всё ещё таилась любопытство подростка, допущенного во взрослую жизнь, или агента-стажёра, дебютирующего на секретном поприще.